Вильям Урбан
Тевтонский орден

Стратегия ордена явно ослабляла судавийцев. В феврале 1281 года Мангольд проник в укрепление, где нашел убежище Скуманд, и убил 150 человек – мужчин и женщин. Эта операция не обернулась полной победой, так как Скуманд сумел подстеречь в засаде отряд ордена, отдалившийся от основных сил. В бою погиб легендарный воин, командор замка Тапиау. Но уже становилось понятно, что орден в силах взять любую крепость, а за пруссами оставалось господство только в лесах. Это ситуация не сулила победу Скуманду, каким бы отважным и искусным он ни был в партизанской войне.

Мы знаем больше о Скуманде, чем о других прусских военных вождях, потому что он взял в плен молодого рыцаря, который выжил и рассказал об этом приключении, оставив нам одно из немногочисленных свидетельств о жизни среди судавийцев. Петер фон Дусбург повествует об этом такими словами:

«Этот брат, Людовик фон Лейбензелле, был рожден в благородной знатной семье и был приучен к ратному труду смолоду… когда он попал в руки неприятеля, он был приведен в оковах к Скуманду и сказал ему, чтобы Скуманд выбрал для него противника, равного ему по силам, чтобы биться с ним. Скуманд нашел это забавным, и он оставил Людовика у себя. Однажды случилось, что Скуманд отправился на пир, где по обычаю собираются благородные судавийцы, и он взял Людовика с собой, и обращался с ним по-дружески, несмотря на то что тот был пленником. И среди пира случилась ссора, некий могучий судавиец рассердил Людовика резкими словами, которые он употребил, чтобы оскорбить его и угрожать ему. Тогда Людовик сказал Скуманду: „Ты привел меня сюда, чтобы позволить ему говорить такие дурные слова и чтобы он мог оскорблять меня и угрожать мне?“ И Скуманд сказал: „Ты видишь, что я сожалею, что он досаждает тебе. Если у тебя есть смелость отомстить за обиду, я буду стоять за тебя, что бы ни случилось“. И когда Людовик услышал это, то вытащил меч из ножен и разрубил этого судавийца сверху донизу, так что тот умер. Потом Людовик был освобожден от оков юношей, который был в свите Скуманда, и вернулся назад к братьям».

Вскоре после этого Лешек Черный привел в Судавию и Литву огромное войско. Всего за несколько недель он смог нанести поражение двум языческим армиям, разгромив их так основательно, что польские границы были в безопасности в течение нескольких лет после этого. Тогда же, в 1282 году, Скуманд и его сторонники покинули свои родовые земли и отправились в оккупированную литовцами часть Руси, возможно в Черную Русь, но, может быть, и дальше, в Пинск или Минск.

Уход Скуманда приблизил окончание Судавийской войны. И выглядит совершенно справедливым, что именно в этот момент командование в Пруссии перешло в руки Конрада фон Тирберга Младшего, который служил маршалом все эти годы военных действий. Когда Великий капитул в Акре собрался, чтобы избрать преемника скончавшегося Хартманна фон Хельдрунгена, магистр Мангольд, последний из тюрингской династии, что так долго доминировала в ордене, отправился в Святую землю, чтобы участвовать в Капитуле, и скончался на обратном пути. Новым Великим магистром стал швед Бурхард фон Шванден, который никогда не бывал в Прибалтике. Желая, чтобы орденом в этих провинциях командовал опытный человек, он попросил совета у братьев ордена, которые указали ему на Конрада фон Тирберга. Это имя и назвал Великий магистр во время Капитула, получив поддержку собравшихся братьев.

Конец крестовых походов в Пруссии

Прусские крестовые походы закончились летом 1283 года. Когда магистр Конрад привел войска ордена в самое сердце вражеских земель, лишь немногие судавийцы оказали ему сопротивление. Людовик фон Лейбензелле организовал мирную капитуляцию полутора тысяч человек клана, с которым установил дружеские отношения, после чего новообращенные со всем имуществом были переселены на новые земли. На следующий день магистр Конрад осадил и вынудил к сдаче последнюю важную крепость в Судавии.

Магистр прекрасно понимал, что ему не хватит людей, чтобы защищать столь обширную территорию от нападений литовских или русских войск и что вскоре ему придется вести войну против самогитов. Поэтому он переселил оставшихся судавийцев из их родных земель в другие части Пруссии – Самландию и Погезанию. Капитулировал даже Скуманд, состарившийся и уставший воитель. Он получил прощение и земли в окрестностях Бальги, где и умер через несколько лет, согласно христианским источникам, достойной смертью набожного христианина. Это был великий человек, вызывавший уважение как язычников, так и христиан. Описание его отважных деяний, сохранилось для потомков в основном в летописях священников ордена. Историю, может быть, и пишут победители, но она всегда имеет оборотную сторону.

Земли Судавии оказались вымершими, ее народ исчез из истории как общность, и эта территория стала частью дикры – безлюдной лесной пущи, отделявшей Пруссию, Мазовию и северную Волынь от Литвы. Дикра существовала и ранее, но теперь правители всех участвовавших в конфликте сторон строили на ее окраинах деревянные крепости – базы для своих набегов на противника – и уничтожали все оставшиеся поселения в лесах и вокруг чужих крепостей. Великая Пуща стала почти непреодолимым препятствием на границе.

У тевтонских рыцарей было слишком мало ресурсов, чтобы вести успешную войну среди этих чащ, более того, неурядицы в Польше и Помереллии угрожали жизненно важному пути в Германию, делая дорогу небезопасной для крестоносцев. Для магистра Конрада обеспечение безопасности тылов стало задачей более важной, чем дальнейшее продвижение на восток. Позднее, в 1308 году, получив шанс захватить Данциг и Помереллию, магистр использовал его. Последовало несколько десятилетий конфликтов с Польшей, во время которых литовские Великие князья утвердили свою власть над близлежащими русскими княжествами и стали претендовать на Галицию и Волынь. Когда серьезные походы против язычников стали вновь возможны, обе стороны были уже гораздо сильнее и увереннее в себе, чем раньше.

Глава шестая
Крестовые походы в Ливонии

Язычество и православие

К северу от Пруссии, на восточных берегах Балтийского моря, ко времени появления в Пруссии рыцарей ордена уже три десятилетия велись крестовые походы. Со временем крестоносцы в Ливонии вместо вооруженной борьбы с язычниками начали другую войну, временами наступательную, временами оборонительную – войну с православием. Этот конфликт, вернее, ряд столкновений хорошо иллюстрирует сложности человеческого мышления, пути, на которых отдельные личности или группы могут преследовать множество целей разом, иногда подчиняя одну цель другой, либо вообще отказываться от старой политики в пользу новых устремлений.

Многие из крестоносцев, участвовавших в ливонских походах до 1200 года, были купцами с Готланда, и вряд ли кто-то из них думал, что в их маленькую войну будет втянуто православие. Они лишь хотели уничтожить убежища пиратов и разбойников, беспокоивших южные берега сегодняшней Швеции и нападавших на суда, идущие в Новгород через Финский залив. Век спустя купцы все так же беспокоились о безопасности торговых путей на море и на суше. Но к этому времени нападавшие на них пираты часто находились под покровительством русских князей, несмотря на то что они в свое время гарантировали свободный путь западным торговцам. Некоторыми из русских княжеств к 1300 году правили литовские князья, чья политика, направленная против западных крестоносцев, находила заметную поддержку у населения их городов.

До 1200 года, до того как в Ливонию прибыли немцы и скандинавы, православные князья пользовались некоторой властью над языческими племенами. В частности, над ливами, жившими на побережье, которые, впрочем, жили слишком далеко, чтобы ими можно было серьезно управлять. Власть православных князей была еще более слабой, если говорить о курляндцах и прибрежных эстонцах, которые жили еще дальше. Но все же князья могли посылать войска для сбора дани с леттов, живших вдоль Даугавы (Двины), с эстонцев из окрестностей Пскова и с племени чудь, чьи поселения были расположены на восточных берегах Финского залива. Впрочем, эти войска затем быстро возвращались обратно, не оставляя кого-нибудь, чтобы представлять власть православных князей или православную веру. И данников оставляли в покое до следующего полюдья. Князья не предпринимали каких-то усилий для их крещения. Очевидно, горький опыт такого рода на севере Руси и в степях убедил правителей и духовенство, что сила не принесет им успеха в этом деле. Более того, они, кажется, пришли к заключению, что даже добровольное крещение может приводить к извращенной, еретической форме христианства, которая угрожала бы истинной вере.

Если русичи и считали язычников врагами, то еще хуже они думали о католиках, полагая, что доктрина, провозглашающая папу главой церкви, очень опасная ересь.

Соответственно князья и купцы северных русских городов с ужасом наблюдали за наступающей «западной верой». Таким образом, у северных русских государств были как мирские, так и религиозные причины противостоять усилиям немцев завоевать Ливонию, и они периодически предпринимали попытки изгнать крестоносцев. Иногда Новгород, Псков и Полоцк посылали армии, иногда они поощряли и вооружали повстанцев, но чаще они позволяли практическим нуждам определять политику их отношений с немецкими купцами. Ошибочно было бы считать русско-немецкие отношения как постоянно враждебные или стабильно дружеские.

У язычников Ливонии была одна главная цель – сохранить независимость. Для достижения этого они лавировали, порой очень искусно, между противоборствующими силами. Старейшины ливонских племен вовсе не были беспомощными свидетелями собственного уничтожения. Другая цель язычников состояла в том, чтобы использовать православную и католическую стороны против традиционных соперников – соседних языческих же племен; это была очень нелегкая задача, потому что столь сильный союзник легко мог стать хозяином. Таким образом, месть и амбиции играли важную роль в том, что более слабые группы становились союзниками крестоносцев, в то время как традиционно доминирующие в этих землях племена стремились сохранить status quo. И война местных племен между собой принимала особо жестокие формы.

Миссионеры и крестоносцы

XII век видел много попыток раздвинуть границы католического мира помимо крестовых походов в Святой земле, Испании и Португалии. Видел он и немало столкновений Запада с Византией. Обычно первыми в земли язычников шли миссионеры, затем, когда их усилия не увенчивались успехом, в ход шли экономические рычаги и оружие. Чаще всего, когда дело доходило до войны, религия стояла на последнем месте после династических амбиций, личной жадности и необходимости уничтожения убежищ пиратов и разбойников. В результате отношение общественности и поддержка крестовых походов в Священной Римской империи и Скандинавии были различными, в зависимости от того, какие цели преследовали их участники и те, кто финансировал эти походы. Вассалы должны были служить, когда их призывали сюзерены. Конечно, родственники добровольцев обычно помогали приобрести снаряжение и покрыть дорожные расходы тем, кто хотел принять крест, особенно если общая стоимость была приемлемой. А наемники всегда стремились продать свои услуги, если именно этот поход не казался слишком опасным. Кроме того, те, кто принял крест и при ином раскладе предпочли бы отправиться в Святую землю, часто хорошенько рассчитывали риск для здоровья и жизни, свои время и деньги, которые предположительно будут затрачены, а также – происходил ли в это время широкомасштабный крестовый поход на Востоке. Поэтому такие соображения часто играли в пользу крестовых походов в Прибалтике. Наконец, некоторые немецкие аристократы отправлялись в крестовый поход, чтобы избегнуть периодически вспыхивающих в империи гражданских войн, так что иногда смуты в империи осложняли набор добровольцев в крестовые походы, а иногда – наоборот.

В общем, люди, принимавшие крест, имели на то самые различные причины, и чаще всего мирские мотивы были смешаны с идеализмом и религиозным энтузиазмом. Те из современников, чьи интересы не имели отношения к крестовым походам, легко находили в них лицемерие и фальшь, так же как это происходит и в наше время. Как сейчас, так и тогда люди предпочитали верить в то, во что хотели верить. Усилия миссионеров, наоборот, в основном основывались на энтузиазме. Можно, конечно, подозревать клирика, идущего проповедовать слово Божье, в жажде славы или попытках увеличить свою епархию, но награда от этих усилий делилась между многими, а риск доставался ему одному. Тех, кто жертвовал на святое дело деньги, ждал почет и, возможно, спасение в жизни вечной, а того, кто шел к язычникам со словом Божьим, ждали либо слава и честь, либо ранняя мученическая смерть.

Хотя миссионерство в Прибалтике связывают обычно с немецкими проповедниками, там трудились и шведы, и датчане. На самом деле скандинавские священники преуспели в Прибалтике гораздо больше, чем немецкие монахи, до тех пор пока в конце XII века купеческое сообщество Висби (Готланд) не открыло «ливонскую» ярмарку в устье Даугавы. Купцов из Германии, плывущих на нее, сопровождали священники. В 1180 году один из них, Майнхард, монах-августинец, остался в местном племени ливов (отсюда название местности – Ливония), чтобы проповедовать там.

Историю Майнхарда, а также историю последующих пятидесяти лет его миссии мы знаем от одного из лучших летописцев Средневековья – Генриха Ливонского (Латвийского в русскоязычной литературе.– Пер.). Он написал волнующее повествование о героических усилиях миссионеров и крестоносцев, преодолевающих скептицизм и сопротивление язычников. Внимательный читатель, впрочем, может заметить и комментарии летописца по поводу личных и общих ошибок христиан^[21].

Майнхард добился у папы назначения его епископом Юкскюлля, острова, где у него была своя маленькая церковь. Его деятельность была настолько успешной, что вызвала гнев у языческих жрецов, которые стали препятствовать деятельности Майнхарда, опасаясь, что за миссионерами вскоре последуют чужеземные войска. Эти опасения были небезосновательны. Ливы и их соседи летты, жившие вверх по течению, уже сталкивались с русскими сборщиками дани. Фольклор ливов и леттов несомненно содержал также истории о набегах викингов. Примитивные общества часто очень по-разному относятся к чужестранцам – иногда в этих отношениях теплейшее гостеприимство смешивается с убежденностью, что от чужеземцев нельзя ожидать ничего хорошего.

Чтобы защитить свою паству от литовских набегов, Майнхард построил два небольших укрепления и нанял солдат для их гарнизонов. Тот факт, что для защиты своей миссии он не смог найти германских добровольцев, может объясняться борьбой за императорский титул партий Вельфов и Гогенштауфенов, которая разгоралась после смерти в 1198 году императора Генриха VI. В разгар этого конфликта мирная вначале миссия в Ливонии и переросла в крестовый поход. Позднее многие рыцари и клирики принимали крест и отправлялись в Ливонию, потому что статус крестоносца должен был защитить их самих и их владения, чья бы сторона не взяла верх.

Итак, почти не получая поддержки с родины, Майнхард построил два маленьких каменных замка, поверив обещаниям местных жителей платить десятину и налоги. Когда же пришло время платить рабочим и наемникам, многие из тех, кто дал обещания, отказались от своих слов, насмехаясь над доверчивостью епископа. Майнхард, казалось, смирился с этим с христианской стойкостью, но вскоре он умер, и мы так никогда и не узнаем, что он собирался предпринять на самом деле. Преемники же его выказали куда меньше кротости, терпения и склонности прощать недругов.

В 1197 году, перед тем как отбыть в крестовый поход в Святую землю, архиепископ Гамбурга и Бремена рукоположил епископом Юкскюлля некоего Бертольда, аббата цистерцианского монастыря в Локкуме. Младший сын из семьи министериалов, чьи земли лежали в болотах в пойме Эльбы, он был знаком со многими дворянскими семьями Саксонии и со сложностями местной политики.

Бертольд с самого начала попытался сдружиться с вождями местных племен, раздавая подарки и угощения, но его отношение изменилось после ужасающего эпизода жертвоприношения на кладбище. Язычники подожгли его церковь, пытались убить его самого, когда он спасался бегством, а затем еще долго преследовали его корабль вниз по реке. Бертольд отправился на Готланд, затем в Саксонию, где он написал подробное письмо папе, прося разрешения повести войско против язычников. Когда папа откликнулся на его просьбу и даровал «отпущение грехов всем, кто примет крест и вооружится против вероломных ливонцев», Бертольд буквально исколесил северную Германию, проповедуя крестовый поход в Ливонию.

Он вернулся в Ливонию в июле 1198 года с армией саксонцев и готландских купцов. Ливы собрали свое войско. Хотя они и не соглашались на массовое крещение, они предложили Бертольду оставаться на их землях и позволить его пастве оставаться в христианской вере. Но они собирались позволить ему лишь убеждать других принять христианство, а не заставлять их силой креститься. Этого Бертольду было недостаточно. Когда местные жители отвергли его требования выдать заложников и убили нескольких немецких фуражиров, он приказал перейти в наступление. Его армия была невелика, но хорошо оснащена. В его распоряжении были не только тяжеловооруженные рыцари на боевых конях, легко валивших с ног маленьких прибалтийских лошадок, не успевших уйти с их пути, но еще и пехота, вооруженная арбалетами, длинными копьями и алебардами, закованная в железо и кожу. По сравнению с ними ливонские ополченцы были практически безоружны, кроме того, их было не так уж много и за их плечами было гораздо больше поражений, чем побед.

По иронии судьбы почти единственным убитым христианином стал сам Бертольд. Хотя саксонские рыцари быстро разгромили язычников, лошадь Бертольда понесла его прямо в строй врагов, где он был сражен среди песчаных дюн, прежде чем подоспела помощь. Жестоко отомстив за смерть епископа, крестоносцы оставили в замках небольшие гарнизоны и отплыли по домам. Численность гарнизонов была настолько мала, что, едва основное войско христиан отплыло, язычники символически смыли с себя знаки крещения в струях Двины, а затем осадили замки так, что монахи были не в состоянии выйти наружу в поля и ухаживать за своими посевами. Когда ливонцы предупредили, что любой священник, который останется в стране после Пасхи, будет убит, испуганное духовенство бежало назад в Саксонию.

Третий епископ, Альберт фон Буксхевден, привел большую армию из Саксонии, принудил ливов принять христианство и основал город на Даугаве, около Риги. Спустя всего несколько лет под его руководством крестоносцы одолели сопротивление леттов, вторглись на эстонскую территорию на севере и востоке и заняли слабозаселенные земли на побережье и к югу от Двины.

Хотя почти каждое лето на защиту христианских крепостей прибывало достаточно крестоносцев, чтобы предпринимать даже наступательные действия, было понятно, что этих войск мало, чтобы обратить язычников во внутренней части Ливонии. Кроме того, эти крестоносцы приходили и уходили, не заботясь о том, кто будет защищать страну долгими зимами. Сначала епископ Альберт склонялся к мысли создать рыцарское сословие из местных вождей. Эту идею удалось воплотить лишь отчасти, так как мало у кого из местной знати было достаточно доходов, чтобы приобрести соответствующее вооружение. В Ливонии большую роль играли несколько вождей, в том числе Копо, который даже путешествовал в Рим, где встречался с папой. Эти «курляндские короли» играли большую роль в этих краях еще долгие годы. Затем Альберт решил передать налоговые феоды своим родственникам и друзьям, а также отдал небольшое количество феодов германским рыцарям в надежде, что они будут жить с доходов от своих полей^[22]. Некоторые из них женились на женщинах из местной знати, и со временем их ряды должны были пополнить некоторые из местных рыцарей. Но все равно число германских рыцарей было невелико, а епископ не мог уделить им еще что-нибудь, урезая свой и без того скудный доход или покушаясь на доходы своих каноников. Его третьим планом стало создание нового военного ордена – ордена Меченосцев^[23]. Меченосцы обеспечивали гарнизоны, защищавшие завоеванное в течение зимы, и служили советниками, которые повышали боеспособность «летних» крестоносцев.

Итак, армия крестоносцев, действовавшая в Ливонии в XIII веке, состояла из различных групп. Это были Меченосцы, вассалы разных епископов, ополченцы из Риги и других городов, местное ополчение и крестоносцы, прибывшие из других земель. Местные войска иногда сводились в особые отряды, сражавшиеся под собственными знаменами, и отправлялись служить в пограничных замках, где они отражали внезапные вражеские нападения. В битве эти отряды обычно располагались на флангах. Формирования местных племен обычно ставили подальше друг от друга, чтобы они не сделали ошибки, приняв союзника за врага, или не воспользовались случаем свести давние счеты со старыми соперниками в самый разгар битвы. Когда перспектива победы была очевидна, они сражались хорошо, однако всякий раз, когда ход битвы оборачивался против христиан, они поспешно спасались бегством, оставляя тяжеловооруженных немцев в трудном положении. Местная легкая кавалерия занималась разведкой и использовалась при набегах. Поскольку за ними особо не присматривали, они располагали большими возможностями для бесчинств – грабежей, изнасилований и убийств, чем медленно передвигавшиеся рыцари и пехота. Что касается прибывающих в летнее время крестоносцев, то многие из них были купцами, у которых хватало средств на коня и оружие. В целом ливонские крестовые походы значительно отличались от крестовых походов в Святой земле и даже в Пруссии.

После того как епископ Альберт перенес свою резиденцию в Ригу, этот город стал важным торговым центром. Сюда, вниз по Даугаве, приезжали русские купцы, чтобы продавать воск и меха, а вверх по реке германские моряки везли в Полоцк ткани и железо. Это еще более усложняло политику епископа. Православная церковь имела еще неустойчивое влияние в слабо заселенных лесах северной Руси. Титулы тамошних русских князей были звучными, что не вполне соответствовало их истинному положению. Тем не менее их земли были обширными, поля и леса – богатыми, торговые города, расположенные вдоль великих рек,– преуспевающими. И они гордились, что благодаря политике изоляции они хранят себя и своих подданных от искушений и развращенности западного католического мира. По отдельности русские князья Пскова, Новгорода и Полоцка пытались вытеснить епископа Альберта из Ливонии, заявляя, что приходят на помощь своим подданным. Только Меченосцы выручали епископа из этих военных неприятностей. Так же хорошо они охраняли земельные владения епископа от посягательств королей Дании, которые хотели сами стать хозяевами Балтийского побережья. Но Меченосцы отказывались становиться вассалами епископа, заявляя, что служат лишь папе и императору.

Со временем епископ Альберт отдал Меченосцам треть завоеванных земель, но крайне неохотно и не оставляя попыток утвердить над ними свою власть. Когда их ссоры начали угрожать крестовому походу, папа отправил туда своего легата Вильяма Моденского, чтобы на месте разрешить противоречия. В итоге епископу пришлось признать автономию Меченосцев, затем он отдал большую часть из оставшихся у него земель четырем подчиненным ему прелатам, двум аббатам и их каноникам. А поскольку он еще раньше наделял землями своих родственников, то у него оставалось совсем немного ресурсов, чтобы поддерживать свое немалое войско. Не мог он полностью полагаться и на местное ополчение, хотя те и желали участвовать в войне со своими традиционными соперниками. Ему нужны были опытные воины, знавшие местные языки и обычаи, чтобы обучать ополченцев западным приемам боя и вести их в битву. Но только братство Меченосцев располагало рыцарями, желавшими жить среди местного населения, и только Меченосцы могли исполнять эту задачу за разумную плату, поскольку бедность, целомудрие и послушание отнюдь не соблазняли честолюбивых светских рыцарей. Поэтому именно братство Меченосцев, чей военный контингент был необходимым в отсутствие армии крестоносцев и чьи рыцари могли обеспечивать организацию местных сил, стало во главе крестового похода в Ливонию.

Хотя организация ордена Меченосцев имела сильные стороны, ей были присущи и слабости. Во-первых, это касалось малочисленности их монастырей в Германии. Отсутствие связей в немецких землях сдерживало набор добровольцев и затрудняло сбор пожертвований. В результате орден постоянно испытывал финансовый кризис. Во-вторых, доходов ордена, получаемых с их владений и налогов в Ливонии, не хватало, чтобы набирать количество наемников, достаточное для должной поддержки рыцарей и сержантов ордена. Вечные финансовые кризисы вынуждали орден Меченосцев к расширению их владений в надежде на увеличение числа обращенных, которые будут платить дань и снабжать воинов необходимым, чтобы рыцарское войско стало равным по силе армии врага. Такие действия ордена привели к конфликту из-за Эстонии с королем Дании^[24], а также с языческой Литвой^[25] и православной Русью, особенно с Новгородом^[26].

Конец Ордена Меченосцев

Военная катастрофа, постигшая орден в 1236 г., не была неожиданной. Уже многие годы в ордене понимали, что численность его войск не соответствует стоявшим перед ним задачам. Орден не отваживался отягощать еще больше своих данников, которые и так понесли значительный урон в ходе завоеваний, потеряв множество людей, скота и имущества. Руководители ордена считали, что лучшим способом увеличения доходов для содержания рыцарей, наемников и священников было бы получение владений в Германии. Но это было долгим делом, и для этого требовался могущественный покровитель. В 1231 году магистр Фольквин попытался разрешить экономический и политический кризис объединением с Тевтонским орденом. Он надеялся, что тевтонские рыцари предоставят ему людей и средства, необходимые для защиты Ливонии, их дисциплина укрепит дух монастырей Меченосцев, а их связи с папой помогут решить спор с епископом Риги. Что было еще важнее, в это время орден рассорился с папским наместником, оставленным Вильямом Моденским на время своего отсутствия. Этот клирик явно увидел свое назначение шагом к будущей блестящей карьере в церкви.

Великий капитул Тевтонского ордена, собравшийся в Марбурге, решил отказаться от предложения Меченосцев, но сама идея казалась им конструктивной. Встречаясь при дворах папы и императора, тевтонские рыцари, вероятно, учились у Меченосцев больше, чем учили сами. Братство Меченосцев имело больший опыт существования в Прибалтике, ведь они оказались там раньше на два с половиной десятка лет, чем тевтонские рыцари.

Чтобы изучить ситуацию в Ливонии, Герман фон Зальца послал туда из Германии двоих кастелянов. Они провели там зиму 1235/36 г. и доложили о своих наблюдениях на ежегодном Капитуле, состоявшемся вскоре после того, как Фридрих II и фон Зальца присутствовали на церемонии канонизации святой Елизаветы в Марбурге. Доклад кастелянов был настолько отрицательным, что дискуссии почти не было. Кроме уже упомянутых выше политических проблем тевтонские кастеляны нашли монастырскую жизнь меченосцев не соответствующей правилам Тевтонского ордена. К тому же Меченосцы требовали такой автономии в возможном объединенном ордене, что реформирование их монастырей было бы невозможным.

Вскоре после этого и произошел крах ордена Меченосцев. Их общеизвестная скупость и безжалостность придала обвинениям против них весомость, в результате чего папа лишил их финансовых и людских подкреплений, столь необходимых им для выживания. В отчаянии, пытаясь найти выход, магистр Фольквин повел свои армии в языческие земли на юг. Примирение с папой, устроенное Вильямом Моденским, произошло слишком поздно^[27].

Орден Меченосцев еще мог бы пережить очередной кризис, если бы его магистр не стал предпринимать столь рискованные действия. К несчастью для него, в конце лета 1233 года в Ливонию прибыл отряд крестоносцев из Гольштейна. Несмотря на свою малочисленность, они потребовали вести их в бой. Магистр Фольквин, не желая разочаровать своих гостей, неохотно согласился на набег в Самогитию, часть Литвы, расположенную между Ливонией и Пруссией. Возможно, предыдущие походы в Литву были не менее рискованными, но на этот раз судьба решила его исход. Крестоносцы практически не встретили сопротивления, потому что местные воины предпочли бросить свои деревни и подстеречь врага на реке Шауляй на обратном пути. Когда возвращающиеся крестоносцы достигли брода, они обнаружили, что его прикрывает небольшой, но решительно настроенный отряд язычников. Тогда Фольквин приказал рыцарям спешиться и перейти реку, предупредив, что им следует торопиться, пока к язычникам не подошли подкрепления. Гольштейнские рыцари отказались сражаться пешими, Фольквин не смог заставить их выполнять приказ, и крестоносцы разбили лагерь на ночь. На следующий день, когда крестоносцы в конном строю переправились через реку, они обнаружили, что все вожди «горных литовцев», под командованием Миндаугаса^[28], или привели, или прислали сильные отряды на помощь самогитийцам. В последовавшей битве Фольквин и половина его братьев-рыцарей погибли, так же как и большинство крестоносцев. Местное ополчение разбежалось еще в начале битвы. Большинство из них, не отягощенные тяжелым вооружением, переплыли реку и бежали на север, пока литовцы были заняты истреблением рыцарей.

Литва

Глядя назад, мы можем видеть, что перспектива оккупации земель, соседних с Литвой, была весьма соблазнительной для братства Меченосцев. При этом литовцы выглядели похожими на другие племена, так что крестоносцы не считали их способными к объединенному сопротивлению. Подобно пруссам, литовцы имели единый язык и единую культуру, и они предположительно разделялись по меньшей мере на двенадцать различных групп под руководством клановых старейшин. Но, во-первых, в действительности существовали только две крупные группы. Это были горцы (Аукштайтия) и жители равнин (Жемайтия, или Жмудь, или Самогития), расположенных к северу от реки Неман. Во-вторых, среди горцев уже выделилось одно правящее семейство. Это была семья того самого Миндаугаса, чьи выдающиеся способности стали очевидными со времени победы над Фольквином. Вскоре Миндаугас уже носил желанный титул Великого князя. В-третьих, у литовцев существовала давняя традиция объединяться, чтобы совершать на соседей наводящие ужас набеги. На эту традицию мог опираться любой военный вождь. А Миндаугас не был обычным вождем. Он был одаренным, хотя и жестоким человеком, который знал, как карабкаться вверх, попирая руины гибнущих государств.