Вера Камша
От войны до войны

6
Ринальди

Ринальди Ракан, наверное, в первый раз в жизни любовался облаками. Раньше ему не приходило в голову валяться на траве и смотреть в небо, раньше он вообще был глупцом.

Странно, что он не чувствует себя счастливым, ведь он жив и свободен, вот только с памятью что-то не так… Похоже, ударился головой, когда оказался в реке. Эпиарх перевернулся на живот, это было больно, но бывало и хуже. И когда Анэсти обучал их с Эридани владеть мечом, и после боя у Весперид – тогда вообще думали, что ему конец. Ничего, отлежался, и сейчас отлежится. Боль – это ерунда, а вот память… Что же все-таки случилось с ним в пещерах, а ведь что-то случилось… Откуда у него меч Эридани? Куда делся тот, что принес Диамни? Церемониальный меч Раканов – это, конечно, прекрасно, но драться им, что гарцевать на корове.

Эпиарх собрался с силами и поднялся на ноги – очень хотелось заорать в голос, но он сдержался, чтобы не разбудить друга. Избитое тело болело немилосердно, но Ринальди не был бы Ринальди, если бы лежал пластом, опасаясь лишний раз шевельнуть рукой или ногой. Совершив еще одно усилие, эпиарх нагнулся и поднял реликвию. Хорош он, наверное, был, когда Диамни тащил его из воды: голый, избитый, но с мечом. Ринальди с интересом разглядывал широкий, украшенный древним девизом клинок и облепившие рукоять разноцветные камни. Так это все же меч Эридани или двойник? Надо было как следует разглядеть божественные атрибуты, когда была возможность, но братец с ними слишком уж носился, грех было не подразнить… Ладно, потом разберемся! Раз он так вцепился в эту корягу, значит, в ней есть какой-то смысл, смысл должен быть во всем. Надо же, какая умная мысль… Воистину Лабиринт и удар головой пошли тебе, мой дорогой, на пользу. И все бы хорошо, но там было что-то еще, что-то немыслимо важное, самое важное в его жизни!

Молчать стало невмоготу, и эпиарх окликнул Диамни. Художник не ответил – спал. Эпиарх подошел к своему единственному другу и, не выпуская меча, присел на корточки. Мастер Коро дышал ровно и глубоко и чему-то улыбался. Он, несомненно, был счастлив, и Ринальди стало стыдно будить человека из-за какой-то ерунды. Ничего, ночью они проберутся в дом мастера Сольеги и все хорошенько обсудят уже втроем, только потом-то что? Не сидеть же в доме калеки-художника, выжидая, когда все образуется.

Самым умным будет податься в Багряные Земли, астраповы всадники его не выдадут никому и никогда, но тогда братья останутся одни. Найти Чезаре? Вдвоем они могут многое… Могли, пока один не стал изгнанником, а второй не умер. И потом, сколько времени уйдет на поиски и возвращение? Они вернутся, только куда и к кому?

Выходит, поговорить начистоту с Эридани? Невозможно. Брат пытался его спасти, но как родич спасает родича, что́ бы тот ни натворил. Анакс не сомневается в его вине и слишком увяз в том, что почитает долгом, с него станется отправить воскресшего насильника назад в катакомбы. Нет, к Эридани можно идти, лишь отыскав доказательства своей невиновности, а где их искать?

Ринальди вновь посмотрел на спящего художника. Будить вымотанных друзей не дело, но у него нет сил самому разбираться со всем этим безумием. Эпиарх легонько тронул мастера за плечо, но тот и не подумал просыпаться. Ринальди сжал плечо Диамни сильнее – опять ничего.

– Диамни! – теперь он тряс друга изо всех сил. – Диамни, проснись! Вечное Пламя, да что с тобой такое?!

– Оставь его! – негромкий женский голос был красив и равнодушен, так могла бы заговорить хризантема. От неожиданности Ринальди вздрогнул и обернулся. Подобных красавиц он еще не встречал – высокая, полногрудая, с тонкой талией и роскошной рыжей гривой, женщина была закутана в струящийся алый шелк. Золотой обруч на шее, массивные браслеты на белоснежных полных руках, кованый золотой пояс… Удивительное создание и… неуместное! После горусского похода они с Чезаре гостили у старика Надорэа. Его дочь обожала ярких заморских птиц, но однажды кто-то открыл клетку, и разноцветные пленницы разлетелись. На серой, поросшей мхом крыше они выглядели… странно.

– Кто ты, госпожа? – Несмотря на невероятную красоту, а может, именно благодаря ей незнакомка вызывала не столько восхищение, сколько тревогу. – Ты знаешь, что с моим другом?

– Он спит, – янтарный взгляд равнодушно скользнул по лицу художника, – и видит самый прекрасный сон в своей жизни. Не нужно его будить, Ринальди Ракан, он не проснется, пока я не уйду. Не бойся, с ним ничего плохого не случилось – наоборот. Поверь, для художника нет большего счастья, чем хотя бы во сне увидеть Этерну. Но ты, кажется, спрашивал, кто я.

– Спрашивал. – Ринальди не желал знать, ни кто она, ни откуда знает его имя, но сказанное назад не вернешь.

– Я – ада, – сообщила красавица, словно это что-то объясняло. – Я пришла за тобой.

– Ты не похожа на смерть, – выдавить из себя улыбку ему все же удалось.

– У смерти тысячи лиц, – женщина тоже улыбнулась, ее губы, крупные и чувственные, были ярко-алыми, – но я не Она. Я убиваю, только когда мне мешают. Тебе смерть от моей руки не грозит, а если ты уйдешь со мной, смерть тебя догонит не скоро.

– Ада – это имя?

– О нет. У меня нет имени, и, если ты пойдешь со мной, у тебя его тоже не будет.

– Зачем мне идти за тобой? И куда?

– В Этерну. – Рыжая гостья улыбнулась, и камни ее украшений вспыхнули полуденным солнцем. – По крайней мере, сначала. А зачем? Есть самое малое три причины, и я их назову, – она улыбнулась вновь, – постепенно.

Опустился вечер, высокое небо отливало золотисто-алым, совсем как платье гостьи, одуряюще пахло дикими розами и жасмином. Здесь, в Астраповых скалах?! Женщина сорвала какой-то цветок и засмеялась, но Ринальди счел за благо не замечать, как тонкая ткань ползет с белоснежного плеча. Ада была чужой и, он в этом не сомневался, смертельно опасной. На всякий случай эпиарх встал, но неудачно. Видимо, его лицо исказила боль, потому что женщина тоже встала, прищурилась и сделала небрежный жест рукой. Ринальди показалось, что он смотрит на мир сквозь язычки лилового пламени, потом сияние погасло, а вместе с ним исчезла боль. Вся. Полностью. Будто ее и не было.

Эпиарх невольно глянул на предплечье, которое донимало его сильней всего, и с удивлением обнаружил, что одежда, которую с такими мучениями натянул на него Диамни, пропала. Он опять был в чем мать родила, на сей раз по милости непонятной рыжей твари.

– Тебе идет злиться, – тварь изучала его с явным одобрением, чтобы не сказать больше. – Ты рожден для вечности, время не должно покушаться на подобное совершенство.

– Что ты сделала с моей одеждой?

– А ты не хочешь узнать, что я сделала с твоей болью? Я сожгла и то, и другое.

Ада подошла ближе, теперь алые губы и золотые глаза были у самого лица Ринальди. В этой красоте не было ни единого изъяна, только она не была желанна… Ну или почти не была.

– Ты жил чужой жизнью и в чужом мире, – волосы гостьи слегка светились, а может, это светились вплавленные в золото камни, – но откровенность за откровенность. Мне, как и тебе, стыдиться нечего.

Янтарное свечение стало сильнее, а затем погасло, белые руки обхватили шею Ринальди жарким, горячим кольцом, он не сразу сообразил, что одежды ады исчезли. Тело эпиарха оказалось расторопней его разума, оно ответило на ласку немедленно и яростно. То, что он делал с этой свалившейся ему на голову колдуньей, то, что делала с ним она, было безумием. Мужчина и женщина отрывались друг от друга лишь для того, чтоб через несколько мгновений вновь стать единым, опьяневшим от избытка сил и чувств созданием. Рядом ревел поток, потом, кажется, запел соловей. Ринальди запутался, сколько раз и кто оказывался сверху, кто на кого набрасывался первым после короткого отдыха, что и когда говорил. Только однажды, когда он лежал на спине, выставив вверх раскрытые ладони, которых легонько касались тяжелые груди, ему почудился синий бездонный взгляд, но потом его вновь подхватила и понесла волна золотого, пахнущего жасмином и розами безумия.

Они отпустили друг друга, когда небо на востоке расцвело сиреневыми гроздьями. Рыжая тварь вытрясла из него больше, чем все его предыдущие женщины, вместе взятые. Теперь она лежала на спине, довольно щуря глаза, прекрасная, откровенная и бесстыдная, как весенняя львица – гладкая белая кожа, блуждающая улыбка, разметавшиеся кудри, перепутавшиеся с созревающей шелковистой травой.

– Вот и первый довод, – «львица» взяла его руку и положила себе на грудь. Ринальди всегда нравились полногрудые и полнобедрые, за это он прощал своим многочисленным подругам расплывшиеся талии и вторые подбородки, но рыжая бестия состояла из сплошных достоинств.

– Первый довод?

– Первый довод – я, мои сестры и Этерна. Вернее, Этерна, я и мои сестры. Это очень долгая жизнь и вечная молодость, Ринальди Ракан. То, что тебе всегда нравилось, только сильнее и ярче. У тебя было много любовниц, эпиарх. Скажи, пережил ты хоть с одной из них ночь, подобную нашей?

– Нет. – Ринальди всегда был честен с женщинами. – Не было, и я не уверен, что хочу ее повторить.

– Что ж, – все еще непонятная гостья посмотрела в лиловеющее небо, – тогда поговорим о другом…

Ринальди невольно проследил за взглядом своей странной любовницы, а когда вновь посмотрел на нее саму, ада уже красовалась в шитых серебром лазоревых шелках. Ринальди было сложнее – пришлось вставать и вытаскивать из седельной сумки плащ, чувствуя на себе золотой взгляд, одновременно насмешливый и ласкающий. Красотка была не против, совсем не против обойтись с утренним нарядом так же, как с вечерним, да и он сам… Нет, не сейчас. Может быть, после разговора, а может быть, никогда, только не сейчас! Он не станет рабом собственного тела и тем более не покажет этого рыжей твари.

– Итак, – женщина не скрывала смеха, – ты готов выслушать мой второй довод?

– Говори.

– Изволь. Ты родился в одном из миров Ожерелья и считаешь его единственным, но на самом деле их сотни. Твоя Кэртиана – всего лишь одна из множества бусин. Вы, дети одного-единственного мира, похожи на человека, который родился, вырос и всю жизнь прожил в запертой комнате, не зная, что за ее стенами. Но если знать, где двери, и иметь от них ключи, можно ходить из комнаты в комнату, как это делаем мы.

Ада замолчала, ожидая то ли вопросов, то ли возгласов неверия, но Ринальди сразу понял, что все так и есть. Она была чужой и пришла издалека, она не принадлежала Кэртиане с ее синим небом и зеленой травой, хотя и казалась женщиной. Казалась, но была ли?

– Вы ходите по дому, это я понял, но выходите ли вы на улицу?

– Ты быстро схватываешь. – Ада задумчиво коснулась одного из своих браслетов. – Я не зря сюда заглянула, ты нужен Этерне.

– Ты не ответила.

– Мне нравится твое нетерпение… И мне нравишься ты сам.

Взгляд женщины был более чем откровенен, она хотела того же, что и он, но Ринальди решил узнать все.

Ада облизнула губы и улыбнулась.

– Представь себе цитадель, в которой каждый зал – это мир. Кое-где живут разумные существа, кто с душой, кто – без, но разумные. Другие пусты или заселены безмозглыми тварями. Крепость окружена рвом, за рвом – враги. Не скажу, что они – зло. Там, откуда они приходят, их, возможно, считают добром, но нашей цитадели со всеми ее обитателями они несут гибель. Не смерть, а именно гибель, без посмертия и надежды на возрождение. И поэтому на стене – мы ее называем Рубеж – идет бесконечный бой. Его ведут воины Этерны, они вечно молоды и почти бессмертны.

Почти, потому что их все-таки можно убить, и это иногда случается. Убитым нужна замена, а живым – отдых, и мы, ады, ходим по обитаемым мирам в поисках тех, кто способен стать защитником Рубежа. Сперва я тебя услышала, потом увидела и поняла, что ты создан для вечного боя, прерываемого лишь празднествами и любовью. Ты рожден в мире смертных, но твоя кровь принадлежит Этерне, и это мой второй довод. Ты получишь товарищей, о которых мечтает любой воин. Твой меч будет решать, жить или нет Ожерелью миров, среди которых и породившая тебя Кэртиана со всеми, кто тебе дорог, а затем и их потомками. Воины Рубежа, отбив приступ, отдыхают в чертогах Этерны. Чтоб понять, как она прекрасна, взгляни на лицо твоего друга. Я позволила его душе заглянуть в чертоги Архонта и побродить по лугам Молодости.

Защитников Рубежа ждут пиры, ласки моих подруг и, – ада засмеялась, – моя любовь… Там мы больше не будем чужими, ты станешь так же силен и свободен, как и я. Ты уйдешь со мной?

Если бы только она пришла раньше! После любой из ссор с Эридани или хотя бы в тот день, когда Беатриса обвинила его в насилии… Он, не задумываясь, ушел бы с белогрудой огненной красавицей, он бы дрался на Рубеже, пировал с товарищами, любил бессмертных и вновь возвращался в бой, не желая себе иной судьбы. Только зачем говорить о том, что сгорело? Он не может бросить все и исчезнуть, не разгадав загадку своей беды. Вдруг ловушка, в которую он угодил, лишь первая в череде подобных, и в каждой будет биться живое существо, невинное, но осужденное самыми близкими? Он должен остаться ради Эридани, на которого развязана охота, ради малыша Эрнани…

– Ты права, я действительно создан для жизни, которую ты описала, но я остаюсь.

– Ради него? – женщина кивнула на все еще улыбающегося Диамни. – Или ради братьев?

– Ради всех и себя. Если я соглашусь, то буду себя презирать. Этерне вряд ли нужен такой защитник.

– Итак, ты остаешься?

– Да. Возможно, потом, когда я…

– «Потом» не будет, Ринальди Ракан. – Ада больше не улыбалась. – Если я уйду, то не вернусь уже никогда. Этерна протягивает руку смертному лишь единожды, но прежде, чем ты в последний раз скажешь «нет», тебе следует узнать кое-что еще. Ты невиновен в том преступлении, за которое тебя осудили, но на тебе кровь твоего брата Эридани. Конечно, убив его, ты был по-своему прав…

– Ты шутишь?!

– Тогда где ты взял меч Раканов? Хочешь знать правду?

– Говори!

– Эридани Ракан был любовником Беатрисы Борраска. Когда она забеременела, анакс решил сохранить и ребенка, и честь эории, и меч Лорио. Это было непросто, но твой брат нашел способ.

Вот и ответ. Не просто очевидный, единственно возможный. Он не нашел его сам и сразу лишь потому, что Эридани – его брат. Любимый, старший, живущий ради анаксии брат, разве можно думать о нем плохо? Но это правда, правда, будь проклята эта рыжая тварь во веки веков!

– Терраса Мечей…

– Да. Для очистки совести Эридани предложил тебе побег. Ты отказался, дальнейшее было предрешено. Абвении признали ребенка анакса и твоего племянника. Твой брат не мог позволить тебе перебить половину своих сторонников, и в первую очередь Лорио. Тебя бросили в пещеры, но Эридани тебя все же любил и спустился за тобой. Ему не следовало говорить правду…

– Он сказал? Сказал?!

– Да. Ты его убил и взял меч.

– Это не так! Не может быть!

– Может. И было. Ты хотел правды – вот она. Ты убил Эридани, и его кровь, кровь Ракана, разбудила изначальных тварей, которые вырвались наверх через храм в городе Ветров. Я загнала их назад, но было поздно – погибли тысячи невинных, в том числе и Лэнтиро Сольега. Люди связали твою казнь с появлением чудовищ и исчезновением анакса. Правильно связали. Теперь для жителей анаксии ты не просто насильник, ты – убийца, из ненависти к судьям спустивший на беззащитный город монстров, которых анакс, пожертвовав собой, загнал назад. Это не совсем правда, но и не совсем ложь.

– Я не помню.

Он не помнит, но меч у него! Он не помнит, потому что ударился головой или потому что хотел забыть? Он всегда умел забывать неприятное.

– Ты не помнишь, потому что боишься. – То ли ада умела читать мысли, то ли у него все было написано на лице. – Теперь анаксом стал твой последний брат, но за него правит Лорио Борраска. Ты все еще хочешь вернуться в полуразрушенный город? Хочешь, чтобы Диамни узнал, что ты стал причиной смерти его учителя? Хочешь доказать свою невиновность?.. Ты сможешь доказать лишь виновность Беатрисы и этим убьешь последнего человека, способного спасти Золотую Анаксию. Или, может быть, ты хочешь занять трон? Если ты пустишь в ход Силу Раканов, у тебя получится. Сказать тебе, как?

– Нет! – Ринальди поднялся. – Мне и впрямь не осталось места в Кэртиане. Я бы выбрал смерть, но это слишком слабое наказание за то, что я натворил. Я чуть не погубил Гальтары здесь, что ж, я буду вечно защищать их на твоем Рубеже.

– Он будет твоим. – Ада подошла к спящему художнику и положила ему руку на лоб. – Диамни Коро забудет все, что связано с тобой, и вернется к твоему брату и своему ученику. Он видел Этерну. Если он настоящий художник, он ее нарисует, и это станет его высшим счастьем и высшей наградой. Ты готов или хочешь проститься? Я могу его разбудить.

Готов ли он? Эпиарх обвел взглядом словно затуманившиеся разноцветные скалы, седую гриву потока, усыпанные цветами кусты, смятую траву. Самым трудным было решить с Диамни. Мгновенье назад эпиарх отдал бы все, если б у него хоть что-нибудь было, ради последнего разговора, ради того, чтоб объяснить – он не хотел ничьей смерти и не знал ни про тварей, ни про силу собственной крови, во всем виноват его бешеный нрав и пережитый ужас… Но перекладывать свою беду и свою вину на плечи друга?! Диамни не должен знать, что добро, которое он сделал, обернулось гибелью его приемного отца. Обернулось смертью. Смертями…

Ринальди заставил себя подняться. У него в этом мире осталось лишь одно дело. Последнее. Эпиарх взял меч Эридани, поднялся к пещере, из которой хлестала вода, и всадил клинок в расщелину меж двух камней. Пусть думают, что его вынесла река.

Когда Диамни проснется, он увидит меч и отнесет Эрнани. Последнему из братьев Раканов, оставшемуся в живых, потому что Ринальди умер. Умер, узнав правду о себе. Эпиарх повернулся к не скрывающей торжества аде:

– Идем. Не стоит задерживаться.

7
Эпиарх

Завтрак подали прямо в зал Литтенов, в котором они оставались все эти безумные дни. Эпиарх-наследник что-то ел и пил – только для того, чтобы Борраска в очередной раз не напомнил о долге местоблюстителя престола. После завтрака он уже вдвоем с Лорио очередной раз попытался уговорить Беатрису уйти; женщина в ответ лишь покачала головой, и ее оставили в покое. Затем опять были дела. Повседневные дела, которыми анакс занимается куда чаще, чем объявлением войн и разоблачением заговоров. Деньги, дороги, вспомоществование семьям погибших, восстановление разрушенных жилищ, раздача вина и хлеба… Солнце достигло зенита, тени, черные и короткие, жались к отбрасывавшим их предметам, как испуганные щенки жмутся к ногам хозяина. Когда у них этот хозяин есть.

Беда отступила. Гальтары еще не скоро залечат полученные раны, но Цитадель уже почти обрела свой всегдашний вид. Это была жизнь, казавшаяся такой недостижимо прекрасной, когда город Ветров и город Волн крушили изначальные твари и озверевшие люди, но сейчас обыденность оскорбляла. Нет, эпиарх-наследник понимал, что нужно благодарить Абвениев за хотя бы такой исход, но повседневная суета каждой мелочью напоминала о братьях. И о том, что, если анакс не вернется, Эрнани Ракану придется стать тем, кем он стать не может.

Снова пришлось есть, и снова юноша не смог бы ответить, что было подано. После трапезы Борраска уехал в город, и настала тишина, нарушаемая лишь воркованием мохноногих саймурских голубей, блаженствовавших на освещенном солнцем карнизе. Эрнани сидел в кресле, принадлежавшем Эридани, а Беатриса заняла место Ринальди. Вряд ли женщина это знала, хотя, если вдуматься, что значит место…

В окно влетела бабочка – крупная, черно-красная, с золотыми крапинками и странными острыми выростами на нижней паре крыльев. Или астрапионик, или фульга, они очень похожи. Диамни сказал бы – мастер хорошо разбирается в цветах, травах, птицах. Только бы Коро был жив… Городу Ветров досталось больше других, а когда стражи стучали в дом Лэнтиро Сольеги, там было тихо и мертво.

– Который час? – еле слышно спросила Беатриса.

– Два часа пополудни. Твой супруг скоро вернется, но не лучше ли…

– Нет. – Голубые глаза блеснули, напомнив о неистовой эории, в праведном гневе прошедшей через обомлевшие Гальтары и потребовавшей суда над насильником. – Я останусь.

Эрнани не спорил – не было ни сил, ни желания. Они оба хотели знать правду, какой бы та ни была, вернее, они ее уже знали, но не желали с ней смириться.

Вернулся Лорио, рассказал, что творится за стенами Цитадели. Столица залечивает раны, жрецы и стражники ходят по домам – первые утешают и врачуют, вторые рубят руки и головы мародерам и убийцам. Хлеба, мяса и вина хватает.

О братьях Эрнани не спросил – будь известно хоть что-нибудь, Лорио сказал бы, но Беатриса была женщиной и не удержалась.

– Твои люди стоят у всех выходов? – голосок эории выражал озабоченность и надежду.

– Разумеется, – пробормотал Борраска и тотчас заговорил о другом. – Первая хорошая новость после скверных, Эрнани. Лэнтиро Сольега жив и здоров. Можешь представить, мастер выпроводил слуг, закрылся в комнате под потолком и работал. Он даже не знал, что творится в городе! Диамни Коро в Гальтарах не было – учитель отправил его рисовать воду и скалы, так что твой наставник скоро вернется.

Значит, хотя бы один из тех, кто ему дорог, уцелел. Диамни успел рассказать о картине, которую его учитель почти закончил, и первыми зрителями должны были стать братья Раканы. Теперь «Уходящих» увидит только он. Конечно, Борраска не откажется сопровождать эпиарха, но полководца никогда не занимала «мазня». Это для Диамни живопись в одной цене с жизнью, неудивительно, что художник пытался уйти в свое искусство. Последние дни все они не походили сами на себя, все бежали от правды, кто куда мог… Диамни много рисовал братьев, пусть напишет портрет, на котором все живы и счастливы.

– Эрнани, – Лорио с тревогой наблюдал за наследником, который очень боялся стать анаксом и почти не сомневался, что уже стал им, – тебе надо отдохнуть.

– Я не стану пить сонное зелье, а без него мне не уснуть. Я уйду, только когда не останется надежды.

Лорио кивнул и отошел. Они о чем-то пошептались с Беатрисой, скорее всего, о том же самом, потому что эория покачала головой и откинулась на резную спинку. Снова приходили какие-то люди и приветствовали эпиарха-наследника, он отвечал и посылал их к Борраске. Или к Абвениарху. Или еще куда-нибудь.

Билась в слезах женщина из Дома Волн, не имевшая известий об ушедших с анаксом сыновьях. Озабоченный казначей объяснял, сколько будет стоить починка настилов. Распорядитель поварен уточнял, когда начнутся погребальные пиры. И еще, и еще, и еще… Спрашивавших, просивших, докладывавших, рыдавших было много, Эрнани был один. Один!

– Мой эпиарх, – высокий белокурый воин чем-то напоминал Рино, – явился мастер Коро. Он принес меч анакса.

– Пусть войдет!

Меч Эридани? Откуда?! Как он оказался у Диамни?

– Милость Анэма, что с анаксом? – Беатриса вскочила, но, поймав тревожный взгляд мужа, торопливо опустилась в резное кресло. На его спинке были вырезаны леопарды, вереницей идущие друг за другом. На самом деле леопарды не ходят стаями, они одиноки…

– Мой эпиарх, – Диамни преклонил колени. Щеки художника покрывала щетина, глаза ввалились. – Последние дни я провел в Астраповых скалах, рисуя эскизы для росписи храма. Этим утром я нашел у водопада меч. Наверное, его вынесла вода.

Художник развернул плащ, неистово вспыхнул вделанный в рукоять камень, лиловый и злой, словно глаз изначальной твари. Пенная река берет начало в пещерах, наверняка они связаны с Лабиринтом. Об этом никто никогда не думал, ведь сквозь поток пройти невозможно, но Абвении сочли неуместным оставить меч себе, они забрали только жизни. Сначала – одну, затем множество.

– Это я! – Беатриса куда-то рванулась, но Лорио ее подхватил. – Это я виновата!!! Я должна была умереть, тогда анакс был бы жив… Все были бы живы!

– Успокойся, родная, – седой полководец нежно, но сильно прижал бьющуюся женщину к груди, – тебя вела честь… Ничего уже не исправить!.. Подумай о ребенке.

– О ребенке?.. О ребенке?! – Беатриса была даже не бледна… Эрнани не рискнул бы подобрать слово, описывающее лицо эории. Не ужас, не боль, не страдание, не отчаяние – все это слишком мелко и ничтожно.

– Дитя невинно, – твердо произнес Борраска. – Абвении милостивы, наш сын пойдет не в отца, а в его брата.

– Мой сын будет похож на анакса… – Беатриса шептала словно во сне, – на Эридани… Да… Я попробую… Попробую жить! Не бросай меня, нас… Пожалуйста. Только не бросай… Я так виновата…

– Тебе не в чем себя винить. – Лорио нежно, словно маленькую девочку, поцеловал жену в лоб и преклонил колено перед Эрнани. – Мой анакс! Позволь мне увести эорию. Я скоро вернусь.

– Эорий Борраска… – Эрнани взглянул на меч, который по-прежнему держал художник. – Мой Лорио, ты свободен до утра. Эория нуждается в тебе сильней, чем кто бы то ни было, а я… переговорю с мастером Коро.

– Благодарю моего анакса. – Полководец обнял дрожащую жену и вывел, почти что вынес из комнаты. Стукнули копья стражей, скрипнула дверь. Теперь они остались вдвоем – художник и его ученик, анакс и простолюдин, принесший меч погибшего повелителя.

– Диамни, – Эрнани взглянул художнику в глаза, – ты сказал все, что знал?