Вильям Урбан
Тевтонский орден

Погода была необычно теплой, так что войско отправилось вверх по Неману на судах. Взяв две крепости возле Велюна, крестоносцы построили деревянный замок напротив развалин Кристмемеля, названный Байербург в честь баварского герцога. Байербург стал базой для набегов и местом отдыха для больших экспедиций, направленных в центральную Литву или на север в Самогитию. Гедиминас, зная, что ему придется либо разрушить этот стратегически важный замок, либо подвергаться неожиданным нападениям, осаждал его двадцать два дня тем же летом, но безуспешно. Когда он, понеся тяжелые потери, отступил, гарнизон сделал вылазку и захватил осадные орудия, установив их потом на стенах замка.

Король Иоанн не дождался завершения этой экспедиции. Он простудился, простуда перекинулась на глаза, а затем перешла в заражение. Его болезнь все усиливалась по пути домой. Иоанна пытался излечить лекарь-француз в Бреслау, но король пришел в ярость от его неумелости и велел утопить беднягу в Одере. В Праге Иоанн обратился к доктору-арабу, но и тот не помог. Инфекция распространилась и на второй глаз, и король практически ослеп. Впрочем, это ничуть не умерило рыцарских замашек и амбиций Иоанна, наоборот, кажется, даже укрепило его репутацию. Перед тем как покинуть Кенигсберг, он занял шесть тысяч флоринов на расходы, необходимые ему для переговоров с Казимиром, и он действительно не прекращал переговоры даже в самые худшие дни приступов болезни.

Казимир был готов заключить мир. Алдона умерла в мае после долгой болезни, так и не родив ему сына. Хотя Казимир и пережил множество любовных приключений, у него не появился наследник, который был нужен королевству. Поскольку война помешала бы ему заключить брачный союз с каким-либо правящим домом, он принял мир с орденом. Как случается иногда, Казимир был чрезвычайно несчастлив в своей семейной жизни. Он надеялся жениться на дочери Иоанна Маргарите, но она умерла буквально накануне венчания в Праге. Затем Казимир спешно заключил союз с некрасивой Адельгейдой Гессенской, которую он вскоре отправил в провинцию и не желал более видеть. Так как папа не давал ему разрешения на развод, у него не оставалось шансов завести законного сына-наследника.

В эти годы орден не мог воспользоваться тем, что Казимир занят другими делами, и начать большой поход против Самогитии. В Пруссии собирались лишь небольшие войска, да и то их действия постоянно сдерживались плохой погодой. Зимой 1339 года, например, граф Палатинатский повел войско на Велюн, но четыре дня лютых холодов заставили его вернуться в Кенигсберг. Некоторые литовцы сдавались, соглашаясь получить феод в Пруссии, а еще больше литовцев, вероятно, думали, что крестовый поход вскоре закончится победой христиан.

Новые папские расследования

После 1340 года крупные походы стали редкими, отчасти из-за событий в Священной Римской империи, отчасти из-за необходимости держать крупные силы на польской границе. Великий магистр смирился с этим как с печальным, но неизбежным фактом. Он не мог пойти на уступки ни папе, ни польскому королю, особенно когда, казалось, они действовали сообща. Слушания, проводимые папскими легатами в Варшаве в 1338 году, шли обычным путем: поляки представляли множество свидетелей, а тевтонские рыцари бойкотировали процесс. Как и ранее, Великий магистр просил доминиканцев, францисканцев и цистерцианцев написать письма, в которых орден описывался бы как «стена вокруг дома Господня», чьи рыцари истово посещали церковные службы, были добронравны и дружелюбны, а также строго придерживались дисциплинарных правил ордена.

Великий магистр заявил, что император Людовик IV запретил ему отвечать на любые жалобы, подаваемые папе.

Но это оправдание имело больше веса в Германии, чем в Авиньоне, где Святой престол занял каноник, бывший когда-то инквизитором. В результате всего этого в 1339 году легат папы приказал ордену вернуть польскому королю Западную Пруссию, Кульм, Куявию, Добрин и Михелау и выплатить убытки в размере ста девяноста четырех тысяч пятисот марок – почти невообразимую по тем временам сумму.

Хотя папа и вызывал Великого магистра в Авиньон, чтобы тот объяснил свое поведение, Его Святейшество смягчился, когда Дитрих написал, что его присутствие требуется на востоке ввиду неминуемого нападения татар. Святой Отец побуждал тевтонских рыцарей продолжать свои усилия по защите христианства и превозносил их «защиту дома Израилева, религиозное рвение, мораль, строгое исполнение своего Устава и поддержание мира». Поэтому папе было легче пойти на дальнейшие уступки. Он в отличие от предшественников был заинтересован в реформировании монашеских орденов, а не в уничтожении их. Папа понимал, что выполнение решения легата подкосит силы военного ордена, и не мог позволить, чтобы главный носитель креста в Прибалтике был поставлен на грань банкротства. Новой комиссии было поручено провести новое расследование, тем временем папа призвал противоборствующие стороны к компромиссу. Серьезные переговоры стали возможны после смерти Дитриха в 1342 году. Теперь новые вожди с обеих сторон могли искать пути, чтобы положить конец конфликту, в котором никто не мог одержать победу.

Мирный договор с королем Казимиром

Сравнительно мало известно о начале карьеры Людольфа Кенига, который был избран Великим магистром в июне 1342 года. Он был уроженцем Нижней Саксонии, затем служил в Пруссии (что само по себе было редкостью – рыцари, говорившие на нижненемецком диалекте, обычно направлялись в Ливонию), а потом был ризничим и Великим командором. Его политика достижения мира с польским королем увенчалась успехом через год после его избрания.

Мирный договор, заключенный в 1343 году в Калише, основывался на трех принципах. Во-первых, князья Мазовии и Куявии (вероятные наследники Казимира, если у него не появится сына) отказывались от своих притязаний на Западную Пруссию. Во-вторых, Богуслав Померанский, зять Казимира (и также вероятный наследник польской короны), обещал заботиться о том, чтобы этот договор выполнялся, кто бы ни занял польский трон. В-третьих, Казимир получал от всех своих городов и от польской знати клятву, что они будут сохранять мир и признавать действительность договора. В свою очередь, Людольф обещал передать ему Мазовию и Куявию.

Пышная церемония положила конец двадцатилетней войне. Вскоре летописец мог записать: «Наконец папа снял интердикт, висевший над Пруссией». Калишский мирный договор положил конец вражде между двумя крупнейшими католическими силами в Северо-Восточной Европе. Хотя этот мир так и не стал вечным, он замышлялся именно таким. В принципе, у подписавших его сторон не оставалось фундаментальных причин для новых ссор. Интересы ордена были на севере – в войне против литовцев, а интересы Казимира – на юге, в войне против татар. Земли, лежащие между ними, Мазовия и Куявия, оставались владениями менее значимых князей из рода Пястов, которые обычно были более или менее нейтральны.

Завершив эту эпоху войн с Польшей (многие историки представляют дело так, что она занимала весь век, а не три десятилетия, как было в действительности), орден смог возобновить крестовый поход против Самогитии. На этот раз в действия крестоносцев не вмешивались францисканцы, наиболее сочувственно относившиеся к еретическим и нехристианским воззрениям: в 1340-1341 годах, примерно во время смерти Гедиминаса, двое братьев этого ордена подверглись мученической смерти в Вильнюсе, и до 1387 года францисканцы, кажется, не появляются больше в литовской столице.

Осталось почти незамеченным, что тевтонские рыцари воспользовались присутствием герцога Баварского в крестовом походе 1337 года для подачи петиции императору о пожаловании им трех небольших приграничных областей. Их просьба была удовлетворена^[51], что вместе с даром Миндаугаса в 1257 году, казалось, подтверждало право ордена на завоевание Самогитии. Теперь все что было нужно сделать Великому магистру – привлечь достаточно крестоносцев для пополнения своих войск. Он нашел для этого способ – обратиться к культу рыцарства.

Культ рыцарства в Пруссии

Папы Клемент VI, Иннокентий IV и Урбан V восстановили до некоторой степени уважение общества к католической церкви. Они прекратили столь долго длившийся спор об избрании императора и боролись с продажностью и семейственностью среди церковников. К тому же они оказывали большую поддержку крестоносцам и положили конец упрекам в адрес тевтонских рыцарей по поводу Риги и Данцига.

И уже вскоре в Пруссии появились западные крестоносцы, гораздо более многочисленные, чем во время предыдущих походов. Шанс поучаствовать в изысканных пирах и охотах, тратя деньги в пределах разумного и пребывая в относительном комфорте, привлекал их не меньше, чем возможность нанести удар по врагам Господа. В 1345 году король Иоанн и его сын Карл Моравский явились в Пруссию в сопровождении короля Людовика Венгерского, герцога Бурбонского, графов Голландии, Шварценбурга, Гольштейна и Нюрнберга. Такое внушительное собрание знатных людей не собиралось ни в каком месте Европы тех дней. Хотя в целом нельзя сказать, что Пруссия стала местом паломничества скучающей европейской знати, для периода 1345-1390 гг. это утверждение до некоторой степени верно.

Появление этого нового рыцарства также означает появление фундаментально нового типажа. Через короткое время Вильям Голландский и Иоанн Богемский умрут. Когда в 1346 году Шарль Моравский станет королем Богемии, а в следующем году – императором, у него не останется времени на крестовые походы. Людовик Венгерский также больше не будет покидать своих владений. Короче говоря, следующему Великому магистру придется вместо того, чтобы приглашать время от времени нескольких персон из королевских домов, созывать пусть и менее знатных рыцарей, но зато ежегодно, для чего он обратится к их рыцарским чувствам.

Рыцарский Век

Тевтонские рыцари значительно изменились за время, прошедшее между 1310 и 1350 годами. Слава и богатство, а также тесная связь с родными землями заметно изменили их образ жизни. Их богатство позволяло им жить подобно знатным господам именно в тот период, когда рыцарство входило в эпоху экстравагантности и роскоши, превосходящей все разумные пределы. Соперничество с Казимиром Польским заставило их искать дружбы самых знатных семейств Европы, а крестовые походы в Самогитию привлекали – пусть не столь знатных, но более многочисленных рыцарей из всех стран. Постепенно тевтонские рыцари пришли к мнению, что цели их крестового похода будут легче достигнуты, если меньше думать о монашеских ценностях и больше – о рыцарских. В этот момент они нашли в Винрихе фон Книпроде лидера, который сочетал все доблести рыцарства.

Соответственно эпоха с 1350 по 1400 год стала для ордена духовной и моральной кульминацией крестовых походов в Прибалтике, но и обнаружила их мирскую сущность.

Во Франции и Англии рыцарство отличалось великолепием и блеском, а для тевтонцев рыцарство было сугубо мужским делом. В ордене было очень мало женщин: только сиделки в госпиталях. Никто из них, насколько известно, не был благородного происхождения, поэтому они были совершенно неуместны на пирах. Так что рыцарство в Пруссии проявлялось только в добродетелях, связанных с войной против врагов Христа и Девы Марии.

Предыдущие сто лет были эпохой великих битв и с трудом добытых побед, а вторая половина XIV века стала для ордена эпохой триумфа, общественного признания и международной популярности. Отчасти это было вызвано провалом прочих крестовых походов. Святая земля была потеряна, турки завоевывали Болгарию и Сербию, испанская Реконкиста замедлила свое продвижение из-за Столетней войны. Было очень важно, чтобы хоть один крестовый поход увенчался успехом, так как священная война являлась воплощением культа рыцарства, благодаря которой жизнь благородного общества XIV века обретала смысл и значительность. Рыцарство и крестовые походы вовсе не способствовали улучшению государственного управления или расцвету экономики, но они имели значение для благородного сословия, чья роль в управлении государством, в экономической жизни и даже на войне все более снижалась. Рыцарство было дорогим и непрактичным удовольствием, но в этом заключалась и его привлекательность. Новый класс профессиональных воинов не мог себе позволить войти в этот слой – им приходилось думать о том, чтобы создать себе состояние прежде, чем их настигнет старость; мелкая знать не могла позволить себе такой роскоши, так же как и горожане, которым средства нужны были для развития своего дела. Духовенство часто придерживалось иной системы ценностей – моральных и социальных. Но даже эти классы привлекал рыцарский кодекс, провозглашавший щедрость, верную службу, честь, хорошие манеры и в целом возвышенный образ жизни. Все считали, что обществу нужны идеалы, пусть даже далекие от обыденной жизни. Более того, даже критики рыцарства соглашались, что оно необходимо для защиты христианства от врагов и что западное христианство лучше защищать с помощью побед, а не поражений на поле боя. Литовские Reisen (походы – нем.) давали возможность как проявить рыцарские манеры, так и одержать победу, а тем, кто был действительно набожен, участие в походах сулило также и духовную награду.

Вероятно, причиной такого расцвета рыцарства в Прибалтике послужила также чума, известная как Черная Смерть, что на треть сократила население Европы. От эпидемии сгинули целые семейства, оставив свои богатства наследникам, склонным больше тратиться и меньше заботиться о будущем. «Ешь, пей и веселись» – вот был их девиз. Другим следствием эпидемии стала возросшая набожность. Походы в Пруссию отвечали обоим запросам.

Хотя число крестоносцев на этот раз так и не достигло численности походов в предыдущие века, рыцари-крестоносцы отнюдь не были редкими на дорогах Европы. Неудивительно, что в прологе к «Кентерберийским рассказам» Чосера появились следующие строки:

 
Тот рыцарь был достойный человек.
С тех пор как в первый он ушел избег,
Не посрамил он рыцарского рода;
Любил он честь, учтивость и свободу;
Усердный был и ревностный вассал.
И редко кто в стольких краях бывал.
Крещеные и даже басурмане
Признали доблести его на поле брани.
Он с королем Александрию брал,
На орденских пирах он восседал
Вверху стола, был гостем в замках прусских^[52],
Ходил он на Литву, ходил на русских,
А мало кто – тому свидетель бог —
Из рыцарей тем похвалиться мог^[53].
 

Англичане часто рассматривали крестовые походы как религиозное паломничество во имя непорочной Девы Марии и святого Георгия. Рыцари-паломники часто встречались и на дорогах Франции и Германии. Это были особенные паломники: они путешествовали не босиком, в бедности и смирении, но с помпой и церемониями, и их занятием были не молитвы и посты, но пиры и изысканные приемы. Участники этих походов были воплощением рыцарства, пышности и похвальбы. Опытные ветераны европейских войн собирались, чтобы поучаствовать в пирах и охотах, а также заслужить духовную награду, которая перевесила бы их прежние грехи. Молодые оруженосцы толпами устремлялись в Пруссию в надежде быть произведенными в рыцари известным воителем, возможно, даже каким-либо королем или герцогом.

Рыцарство в прусской литературе

Дух рыцарства прославлялся в поэзии и в прозе. В Пруссии он уже вызвал всплеск литературного творчества, особенно между 1320 и 1345 годами, когда рыцари и священники сочиняли религиозные и исторические произведения умеренного качества, но имеющие большое местное значение. Воодушевляемые примером двух Великих магистров Лютера фон Брауншвейга и Дитриха фон Альтенберга – оба были сочинителями,– прусские писатели составляли жития святых, переводили отдельные отрывки из Библии, а также составляли историю крестовых походов в Прибалтике. Эти авторы, сочинявшие на своих родных средне– и верхнегерманских диалектах, привлекают внимание скорее своими честолюбивыми поэтическими замыслами, чем их успешным воплощением. Впрочем, этого следовало ожидать от людей, не имевших навыков в риторике. Сила этих произведений скорее в их страстности, чем в отвлеченном созерцании. Можно невысоко оценивать их поэтическое значение, но следует изумляться, что эти люди вообще пытались создавать литературу. Война обычно плохо сочетается с тонким литературным вкусом. Легче было бы просто перенять рыцарские и духовные творения родных земель, но тевтонские рыцари не сделали этого. Творить литературу для них было потребностью.

Расцвет литературного сочинительства был краток. Оно пустило ростки в конце XIII века, пришло к полному расцвету еще до середины следующего столетия, быстро увяло и зачахло после фатальных событий 1410 года. Списки книг, хранившихся в различных монастырях и частных библиотеках, дают повод предположить, что дело, скорее, в том, что авторы их столкнулись с ограниченностью интересов военного ордена, а не в том, что они потеряли интерес к литературе. В 1394 году существовало мало крупных библиотек. Мариенбургское собрание из сорока одной книги на латыни и двенадцати на немецком языке было немаленькой библиотекой по стандартам Северной Европы.

Общей целью всех этих писателей было сочинение стихов, побуждающих читателей и слушателей к тому, чтобы повторить или даже превзойти деяния предшественников. В монастырях было обычной практикой, когда во время трапезы при общем безмолвии кто-нибудь из священников читал вслух жития святых, отрывки из Библии или истории ордена. Приоритет отдавался книгам Старого Завета (Юдифь, Эзра, Ниемия, Давид, Иов, Маккавеи и т. п.), которые были более близки военному ордену, чем Новый Завет. Можно без преувеличения сказать, что средневековому миру более подходил Старый, а не Новый Завет. И ни об одном из средневековых сообществ нельзя утверждать это с такой справедливостью, как о Тевтонском ордене. Рыцарям было легко понимать таких людей, как Моисей, Соломон и Давид. Правила из Книги судий напоминали статуты, которым рыцари следовали в своей повседневной жизни. Рыцарям было легко ухватить суть борьбы между богоизбранным народом и множеством врагов.

Куда менее применим к их жизни был Новый Завет. Хотя они и преклонялись перед миссией Христа, его чудесами и тем, что он был распят, все же им легче было представить себя участниками Армагеддона. Соответственно прозаическая версия Апокалипсиса была одним из первых переводов в ордене. Легенды о святых, особенно мучениках, также были популярны среди рыцарей. В ордене отмечалась память местной святой – Доротеи (умерла в 1394 году в Мариенбурге) и делались записи о приписываемых ей чудесах в назидание потомкам.

Эта литература получила мало распространения за пределами ордена. Образование было областью епископов и каноников. Священник получал степень магистра теологии, чтобы претендовать на повышения в церковной иерархии и, возможно, стать епископом, а рыцарь просто слушал популярные истории и баллады. Гуманитарное образование было делом будущего; литература изучалась как пояснение к грамматике, а затем обычно тут же забрасывалась. Но при этом год за годом сотни молодых честолюбивых людей из Пруссии и Ливонии ехали учиться за границу, в основном в Италию, где располагались самые лучшие и знаменитые университеты. Больше всего студентов привлекала Болонья, хотя многие ехали и в немецкие университеты, которые начали учреждать во второй половине XIV века. Тевтонские рыцари обдумывали вопрос основания собственного университета в Кульме и в 1386 году даже получили на это папское разрешение, но дальше дело так и не пошло.

В заключение можно сказать, что Пруссия прошла в Средние века свой религиозный и философский Ренессанс, впечатляющий своими устремлениями и достижениями, но довольно ограниченный.

Дева Мария

В литературе ордена заметно отсутствие любовной поэзии, которая преобладала при дворах, где рыцари проводили свою молодость. Этот факт говорит о строгостях религиозной жизни в ордене, где исторически сложилось так, что идеалом женщины был образ Девы Марии, которая высоко чтилась тевтонскими рыцарями.

Вспомним, что полное название ордена было Немецкий орден Госпиталя Святой Марии в Иерусалиме. Орден считал Непорочную Деву идеальной женщиной и посвящал себя служению ей. Современный литературный историк находит эту черту столь выраженной, что замечает: «Кажется, что ни один из рыцарей Девы Марии не мог представить себе литературное произведение, в котором не фигурировал бы образ Богоматери».

Значение этого почитания Девы Марии и нескольких других святых женского пола (Варвары, Доротеи) сегодня трудно понять полностью. Несомненно, оно было частично сублимацией сексуальных источников в религиозные действа. Борьба за сохранение целомудрия была непрестанной. Этому процессу помогали постоянные физические нагрузки во время охоты и военных тренировок, простая еда, строгий распорядок дня, посещение церковных служб днем и ночью, посты и караулы. К тому же поощрялось личное благочестие, связанное с преданностью по отношению к Деве и святым, которые представляли дом, любовь и будущую загробную жизнь. Также почитание Девы Марии было логичной кульминацией обычной романтической поэзии, которая возносила женские добродетели столь высоко, что никто из смертных не мог соответствовать им. Эта идеализация легко трансформировалась в обобщенный совершенный образ матери – матери Господа. Наконец, Дева Мария имела и чисто религиозное значение как мать Бога, вмешиваясь, чтобы защитить и спасти страдающее человечество. И строгости повседневной жизни, и возможную смерть на поле брани воины ордена воспринимали как добровольные муки, посвященные ей.

В 1389 году один из западных авторов, пропагандировавший крестовые походы, Филипп де Мезьер, составил описание священных войн в Прибалтике, используя следующий прием. Ему во сне является Священное Провидение и ведет его по миру в сопровождении Истинной Правды и ее придворных дам: Справедливости, Мира и Милосердия. Как образец рыцарской литературы это произведение имело свою ценность, но источником, вдохновившим его создание, была Франция, а не Пруссия, и оно только косвенно отражало рыцарские ценности Тевтонского ордена.

Тевтонским рыцарям нравилась и другая литература, но предпочитали они истории собственных авторов, наполненные описаниями битв, подвигов, юмористических случаев и коротких историй, отражавших справедливость Господа и ограниченную способность человека понять, почему порой Он дарует победу, а порой – поражение. Истории из войн на границе Самогитии были детальными и подробными, дающими уроки, применимые и в будущих сражениях.

Орден был щедрым покровителем поэзии. Казначейская книга в Мариенбурге 1399-1409 гг. хранит многочисленные записи о выдаче платы жонглерам и шутам, певцам и ораторам, музыкантам и прочим, кто увеселял рыцарей ордена и его гостей. Впрочем, возможно, эти записи больше отражают жизнь резиденции Великого магистра более позднего времени. Считать, что она отражает жизнь 1350 года, было бы, пожалуй, сомнительным анахронизмом.

Многочисленные поэмы упоминают музыку, песни и танцы. Женщины отсутствовали на увеселениях, организуемых орденом, и хотя историк, работавший в более поздний период, упоминает эпизод, описывающий Винриха фон Книпроде, который вводит даму в зал, чтобы открыть танцевальный вечер, этот эпизод, разумеется, следует рассматривать как исключение. Танцы также устраивались светской знатью и горожанами, когда крестоносцы останавливались у них по дороге в Кенигсберг. Нередко артистов для этих празднеств предоставляли сами крестоносцы из знаменитых дворов Европы, которые отправлялись в поход со своими лучшими музыкантами и певцами. Это повышало престиж рыцарей-крестоносцев и помогало им коротать за пирами и праздниками долгие вечера северной зимы. Французский поэт Гийом де Машо, известный и за пределами своей страны, также побывал в Пруссии в эти годы. У рыцарей ордена были и свои барабанщики, горнисты и флейтисты, которые сопровождали их в каждой кампании. Ни одно вторжение в земли язычников не обходилось без рокота барабанов и звона медных гонгов. Но это была военная музыка, а не театральное представление. Наконец, существовала музыка для частых молитв и месс. В больших монастырях месса сопровождалась хоровым пением, а священники ордена бесплатно учили сыновей горожан, которые и пели на религиозных службах.