Вильям Урбан
Тевтонский орден
Жестокости войны
Мы знаем из других источников, насколько жестокими могли быть военные действия в ту эпоху. Польские свидетели, давая показания папским легатам в 1320 и 1339 годах, указывали, что воины из армий ордена применяли пытки, убивали невинных жителей, раздевали женщин, оскорбляли священников и уничтожали деревни, посевы и церкви. Если уж это происходило в христианской Польше, то можно представить, как крестоносцы обращались с язычниками в Самогитии.
К несчастью для историков, в этих свидетельствах есть серьезный изъян: тевтонские рыцари отсутствовали на этих расследованиях. Такое поведение рыцарей оскорбляло легатов, которые приходили в еще больший гнев, когда Великие магистры заявляли, что у легатов нет полномочий на вмешательство в дела ордена. Кроме того, большая часть свидетельств была основана на слухах, а некоторые показания были явным преувеличением, характерным для Средневековья,– этим проклятием современного исследователя. Многие из свидетелей выигрывали от решения суда против ордена. С другой стороны, некоторые из свидетелей были людьми знатными и опытными, которые должны были знать, что происходило на самом деле. Так как папские легаты опрашивали каждого из свидетелей поодиночке, задавая множество вопросов, то у них была возможность проверить истинность показаний. Папы, выслушивая доклады легатов о подобных жестоких деяниях ордена, не раз вызывали руководителей ордена явиться в курию.
Защищаясь, чиновники ордена отрицали одни обвинения, а о других говорили, что те преувеличены или искажены. Отношения с поляками, например, отнюдь не всегда были плохими. Епископ Плоцка отдал ордену кастелянство в Михелау в обмен на ежегодные платежи. Для епископа решающим было то, что орденские гарнизоны дадут ему какую-то защиту от вторжений соседей-язычников. Та же опасность нападений со стороны Литвы делала обычно дружелюбным отношение к ордену князей Мазовии. Более того, герцоги Померании и Силезии искали союза с орденом против Ладислава. Да и сами поляки были не безгрешны. Несколькими годами раньше Венский собор постановил, что польские епископы должны выплачивать специальный налог крестоносцам, чтобы поддерживать действия Тевтонского ордена, но это решение никогда теми не выполнялось. Наконец, польские короли не позволяли своим подданным участвовать в набегах в Самогитию, мешая крестовому походу. Хотя расследования, проведенные папскими легатами, так и не привели к осуждению ордена, на что надеялись его враги, они предоставили современному историку множество свидетельств жестокости войн XIV века. Эта жестокость подтверждается и теми историками, которые восхваляют крестовые походы. В те дни воины были склонны хвалиться своими деяниями, в том числе и такими, услышав о которых, их более мягкосердечные современники лишь качали головой в изумлении.
Принципы пограничной войны
Летописи ордена дают нам подробные описания, насколько ужасная дело война. Их рассказы о рейдах через дикру позволяют нам анализировать стратегию, которая лежала за действиями крестоносцев. Лучшим временем для кампаний была глубокая зима или разгар лета, в остальное время грязь и распутица препятствовали военным действиям. Февраль, июнь и ноябрь были излюбленными месяцами для набегов крестоносцев. В феврале замерзшие реки могли использоваться как удобный путь, июнь был теплым, к тому же еще рано было собирать урожай, а в ноябре ополчение уже было свободно от сельскохозяйственных работ, а снег был еще не слишком глубок для пехоты. Летописцы не скупятся в похвалах местным рыцарям за их деяния в эти годы. В этот период очень мало крестоносцев прибывало из Германии и их место занимают пруссы и ливонцы, сражавшиеся из любви к войне, славе и военной карьере.
Походы крестоносцев были хорошо организованы. В лесах и пустошах войско не могло прокормиться, и припасы приходилось везти с собой. Часто припасы оставляли в определенном месте на предполагаемом пути возвращения, иногда с охраной, иногда закапывая их, а иногда просто маскируя. Замки служили базами для припасов и местом отдыха, а суда перевозили провиант и снаряжение, когда внезапность нападения была не важна.
Рыцари знали множество троп, ведущих в Самогитию. Они собирали описания путей, используемых торговцами и самими рыцарями, и давали им имена людей, которые проходили этими путями. Рыцари записывали число дней, нужных для каждого перехода, и другую полезную информацию. Как только крестоносцы пересекали дикру, они знали, что делать. Обычной практикой было разделять войско на несколько отрядов, каждый из которых разорял весь день определенную область, а на ночь подходил к оговоренному месту сбора, где и ставился лагерь. В нем оставляли сильный отряд для охраны добычи и припасов, а также как резерв на случай неожиданного подхода сил противника. Так как дня обычно хватало, чтобы разорить небольшую территорию, войско переходило каждый день на новое место, следуя зигзагом и часто меняя направление движения, например иногда поворачивая назад. Делалось все, чтобы застать противника врасплох, до того как он спрячется в убежища или, наоборот, как только он появится из них. Иногда вперед высылались маленькие отряды, которые обращались в бегство при появлении противника, стараясь заманить того в засаду. Такая тактика приводила к тому, что защитники были очень осторожны, так что иногда даже небольшие отряды могли совершать дерзкие набеги вглубь вражеской территории и возвращаться невредимыми. Каждая кампания тщательно планировалась, и каждый год в общую тактику действий вносились новые изменения, И христиане, и язычники придерживались одной и той же тактики, потому что она была единственно возможной,– истощать силы противника, разоряя сельское хозяйство и нарушая торговлю.
Смерть короля Витениса
Витенис не позволял крестоносцам беспрепятственно вторгаться в Литву или Самогитию. Это был опытный и целеустремленный воин, со способными помощниками, ненавидевшими своих христианских врагов. Один из них, Давид Гродненский, впервые упоминается в летописях крестоносцев в 1314 году. Он был самым известным среди языческих воинов своего времени и служил кастеляном второй но значению крепости в стране – Гродно (первым по значению был Вильнюс). Что произошло с его предшественником – канцлером Витениса, нам неизвестно. Первым известным деянием Давида было уничтожение припасов, заготовленных фон Плотцке во время дерзкого сентябрьского набега на юго-восточную Литву, далеко за Вильнюс. Перебив стражу и побросав в огонь припасы, Давид угнал пятьсот лошадей. Он поставил Великого командора перед ужасным выбором: попытаться пробиться со своими голодными и уставшими отрядами сквозь силы противника, который явно находился где-то поблизости, или уходить окружным путем. Фон Плотике выбрал второе – пятисотмильный путь в обход опасностей. Этот поход был ужасен – крестоносцы выкапывали съедобные корни, ели мертвых лошадей. Многие из них погибли на пути домой, а те, кто вернулся, были настолько истощены, что надолго вышли из строя. Без единой битвы Давид из Гродно почти уничтожил целую вражескую армию.
Со временем Великие магистры ордена осознали, что гораздо легче доставлять крестоносцев водой вверх по Неману, чем вести их через болота, реки и пущи. На большой реке крестоносцы могли эффективно использовать свои технологические преимущества – корабли, способные перевозить войска и припасы, замки, защищавшие стратегические пункты и служившие базами для набегов и крупных наступлений, а также метательные орудия. К тому же Неман и его притоки вели прямо вглубь литовских земель. Тевтонцы начали строить мощные замки вдоль Немана, сначала Рагнит, вблизи обширного устья, затем выше по течению – Кристмемеле и у Велюны.
В августе 1315 года самогиты незамеченными проскользнули к Раганту и взобрались на стены прежде, чем поднялась тревога. Гарнизон поспешил в донжон – хорошо укрепленную башню, демонстрировавшую инженерное превосходство Запада. Донжон крестоносцев был достаточно высоким, чтобы служить смотровой вышкой, и мог выдержать любое прямое нападение. Эта высокая башня имела всего один вход – высоко над землей, к которому вела узкая лестница, и загражденный крепкой решеткой изнутри. Башня стояла на каменном основании шестиметровой толщины. Любую попытку осаждающих приблизиться к донжону встречал град камней с двадцатиметровой высоты или ливень арбалетных болтов. Даже раненые и истощенные люди могли защищать такой пост в течение нескольких дней. Поскольку гарнизон имел хороший сектор обстрела над входом в замок, никакая вражеская армия не могла бы укрыться в замке, а защитники донжона могли бы продержаться до подхода подкрепления. Язычники даже не стали пытаться штурмовать его. Они сожгли уже созревшие посевы вокруг замка и ушли.
Через шесть недель под стенами Кристмемеля появился сам Витенис. Он соорудил две катапульты и привел многочисленных русских лучников. Его войско начало рубить деревья и стаскивать их на сухие места, откуда их легко было подтаскивать в ров. План Витениса состоял в том, чтобы навалить вокруг замка побольше дров и зажечь возле стен такие костры, от которых стены бы растрескались, а гарнизон задохнулся бы в дыму.
Как только Великий магистр узнал об осаде Кристмемеля, он начал собирать войска. Хотя он и не мог выступить, пока все его войска не соберутся, он выслал вперед на судах десять рыцарей и сто пятьдесят воинов. Витенис, предусмотрев такое развитие событий, не дал им пройти к замку. Все, что крестоносцы могли сделать, это осыпать стрелами литовцев, осаждающих крепость, надеясь замедлить их работу. На семнадцатый день осады пришли сведения о приближавшихся войсках ордена. Витенис не был еще готов к решительному штурму, но у него оставался единственный шанс взять Кристмемель до подхода Великого магистра. И он приказал заполнять ров бревнами и соломой, а потом поджечь их. Тысячи литовцев ринулись к замку, подтаскивая дрова. Литовские лучники непрерывно обстреливали стены в попытке согнать с них защитников или, по крайней мере, затруднить их стрельбу по пехоте. Но гарнизон был надежно укрыт за зубцами стен и стрелял из всех арбалетов. Потери среди литовцев были столь велики, что Витенис отдал приказ остановить атаку, сжег осадные машины и ушел восвояси.
Это был последний раз, когда крестоносцы слышали о нем. Никто не знает, что с ним случилось. Есть легенда, что он умер от удара молнии, однако, скорее всего, это просто неправильный перевод имени его наследника Гедиминаса. О генеалогии литовских правителей так мало известно, что веками историки считали, что Гедиминас был сыном Витениса, в то время как они, очевидно, были братьями. Был ли Витенис убит своим братом? Или это была позднейшая попытка запятнать репутацию Гедиминаса? Или Витенис был убит при осаде Кристмемеля? Если так, то тевтонские рыцари не знали об этом и поэтому не внесли упоминаний об этом факте в свои летописи, что они бы точно сделали в противном случае. Витенис был великим человеком, подлинным национальным героем. Не случайным кажется, что первые литовские монеты несли на себе изображение всадника с надписью «Витис». Религиозное значение этой фигуры, возможно, сочетается с тайным намеком на Великого князя.
Появление западных крестоносцев
Когда Карл фон Триер освободил Кристмемель, он не захотел распускать свою армию, не совершив чего-нибудь более значительного. Он отослал назад большую часть своего войска с возможно большим шумом, чтобы убедить вражеских разведчиков, что возвращается домой. Однако он оставил при себе 6000 человек, а затем послал их ночью вверх к Велюну. Литовцы были застигнуты врасплох. Крестоносцы преследовали поселян, пытавшихся укрыться а крепости, и перебили многих из них. Рыцари не пытались захватить главную крепость, однако сожгли дома вокруг и отступили.
Велюн был передовым фортом системы обороны Самогитии. Великий магистр не был готов к его осаде, но редкий год проходил без того, чтобы крестоносцы не жгли пригороды крепости. Если нельзя взять Велюн сразу, рассуждал Великий магистр, он будет постепенно выматывать силы защитников, уничтожая дома и посевы, убивая людей, так как Великий князь Литвы не мог обеспечивать им пропитание и подкрепления из года в год.
В 1316 году начали прибывать крестоносцы с Запада. Эти «рейнские пилигримы» (как они себя называли) были набраны Карлом фон Триером во время его посещения Германии. Начиная с этого времени крестоносцы прибывали в Пруссию даже чаще, чем в прошлом веке. Они называли такие поездки Reisen – средневековый эвфемизм для обозначения военного предприятия. Участники одного из этих походов позднее хвалились, что перебили двести язычников ценой всего пятидесяти воинов. Еще большее, чем число убитых врагов, значение имело число посвященных в рыцари по окончании похода. Церемония посвящения в рыцари стала неотъемлемой частью каждого крестового похода. Честь ее проведения предоставляли самому знатному из приезжих крестоносцев. Посвящение происходило, как только кто-то из кандидатов совершал достойное деяние. Кроме того, Великий магистр приглашал самых отважных воинов за стол, подобный Круглому столу короля Артура, и награждал наиболее проявивших себя рыцарей.
Князь Гедиминас
Пока крестоносцы развлекались рыцарскими церемониями в самогитских лесах, новый Великий князь Литвы распространял свое влияние на восток и юг. Подобно своим предшественникам, Гедиминас понимая, что русские князья, знать и горожане хотели вождя православной веры, но некоторые из них готовы принять на престол любого христианского лидера. В итоге они будут повиноваться любому, кто сможет защитить их от татарского хана, правившего степняками в южной Руси. Три четверти века татарские ханы правили Русью, допуская лишь минимум независимости даже для князей на окраинах своей империи: Новгорода и Пскова на севере, Галиции и Волыни на западе. Теперь власть хана ослабла и русские князья и города видели в этом шанс спастись от ужасного ига. Обдумывая восстание против татар, каждый из князей искал силу, способную защитить его. Ярость татар была хорошо известна: ошибка в расчетах обернулась бы тем, что лишь немногие бояре или горожане уцелели бы, чтобы рассказать о расправе. Некоторые из русских, живущих по соседству с Литвой, уже покорились Витенису. Но другие не ждали спасения от Гедиминаса, так как он был их старым врагом, чьи войска часто разоряли их земли. Князья Галиции и Волыни поначалу искали помощи у папы, затем у Польши и Венгрии. Так как тевтонские рыцари были их старыми союзниками, русские послы обращались даже к Карлу фон Триеру. Тем не менее никто из западных правителей не был готов выслать большое войско в степи, и менее всего – Тевтонский орден. Так что русским пришлось обратиться к Гедиминасу как к почти последней надежде. Так получилось, что это было блестящим решением сложной проблемы. Западные правители были слишком далеко, у них были свои заботы, и они требовали объединения церквей на условиях Рима. Византия и балканские государства располагались далеко и были к тому же слабы. А Гедиминас был рядом, готовый решать проблемы русских и относиться терпимо к их вере.
Когда Гедиминас доказал на деле, что способен защитить своих подданных, тонкий ручеек переходящих к нему превратился в поток. Он часто позволял русским боярам сохранять свои земли и должности и всегда разрешал им продолжать следовать традиционным законам и обычаям. Он особенно уважал русскую православную церковь и ее иерархов, которые, в свою очередь, убеждали свой народ быть верным ему. Благодаря росту своих владений Гедиминас смог уменьшить неравенство сил в войне за Самогитию. Но его возможности оказывать сопротивление Тевтонскому ордену увеличивались очень медленно. Он не мог внезапно перебросить русские войска в зону военных действий на Немане. Даже в более поздние времена подавляющее большинство его кавалерии и пехоты составляли литовцы, и лишь изредка он приводил на запад русскую пехоту в больших количествах. Важнее было то, что он смог обеспечить свою знать и бояр назначениями в своей армии, так что даже если их земли были разграблены крестоносцами, им не приходилось выбирать между капитуляцией и голодом. Теперь они могли служить как профессиональные воины, чиновники или предводители гарнизонов в русских городах, где приобретали бы опыт и вооружение, необходимое, чтобы сравняться с западным войском.
Вскоре Гедиминас мог подписывать свои письма и указы «Король литовских и многих русских земель». Он назначил своих братьев – Федора (Теодорика) и Варниса (Война) – править Киевом и Полоцком, а своего сына Альгирдаса (Ольгерда) – Витебском. Позднее он посадил в Псков Давида Гродненского, откуда тот мог вести войну с Ливонским орденом. С некоторыми русскими князьями Гедиминас вступил в союз, взяв в жены наследницу Витебска и выдав свою дочь Марию за тверского князя. Позднее он расширил эту сеть союзов, включив в нее московское княжество, Галицию, Мазовию и даже Польшу[61].
Понимая, что отстает от крестоносцев в техническом оснащении, Гедиминас искал способы привлечь с Запада купцов и ремесленников, которые знали, как изготавливать или где покупать нужное ему снаряжение. Особое значение для него имели контакты с Ригой. Рижане, все еще воюющие с Ливонским орденом, рады были расширять свою торговлю и помогать любому врагу тевтонских рыцарей. Единственное их сомнение диктовалось желанием защищать и укреплять христианскую веру. Если бы они заключили союз с языческим монархом против крестоносцев, нарушив строго соблюдаемый религиозный кодекс, они бы испортили отношения с папой и императором, а также с другими ганзейскими купцами, знатью и их подданными, которые покупали товары из Ливонии. Но архиепископ Риги убедил купцов, что их действия не вредят делу христианства Францисканские монахи, находившиеся при дворе Гедиминаса в Вильнюсе, подкрепили убежденность рижан в том, что литовцы готовы принять католическую веру, если только крестоносцы прекратят свои нападения. Францисканцы были наиболее ярыми приверженцами Гедиминаса, и они распространяли истории об его искреннем желании стать христианином. Эта перспектива, какой бы неопределенной она ни была, была доводом для рижан в пользу их необъявленного союза с Великим князем Литвы.
В действительности Гедиминас не собирался менять веру, но позволял своим западным гостям верить в то, во что они хотели бы верить. Его терпимость к православной церкви была жизненно важной для русских подданных, в то время как литовцы ожидали от него сохранения язычества. Сам же Гедиминас хотел создать империю, включавшую в себя как католиков и православных, так и язычников. Религиозная терпимость к православию и к язычеству была для крестоносцев непостижимой. Свобода веры означала для них свободу заблуждаться и свободу склонять других к этим заблуждениям. Тевтонские рыцари учились рубить головы «пособникам дьявола», и они не могли принять религиозную толерантность, которая осуждала множество людей на адский огонь. Для них такая терпимость сама по себе была величайшим злом.
Ответ крестоносцев
Крестовые походы в сущности своей были средством расширения границ христианского мира. Этот идеал могли понимать и разделять многие нации: он выражал религиозные концепции, прекрасно отвечающие сознанию современников. Крестовый поход был к тому же способом приращения земель тевтонских рыцарей, которые представляли папу и церковь в такой же степени, как и самих себя. Тевтонские рыцари утверждали священную войну как единственный способ смирить и обратить в христианство язычников, что они и делали успешно в Ливонии и Пруссии, как и с мусульманами в Испании и Португалии. Короли Польши и Венгрии рассуждали так же, воюя с татарами и турками,– «что хорошо для нас, то хорошо и для христианства». Так дважды оправдывалась цена этих походов – цена крови и золота.
Общим для всех крестовых походов позднего Средневековья было то, что в них христиане Западной Европы сражались с опасными врагами на границах христианского мира. Обаяние романтизма, связанного с этими крестовыми походами, могли воспринять люди XIX века, но от нашего понимания оно уже ускользает[62].
Христиан Средневековья огорчал сам факт существования язычества на границах их мира, даже мирного и веротерпимого язычества. Они боялись магии и обрядов языческих жрецов, верили, что их чары и колдовство действуют, и считал священной войну против этих проявлений дьявольского промысла. И тем более христиане Запада не были рады таким соседям-язычникам, как татары и прибалтийские племена, которых никто не назвал бы мирными.
Литовцы же не видели причин искать оправдания своим набегам за скотом и пленниками на христианские земли. Торговля рабами, пути которой пролегали по крупным рейкам в Византию и на Восток, была древним занятием. Эти пути открыли викинги, местные племена переняли эту традицию, а татары занимались работорговлей вплоть до времен Петра Великого. Кроме того, литовские бояре начинали перенимать опыт своих соседей в ведении хозяйства, и создавать крупные поместья, основанные на выращивании зерновых при крепостном праве. Было неразумно обращать местных жителей в рабство до тех пор, пока была возможность «охотиться» на опытных работников в Польше, Пруссии и Ливонии. Христиане в принципе ничего не имели против рабства, пока оно не затрагивало их единоверцев. Но литовские язычники обращали в рабство как раз христиан, так что крестоносцы были исполнены решимости положить этому конец.
Никогда не защищали язычество per se и критики ордена, включая и Паулюса Владимири, польского ученою XV века, требовавшего, чтобы Констанцский собор объявил крестовые походы противными делу христианства. Утверждения о моральном и интеллектуальном превосходстве язычества– эта современный феномену явление, часто ассоциирующееся с верой в целительную силу камней и трав, с радикальным феминизмом и поклонением природе, однако редко связывается с колдовством и черной магией, как это было для людей Средневековья. Православные христиане были настроены по отношению к язычеству отнюдь не более дружелюбно, чем католики. Они относились к нему с той же смесью изумления и отвращения, что мы встречаем в западных письменных источниках, особенно у историков эпохи Ренессанса.
Литовцы же отнюдь не были «детьми природы». Их князья и бояре жили в политическом и социальном окружении, утонченном и сложном, и их нельзя приравнивать к «благородным дикарям» Руссо. В конце XIV века некоторые из них приняли католичество, а в их армиях служило большое количество мусульман, православных и язычников. Некоторые из них демонстрировали большое уважение к западной церкви. Но большую же часть столетия князья рода Гедиминаса были язычниками, не испытывавшими к другой вере ничего, кроме презрения.
Крестоносцы приходили в ярость от историй о нападениях на церкви, осквернении святынь и убийствах священников, монахов и монахинь. Не следует забывать, что это была эпоха Черной Смерти, культа флагеллянтов, массовых истерий, охот на ведьм, погромов и тайных ересей. Язычники были в числе немногих явных врагов, на которых христианин мог возложить ответственность за свои беды и несчастья. Они были очевидными и опасными врагами церкви и государства.
Это позволяет нам провести различие между определенными особенностями самогитских крестовых походов и чисто территориальными устремлениями Тевтонского ордена. Это различие трудно определить, особенно если читать лишь современных историков. Обязательно следует помнить о духовных аспектах крестовых походов. Орден нуждался в подданных, которые кормили бы его войско, в замках, что служили бы монастырями и складами припасов, пограничных пунктах, где разведчики и патрули могли; бы отдыхать в безопасности и где могли бы собираться войска, когда приходила весть о набегах язычников, или, наоборот, для набега на языческие земли. Кроме того, некоторые области, например Самогития, с территории которой велись набеги на Пруссию и Ливонию, имели стратегическое значение. Тем не менее ошибкой было бы рассматривать это лишь как попытки военного ордена отстоять свою территориальную целостность. Очень часто тевтонские рыцари заключали перемирия с язычниками, позволяли папским легатам вмешиваться в политику ордена и доверялись слову литовских князей. Такое отношение, конечно же, не было характерно для всех эпох. Опыт порождает цинизм, и тевтонские рыцари могли быть весьма циничными, когда благодушно настроенный и далекий от понимания местных проблем человек уговаривал их приостановить крестовый поход, чтобы дать возможность уговорить язычников принять христианство. Эти прекраснодушные чужеземцы не замечали, что предложения о таких переговорах поступали от литовцев обычно именно в тот момент, когда орден был на пороге победы. Требования поляков передать им Западную Пруссию и Кульм, являвшиеся обычно частью любого предложения всеобщего мира со стороны Польши, также не способствовали тому, чтобы воины-монахи поверили, что Польша ищет мирного, а не силового обращения язычников. Тем не менее идеализм и стремление выдавать желаемое за действительное были живы и в XIV веке.
Практичные умы, впрочем, не видели альтернатив использованию силы, чтобы побудить династию Гедиминаса принять христианство. Язычники радостно отправляли христианских священников и монахов в лучший мир, игнорировали или отвергали попытки Святого Престола обратить их с помощью дипломатии. Это было воинственное язычество. Неважно, кто первым нанес удар – на тот момент ордену приходилось защищать свои границы от набегов самогитов и литовцев не реже, чем самим совершать рейды на их земли. Крестоносцы с Запада приходили в большом количестве, тратили свои деньги и рисковали жизнями, потому что верили, что защищают христианство.
Reisen в Самогитию привлекали французов, англичан, шотландцев, чехов, венгров, поляков и даже итальянцев. Это был именно интернациональный крестовый поход, который привлекал людей, чувствовавших себя неуютно в эпоху растущего национализма. Чем более этот национализм проявлялся в политике, отношениях внутри церкви и в литературе, тем более популярными становились немногие уцелевшие черты интернационализма. А крестовый поход против язычников объединял в красочном единстве многие аспекты западной веры и светской жизни: войну, демонстрацию рыцарского духа, восхваление подвигов, совершенных его участниками. XIV век был эпохой, чтившей свершения. Тем, кто желал утвердить себя достойными деяниями, крестовые походы предоставляли почти универсальное испытанное средство демонстрации бесстрашия, отваги и рыцарских достоинств. К середине века этот аспект крестовых походов сделался более заметным, чем религиозные обязательства. Постепенно эти походы становились все более светскими, все более делались развлечением рыцарей, пока их не постигла общая судьба идеалистического рыцарства и они не превратились в немощный анахронизм.
В этих походах существовал, конечно же, и национальный момент – Тевтонский орден был орденом немцев, представлявшим немецкую нацию Священной Римской империи. Великие магистры ордена помнили об этой обязанности и знали, как сыграть на любви немцев к своей земле и языку, но они не позволяли этому аспекту затмить прочие. Национальный вопрос стал серьезной проблемой лишь в XV веке.
В XIV веке у людей было немного других возможностей воплотить идеалы крестовых походов, и все они были более трудными, опасными и дорогими, чем крестовые походы в Пруссии, а также отнимали гораздо больше времени. Походы в Самогитию стали популярными через двадцать лет после потери Святой земли. Примечательное совпадение. Этого времени хватило, чтобы убедить большинство людей в неосуществимости планов нового крестового похода в Палестину. Дух крестовых походов, казалось, исчезал, но рыцари ордена знали, как оживить его, организуя небольшие походы (слишком маломасштабные, чтобы достичь успеха против тех же турков) и отправляя потом домой их участников с рассказами о захватывающих победах над врагами Креста. Некогда разрозненные походы польских, немецких и богемских рыцарей превратились в хорошо организованное всеевропейское мероприятие.
Соответственно не было ничего странного в приезде Генриха, графа Дерби, в Пруссию в январе 1352 года, как и в том, что он вызвал Казимира Польского на поединок. Генрих привел свое войско сражаться с язычниками, но узнал, что поход не может состояться из-за конфликта на границе Польши и Пруссии. Он решил положить конец такому безразличию к нуждам крестоносцев. Его напор, вероятно, помог достичь компромисса, но англичане опоздали в Кенигсберг на зимний поход.
Не было ничего особенно необычного и в томг что Людовик Венгерский выдержал до конца скрупулезную и досконально исполненную языческую церемонию: в 1351 году он присутствовал на жертвоприношении рыжего быка, освящающего договор с литовским принцем Кейстутисом (Кейстутом) (1297-1382) относительно выкупа брата последнего, который был взят в плен Казимиром тем летом. Польские и венгерские крестоносцы вскоре раскаялись в своей чрезмерной доверчивости, когда Кейстутис ускользнул из их лагеря вместе со своем братом, а потом напал на крестоносцев с такой яростью, что монархи едва избежали гибели, а Болеслав Мазовецкий погиб.
В 1352 году Людовик Венгерский был ранен в жестокой схватке на Волыни, а Казимир Польский заложил Добрин Тевтонскому ордену, чтобы собрать деньги для борьбы с татарами. Короче говоря, крестовые походы в Восточной и Центральной Европе были явлением более сложным, чем просто кампании тевтонских рыцарей против язычников в Литве и Самогитии, В рамках походов происходили столкновения и с православными князьями, и с татарами-мусульманами, а на границе этого региона (и все помнили о том!) маячила тень турков, чьи армии стояли у ворот Константинополя.
Орден пропагандировал свою миссию во всех доступных в ту эпоху формах. Архитектура этого военного духовного ордена, например, подчеркивала переплетение военных и религиозных обязательств, и каждая деталь подчеркивала его мощь и величие. И орден так преуспел в этом, что мы редко вспоминаем о не менее важных походах поляков и венгров в Галиции, на Волыни и на Украине.
Надежды на крещение Литвы
Время от времени литовские князья предлагали обсудить принятие ими католичества. Не всегда причиной этого был возрастающий натиск крестоносцев из Ливонии и Пруссии и не всегда боязнь, что крестоносцы могут покорить Литву, хотя это давление учитывалось князьями, когда они сводили баланс приобретений и потерь. За этими предложениями стояло желание покончить с нападениями крестоносцев. Действия Великого магистра давно уже сковывали возможности Литвы на южных границах. Гедиминас, а позже его сыновья, особенно Альгирдас (Ольгерд) (1296-1377) и Кейстутис, с большим интересом наблюдали постепенный упадок Золотой Орды и распространяли свое влияние и власть на русские княжества где только могли. Король объединенных к тому моменту Венгрии и Польши Людовик Великий в 1370 году воспротивился их попыткам полностью завладеть южной Русью, особенно Галицией. После смерти Гедиминаса Альгирдас принял титул Великого князя и ответственность за большую часть отношений с Русью, в то время как Кейстутис взял на себя восточную и северную границы. Братья были из числа наиболее одаренных и изобретательных дипломатов в средневековой истории, опираясь на все, что возможно, из неразвитой экономики и малочисленного населения своих земель. Не менее талантливы они были и как полководцы, хотя оба предпочитали избегать чрезмерного риска. Когда обстоятельства были против них, они не колеблясь отступали или заключали перемирие. Последнее более всего раздражало Великих магистров ордена, которые из опыта знали, что Литва будет придерживаться своего слова лишь столько, сколько ей это выгодно.