Сергей Зверев
Приговор приведен в исполнение

Святой любил возиться с моторами, вдыхать запах масла и дизтоплива, разбираться в головоломках технических решений, придуманных конструкторами. Он с охотой откликнулся на предложение владельца судна и уединился в машинном отделении, пообещав подняться к ужину в каюту.

Шорох швартуемого у борта яхты резинового понтона Святой, занятый разглядыванием форсунки мерседесовского движка, не расслышал.

Ольга Григорьевна, очарованная безмятежностью теплой адриатической ночи, созерцала прибрежный пейзаж и россыпь огоньков города, бегущих от пирсов порта в долину и дальше по склонам холмов. Отпивая из высокого фужера маленькими глотками охлажденное шампанское, она смотрела на фиолетовую линию предгорий, мигающий огонек маяка, похожий на глаз циклопа, горящий во тьме. Один из визитеров неосторожно зацепился за бухту троса, лежавшего у правого угла рубки управления, и не удержался, чтобы не чертыхнуться. Обернувшись на шорох, женщина вскрикнула и выронила бокал. Этим ее активные действия завершились. Вернее, ей не позволили больше ничего предпринять.

Энвер, с голым торсом, покрытым густой растительностью и похожим на овечью шкуру, промчался по палубе, перепрыгивая через препятствия. Молча он с размаху ударил остолбеневшую женщину сжатым кулаком в переносицу. Та, упав навзничь, спазматически захрипела, забулькала, выталкивая изо рта кровь, то ли призывая на помощь, то ли умоляя о пощаде.

Невесть откуда взявшиеся облака заслонили луну. Яхта «Свордфиш», стоявшая на якоре в отдаленном секторе залива, стала невидимой для рыбаков, выходивших из порта на ночной промысел, для любителей ночных прогулок по пляжу, для патрульных машин полиции, стерегущих покой жителей и туристов, навестивших этот райский уголок Адриатики.

Возня на палубе, крики женщины, резкие команды главаря, не посчитавшего нужным более скрывать свое присутствие на борту судна, заставили Святого спешно покинуть машинное отделение. По узкому трапу он поднялся к остававшемуся открытым люку. Задержался на секунду, пытаясь сориентироваться в обстановке. Как опытный шахматист с полувзгляда оценивает расположение фигур на шахматной доске, так и Святой, ставя ногу на последнюю ступеньку трапа, уже знал свой первый ход – залог беспроигрышной партии.

Троица, бестолково галдя, шныряла по яхте, не ожидая, по-видимому, дальнейшего сопротивления. К списку жертв албанцев присоединился владелец яхты, лежавший лицом вниз у входа в каюту. Его тело наполовину находилось за дверью, волосы на макушке потеряли благородную седину, сбившись в липкий комок. Казалось, какой-то злой шутник положил ему на голову медузу, растекшуюся от уха до уха. Вот только медуза имела неестественный темно-малиновый окрас.

Низкорослый албанец, одетый в растянутые трикотажные шорты и такую же безразмерную майку с надписью на английском: «Я люблю Майами», пререкался со своим главарем. Он отчаянно размахивал руками, тыча носком ноги в распростертое тело русского бизнесмена. Верзила внимал словам коротышки с угрюмой сосредоточенностью и изредка оборачивался, бросая взгляд на рыдающую женщину.

Она, не отойдя от удара, повторяла как заведенная:

– Мальчики, возьмите что хотите и оставьте нас. Мальчики…

Ольга Григорьевна говорила по-русски, не отдавая себе отчета, что ее не понимают. С таким же успехом она могла умолять стаю хищников, распаленных запахом крови.

Ближе всех к трюму машинного отделения стоял довольно плотный субъект с кокетливой косичкой на затылке. Эта косица придавала ему вид заправского пирата, а скруток цепочек, обвивавших шею, только усиливал сходство.

Типчик, беспечно почесывая живот, брел по палубе и иногда восхищенно цокал языком. Шикарная яхта произвела на него впечатление. Задрав голову, он обозревал паутину снастей, когда Святой, вынырнув из укрытия, бросился в атаку.

Резким выпадом правой руки Святой проверил на прочность солнечное сплетение парня с косичкой. Тот не успел среагировать и защитить уязвимое место. Выпучив глаза, на подгибающихся ногах он, подчиняясь инстинкту самосохранения, сделал пару шагов к приятелям, уже мчавшимся ему на подмогу.

Бриз, веющий со стороны открытого моря, разогнал тучи, обнажив яркий, словно начищенный медный таз, диск луны. При зыбком свете картина происшедшего на палубе стала отчетливее. Обманчивые тени исчезли. Следы побоев на лице женщины стали яснее, точно невидимая рука стерла с него темный грим.

Поймав уползающего бандита за косичку, Святой крикнул:

– Ольга Григорьевна, как вы?!

Вместо ответа, которого Святой и не ждал, он услышал по-бабьи пронзительное причитание:

– Мальчики, возьмите что хотите…

Расстояние между Святым и двумя бандитами сократилось до опасного минимума, а он продолжал держать за волосы задыхающегося албанца, словно не зная, что с ним делать, – отпустить на волю зализывать раны или добить, чтобы не путался под ногами.

Длинноволосый сам выбрал свою участь. Вытянув шею до хруста позвонков, он повернул голову и впился зубами в бедро Святого. Непроизвольно вскрикнув, тот двинул не в меру ретивого парня согнутым локтем по затылку, а затем приподнял незваного гостя за косичку, встряхнул, точно мешок с мукой, повернул лицом к себе и ударом в подбородок отправил в короткий, но впечатляющий полет.

Двое налетчиков притормозили, ошеломленные феерическим зрелищем. Их длинноволосый приятель, описав неправильную параболу, перелетел через поручни и спланировал в воды залива. Столб брызг просигнализировал о не слишком удачном приводнении. Вслед за этим последовало звуковое сопровождение – надсадный рев, напоминающий сирену входящего в порт танкера.

Вырванная с корнем косичка осталась в руке Святого. Словно извиняясь за собственную жестокость, он сделал примиряющий жест, как бы предлагая непрошеным визитерам остановиться и уладить дело с миром.

Албанцы не были настроены использовать подаренный шанс. Выдвинувшийся вперед коротышка, изрыгая ругательства, жонглировал тесаком внушительных размеров. Обоюдоострое лезвие со следами то ли ржавчины, то ли запекшейся крови выглядело устрашающе. Зазубренное лезвие больше походило на изощренное устройство для пыток, чем на инструмент для поножовщины. Коротышка, замахиваясь тесаком над головой, продолжал наступать, оттесняя Святого.

Бриз вновь усилился, заставляя снасти звенеть. Поднявшиеся волны ударялись о борта яхты с легким стуком, точно тысячи деревянных молоточков исполняли на алюминиевых листах корпуса монотонную мелодию. Палуба подрагивала.

– Дмитрий! Ради бога, осторожнее!.. – срывающимся голосом закричала женщина. – Дмитрий, не связывайся с этим зверьем…

Святой не обращал внимания на стенания хозяйки «Свордфиш». Азарт борьбы, давно не посещавший его, захватил его с головой. Он отслеживал каждое движение коротышки, не упуская из виду и главаря. Последний беспокоил Святого гораздо больше. В повадках, расчетливо-скупых телодвижениях верзилы сквозила первобытная сила охотника, привыкшего загонять жертву до конца. Он передвигался мелкими шажками, словно танцуя. Мышцы на теле албанца подрагивали, но лицо сохраняло бесстрастное выражение самоуверенного игрока, не сомневающегося в победе.

Коротышка представлял полную противоположность. Он напоминал ртутный шарик, облаченный в майку и шорты. Дергаясь всеми частями тела, низкорослый бандит умудрялся еще и делать непристойные жесты, сулящие противнику массу сексуальных переживаний не слишком приятного характера. Не забывал он и размахивать своим древним тесаком, но с атакой медлил.

Между тем громила с голым торсом чуть поотстал от напарника. Дистанция между ними увеличивалась, но коротышка этого не замечал. Лезвие тесака плясало уже у лица Святого. Сквозь зубы он буркнул:

– Бог ты мой, из какого музея, парень, ты стащил такой раритет? С этакой штуковиной надо уметь обращаться!

Еще на половине фразы Святой швырнул пучок волос, остававшийся в руке, прямо в глаза коротышке. Опешивший албанец принялся тереть запорошенные глаза, продолжая по инерции двигаться вперед. Святой, вильнув влево, очутился у бока коротышки. Не теряя драгоценного времени, он провел серию ударов. Хруст ломающихся ребер слился с воплем осатаневшего от боли албанца. Выронив тесак, он закружился волчком, стараясь уйти из-под града ударов.

– Энвер… Энвер! – заорал он в паническом испуге.

Но тот по-рачьи пятился назад. Потерявший в мгновение ока двоих сподвижников – Святой потратил на подобающий прием непрошеных гостей две-три минуты, – здоровяк, похожий на шерстистого носорога, избрал более осмотрительную тактику. Уж слишком грозен был противник, нежданно-негаданно вынырнувший из трюма. Сгруппировавшись, Энвер приготовился обороняться. Выставив руку с американским армейским ножом, он с шумом втягивал ноздрями воздух и, не размениваясь на ругательства, готовился к главному моменту схватки, от которого зависела его свобода или даже жизнь. Подобравшись, как рысь перед прыжком, албанец отходил к носу судна, загоняя сам себя в угол. Определенно – профессионалом мастерской поножовщины Энвер не был.

Точный удар прямой ладонью по шее нейтрализовал коротышку. Расставшись с сознанием, он рухнул на палубу, угодив лбом в стойку ограждения, отчего его голова дернулась, словно теннисный мячик при подаче. Схватка проходила под аккомпанемент оглушительных воплей бандита, выброшенного за борт. Он вскидывал к небу руки в поисках несуществующей опоры, захлебывался, погружаясь в воду, а вынырнув, вновь принимался что-то орать на непонятном наречии. На четверть оскальпированный, он был неважным пловцом. Только испуг, заставлявший его конечности взбивать воду со скоростью винтов моторной лодки, позволял парню кое-как удерживаться на поверхности. Но такой прыти, замешанной на страхе утонуть, надолго хватить не могло.

«Минуту, от силы две продержится», – оценил его шансы Святой, переступая через распростертое на палубе яхты тело коротышки.

Энвер отступал к носовой части судна. Покрытый порослью черной шерсти от пупка до горла, албанец смахивал на плюшевого медведя, которому по ошибке приделали на фабрике игрушек голову человека. Из троицы, поднявшейся на борт яхты, не спрашивая разрешения хозяев, этот был, пожалуй, самым крепким орешком для Святого.

Слегка пританцовывая на полусогнутых ногах, верзила продолжал пятиться. Стальное жало ножа тускло отсвечивало в его руках, отражая свет звезд, зажегшихся над заливом.

От албанца остро пахло потом. Даже бриз не мог развеять удушливой терпкой волны, распространяющейся по яхте. Святой знал этот запах страха, когда каждая пора на теле человека начинает сочиться влагой. Шерсть на животе и груди Энвера будто покрылась слизью, потеряв свою курчавость. Святой знал и другое: страх – самый мощный допинг, способный толкнуть противника на любое безрассудство.

Оглянувшись, албанец убедился, что отступать дальше некуда. Пространство палубы конусообразно сжималось. Издав нечто наподобие боевого клича, Энвер сделал ложный выпад. Лезвие ножа сверкнуло у предплечья Святого, и тут же он получил удар по голени ноги. Расчетливый бандит намеревался сбить с ног противника, чтобы воткнуть нож в незащищенный затылок или спину.

Акция не удалась. Святой увернулся, проведя ответный, парирующий удар пяткой по селезенке громилы. Скрипнув зубами от острой боли, бандит чуть изогнул туловище. Воспользовавшись этим мгновением, Святой перехватил кисть руки албанца, сжимающую нож, и переломил ее в запястье.

Оружие выпало из рук Энвера и вонзилось в дерево палубы. Остальное было делом техники. Пройдясь по болевым узлам, которыми природа щедро наделила несовершенное человеческое тело, Святой швырнул обмякшего верзилу на палубу. Тот проскользил по безупречно ровным доскам и очутился у передней стены рубки управления. Натужно кряхтя, сплевывая густые комки крови, он, впиваясь ногтями в поверхность стены, поднялся и, пошатываясь, обернулся, ища глазами обидчика. Его взгляд, маловыразительный, с остатками угасающего сознания, тем не менее удивил Святого. Обычно после такой трепки нормальный человек перестает трепыхаться, переходя в разряд временно недееспособных. Албанец же растопыривал руки и что-то ожесточенно мычал.

Подойдя к нему, Святой, еще не остывший после происшедшего, укоризненно покачал головой:

– Неуемный ты какой-то! Расслабься, приятель.

Легко хлопнув его по шее, он заставил верзилу опуститься на колени, а затем подхватил его под мышки, подтянул к ребру рубки и приложил со всего размаху физиономией.

На яхте восстановилась тишина.

Святой неторопливо прошелся вдоль борта, снял спасательный круг, закрепил линь узлом и точным броском послал круг теряющему силы албанцу. Вытащив бедолагу из воды, учинил короткий допрос, взбадривая сизого от страха и боли парня подзатыльниками. После каждой затрещины тот отхаркивался коктейлем из слюны и морской воды, затирая следы ладонью. Ответы опережали вопросы. Албанец сносно владел итальянским и выложил все, как на исповеди.

Выслушав, Святой потрепал этого без пяти минут утопленника по щеке:

– Паршиво агентура работает! Увольнять таких халтурщиков надо. Увольнять без выходного пособия! Так и передай шефу!

Длинноволосый, с дрожащим подбородком, блестящим от вязкой слюны, двумя ручейками стекавшей из уголков рта, покорно кивал головой. Пальцы Святого мягко прикоснулись к впадине, расположенной ниже уха албанца. Зрачки его глаз закатились куда-то под веки, а дыхание на секунду пресеклось, чтобы потом стать ритмичным и спокойным. Святой придержал безвольно откинувшуюся голову налетчика. Оттащив умиротворенно посапывающего парня к приятелям, он с аккуратностью педанта сложил тела в рядок. Убедившись, что сознание к ним вернется не скоро, Святой спешно пересек корму и подошел к рубке управления.

– Как вы, Платон Петрович? – участливо спросил он уже поднявшегося Бодровского.

Владелец яхты сидел, прислонившись к дверному косяку. С видимым усилием от стер с лица гримасу боли.

– Терпимо, – ответил он, массируя ладонями виски.

– Пришвартуемся к причалу через пять минут. Я свяжусь по рации с берегом. Вызову врачей и карабинеров.

Жена владельца яхты одобрительно моргнула веками с почти бесцветными рыжеватыми ресницами. Давясь слезами, она бестолково суетилась около мужа, то размазывая ладонью кровь по его лбу, то поправляя оторванный рукав тенниски. При этом женщина по-деревенски жалобно причитала и была похожа на сельскую плакальщицу, приглашенную на поминки. Ольга Григорьевна Бодровская сейчас ничем не напоминала супругу человека, входившего в первую сотню богатейших людей России. Содрогаясь изможденным диетами, занятиями в фитнес-клубах и болезнями телом, она прижималась к постанывающему мужу.

– Не вызывай полицию. Встреча с карабинерами не принесет тебе радости. – Платон Петрович Бодровский отстранил жену, чтобы лучше видеть Святого.

Тот равнодушно пожал плечами:

– Никаких проблем. Я в ладах с местным законом.

Неловким движением супруга задела край неглубокой, но широкой раны, чем вызвала гневную реакцию мужа. Он отмахнулся от нее, словно от назойливого насекомого:

– Отстань. Лучше иди умойся и принеси нам коньяку.

Бодровский демонстрировал полное пренебрежение к здоровью жены, которой тоже досталось от бандитов. Следуя правилу – в чужой монастырь со своим уставом не лезут, Святой промолчал. А супруга сурового капитана яхты, видимо, привыкшая к крутому норову своего благоверного, не стала возражать и исчезла за дверями, ведущими в роскошно отделанные каюты.

Не дожидаясь коньяка, Святой пообещал:

– О гостях я позабочусь. А с карабинерами вы сами решайте.

Седовласый бизнесмен властно прервал его:

– Два раза не повторяю! Полиции на борту яхты делать нечего. Подонков ты отделал под орех… Спасибо. Благодарен.

Последние слова он произнес подчеркнуто весомо, вкладывая в них особый смысл.

– Ты, Дмитрий, бравый рубака. Основная часть представления прошла без меня, но судя по результатам… – Платон Петрович многозначительно хмыкнул.

Три пары подошв рядком чернели на палубе.

– Заурядная шпана. Итальянцы сначала распростерли объятия перед беженцами из коммунистического концлагеря под названием Албания, а после спохватились, когда с эмигрантами начались проблемы. Проходимцы, вроде этих, получают вид на жительство и даже паспорта. Быстро ориентируются, какому чиновнику сколько отстегнуть. Взятки – болезнь интернациональная. С народцем попроще сейчас не церемонятся. Поймают – и в репатриационный лагерь. Оттуда – пинком под зад на баржу и обратно в Албанию. Чтобы строили демократию у себя дома, а не откусывали куски от чужого пирога.

Платон Петрович поправил:

– От чужой пиццы… В общем-то справедливо.

Его собеседник встал, давая понять, что не все дела завершены и дальнейший разговор лучше отложить на потом.

– Я не политик. – Святой глянул сверху вниз на Бодровского.

Развернувшись, он направился к постанывающим в забытьи неудачливым пиратам. По очереди перенес их вниз, на резиновый понтон, предварительно перевязав швартовым канатом. Переместив тела на достаточно надежное плавсредство, опустил перекидной трап. Балансируя, спустился к понтону, поправил туши налетчиков, расположив их вдоль днища. Открутил крышку бензобака движка и проверил уровень топлива.

– Для непродолжительной морской прогулки вам, ребятки, хватит. А обратно, извините, придется веслами поработать, – говорил он неподвижным, словно бревна, албанцам.

Два цельнометаллических весла с раскладными рукоятками Святой предусмотрительно достал из уключин и положил между коротышкой и Энвером. Затем он зафиксировал рычаг руля в прямом положении. Повинуясь этому механизму, понтон мог плыть только прямо.

Яхта, стоявшая на якоре носовой частью в открытое море, была идеальной стартовой площадкой маршрута, определенного Святым для налетчиков. Занимай яхта другое положение, ему пришлось бы для осуществления задуманного устраивать ночное купание, выполнять сложные маневры или обходиться прозаической транспортировкой тел на берег.

На высокой ноте взвыл мотор. Святой убавил обороты. Понтон не предназначался для глиссирования и при избыточной скорости мог перевернуться. А брать грех смертоубийства на душу в планы Святого не входило.

– Ну, флибустьеры, в путь!

Прямоугольник понтона заскользил по волнам, держа заданный курс к выходу из бухты. Сильного течения в этих местах не наблюдалось, метеопрогноз также был благоприятный, а бензина хватало, чтобы покрыть не слишком значительное расстояние.

Святой был уверен на все сто процентов, что, когда албанцы очнутся, береговая линия еще будет в зоне видимости. Но добраться до нее, если их не подберет рыбацкое судно, будет стоить им немалых трудов и кровавых мозолей.

Понтон растаял в фиолетовом мраке, напоминая о себе лишь слабеющим рокотом движка. Тишина вернулась в залив. Приморский город с гостеприимно распахнутыми до утра барами, ресторанами, дискотеками подмигивал с темнеющего берега веселыми разноцветными огоньками.

Святой, скрестив по-турецки ноги, сидел у оставшегося неподнятым трапа. Он слушал гул прибоя – шум битвы, идущей от сотворения мира между морем и сушей.

Налетчики очнулись среди безбрежной сини под чихание глохнущего мотора. Анатолий провалялся ночь на полузатопленном прогнившем баркасе, с шеей, согнутой набок от удара обрубком стальной трубы. Раздетый догола, он прополз наутро обходными путями с заброшенного пирса на нудистский пляж, чтобы, украв там вещи, прикрыть срам и предстать перед шефом. А Платон Петрович посмотрел захватывающий поединок, подтвердивший превосходные бойцовские качества Святого, но заплатил за бездарно срежиссированный спектакль разбитой головой, на которую хирург частной клиники наложил потом четыре шва.

– Дмитрий, давайте сфотографируемся на память! – Бодровский прихрамывая ковылял по палубе. На его макушке была натянута сеточка, прижимавшая тампон, пропитанный травяным бальзамом, рекомендованным в качестве заживляющего средства.

Он достойно перенес провал и побои, но потом выместил злобу на недоумке-телохранителе. Щеки Анатолия горели от пощечин, а губы распухли, став похожими на укороченный утиный клюв.

В руках Платон Петрович держал фотоаппарат «Кодак» с взведенным затвором.

– Пожалуйста, на память… для семейного альбома Бодровских увековечим ваш облик!

Святой, одетый в широкие шорты-бермуды, не покидал «Свордфиш» после нападения больше чем на час; по обыкновению он коротал время в шезлонге, штудируя пухлую инструкцию программирования автопилота. Отложив том, упакованный на всякий случай в водонепроницаемую коробку-обложку, он потянулся, подставляя свой атлетический торс солнцу.

– Платон Петрович, я нефотогеничен. Запечатлеем лучше вас с боевыми шрамами. На светском рауте в России вы достанете фотку, покажете ее приятелям-банкирам и расскажете душераздирающую историю о корсарах Адриатики, взявших на абордаж мирное судно.

– Без вас, Дмитрий, повесть будет скучной. Никто не поверит, что старый, больной промышленник, по комплекции схожий с бурдюком прокисшего вина, и его безмозглый охранник отбили нападение пиратов. Позвольте задокументировать портрет спасителя яхты «Свордфиш» и ее команды! – с шутливым пафосом произнес Бодровский.

Автоматическая диафрагма «Кодака» сузилась, пропуская на пленку нормированную дозу света. Щелкнул затвор, и мягко прожужжала перемотка. Еще щелчок…

– Платон Петрович, ну я же не фотомодель, способная украсить обложку журнала! – молитвенно запротестовал Святой.

– Как сказать, голубчик, – загадочно улыбаясь, ответил хозяин яхты, умудряясь сделать третий снимок.

В тот же день господин Бодровский, сопровождаемый телохранителем, отправился в город. Пока шеф потягивал коктейль «Дайкири» в прохладном зале ресторана, Анатолий посетил фирменный салон с желто-красными логотипами на витрине.

– Проявите срочно пленку и сделайте двадцать шестой, двадцать восьмой и двадцать девятый кадры, – стальным голосом произнес этот коротко стриженный молодчик, катая по прилавку кассету.

Миловидная девушка в майке с глубоким вырезом стрельнула глазами из-под солнцезащитного желтого козырька:

– Синьор, если печатать все фотографии, выйдет дешевле.

– Нет, только названные кадры! – раздраженно выпалил охранник, заползая взглядом в вырез ее майки.

– Как будет угодно! – Девушка передала пленку оператору, работающему с проявочно-печатающей машиной, и принялась украдкой наблюдать за грубоватым клиентом.

Усевшись на стул, он беспрестанно вытирал пот бумажными салфетками, которые, скомкав, бросал в урну, причем всякий раз промахивался. Голова его, наклоненная к правому плечу, иногда дергалась, будто через нее пропускали электрический заряд, с секунду тряслась и лишь потом принимала прежнее положение.

Девушка прыснула в кулачок, отвернувшись к стене, и тут же набожно извинилась в душе: «…Санта Мария, прости меня за смех над калекой».

Готовые фотографии, вложенные в конверт, и пленку Анатолию вручили через десять минут. Он расплатился пластиковой карточкой, попросил стакан воды, которым запил болеутоляющую таблетку. На прощание охранник одарил девушку испепеляющим взглядом, процедив на русском:

– Подо мной, сука, ты бы не ржала, а визжала!

Уловившая по интонации непристойность в словах иностранца, девушка, выставив указательный палец, проводила клиента жестом, приобретшим всемирную известность благодаря американским фильмам.

Пробежавшись рысью по запруженным туристами улочкам, Анатолий доставил конверт шефу. Не надевая очков, Платон Петрович рассмотрел изображения, поднеся стекла почти к поверхности бумаги.

– Что за номер на груди? – спросил он, задержавшись на одной особенно удачной фотографии.

Телохранитель почтительно склонился:

– Где?

– Вот, под левым соском груди, – дужкой очков указал Бодровский.

Прищурившись, охранник всмотрелся в бумажный глянцевый квадрат и, распрямившись, радостно отрапортовал голосом полезного человека:

– Группа крови. В частях спецназа делают такие татуировки, чтобы при тяжелом ранении возни с переливанием крови было меньше. А потом и трупы проще идентифицировать. Есть метка на шкуре…

– Закрой рот и иди за такси. Не догадался лишние экземпляры заказать, кретин! – Платон Петрович зачмокал соломинкой, втягивая в себя «Дайкири».

Взбодрившись коктейлем, Бодровский нанес визит в филиал «Банко Амброзиано». Управляющий отделением долго тряс руку крупного вкладчика, чью персону приказал опекать сам директор банка. Русский миллионер попросил предоставить в его распоряжение сканер, чистый лист бумаги, компьютер с выходом в европейскую банковскую систему и телефон с факсимильным аппаратом.

Зайдя в комнату, Платон Петрович, не думая над текстом, набросал скорописью на листе с гербом банка послание доверенному лицу: «Соберите данные на человека, чью фотографию получите по банковской сети. Пользуйтесь источниками информации в правоохранительных и силовых структурах, оплачивая только конкретные данные. На подготовку досье отвожу ровно три дня». Бодровский проставил дату и подпись. Движения его рук были четкими и размеренными, точно у музыканта, играющего сложный этюд, где любое неверное прикосновение рождает фальшивую ноту, нарушающую гармонию.

Отсканировав фотографию, Платон Петрович ввел электронный вариант изображения в компьютер. Передохнув за любезно предложенной чашечкой кофе, он набрал международный код России, затем код Москвы и номер, где его звонков всегда ждал человек для конфиденциальных поручений.

– Прими факс! – сказал ему Бодровский. – В моем банке сейчас получат занимательный портрет… Удачи!

За тысячи километров от Апеннинского полуострова немолодой, бесцветный как моль человек с осанкой кадрового военного спустился на лифте, подхватив под мышку зонтик. Спрятавшись от веселого летнего ливня под кругляшом зонта, он прошлепал до стоянки, открыл дверцу белого «Вольво» и, усевшись в кресло, перечитал текст факса на термобумаге с перфорированными краями. Зачем-то посмотрев в одну из дырочек, окаймлявших листок, смял его, затолкал в пепельницу и поджег разогретым прикуривателем. Бывший руководитель отдела Второго главного управления Комитета госбезопасности^[4] не любил оставлять следы. Никуда не сворачивая, он отправился в банк, принадлежавший через подставных лиц Бодровскому. Поколдовав над клавиатурой компьютера, он вошел в сеть, добрался до сайта с фотографией. Для подстраховки отставной комитетчик, фактический агент Бодровского по обтяпыванию деликатных, не подлежащих огласке делишек, переписал данные на дискету. Перекурив в открытую форточку, он подышал влажным воздухом и сделал завершающий штрих первого этапа заковыристого поручения. Увеличив в масштабах фото, бывший чекист отпечатал на лазерном принтере несколько портретов.

Затем он вышел через черный ход, сел в машину и вернулся домой. Съев диетический обед – чекистское прошлое отозвалось язвой желудка, – он скрупулезно исследовал портрет молодого темноволосого мужчины с рельефно вылепленным торсом. Обратив внимание на наколку под левым соском объекта, спец по вынюхиванию чужих тайн обвел номер красным фломастером. Потом он заполнил ежедневник на ближайшие три дня, предварительно сделав дюжину телефонных звонков.

Доверенное лицо Бодровского беспрестанно сновал по Москве, встречаясь в тихих скверах, на скамейках бульваров, под кронами деревьев парковых аллей с людьми из Министерства обороны и Генпрокуратуры, чиновниками, ведавшими правосудием, офицерами Управления кадров МВД.

С упорством крота бывший чекист перепахивал ведомственные архивы руками подкупленных должностных лиц. Для него не существовало запретов и грифов «Совершенно секретно». Деньги Бодровского открывали любые хранилища, папки, сейфы, компьютерные файлы. Педантично записывая расходы на взятки, отставной гэбист складывал добытый материал, ксерокопированные листы, помечая цену каждого.

Последнюю ночь перед назначенным сроком он не спал. Сгорбившись над письменным столом, пенсионер невидимого фронта просеивал сквозь аналитическое сито мозгов накопленные данные, пытаясь отбросить несущественное и выделить главное.

Едва забрезжило утро, во двор дома выплыла заспанная дворничиха с разлохмаченной метлой. Шаркнув разок своим разваливающимся инструментом возле бордюра, она взглянула на горевший в окошке свет и скорбно вздохнула, обращаясь к вертевшейся рядом пегой дворняге:

– Глянь, Баксик! Мается мужик из сто восьмой. Ноченьку глаз не смыкал!

Сердобольная дворничиха попала не в бровь, а в глаз.

Краткая справка оказалась слишком тесной для биографии объекта, а литературным талантом отставник не обладал. Потратив впустую ночь, он не нашел ничего лучшего, чем соорудить сборную солянку из послужного списка офицера элитной части спецназа, материалов уголовного дела, судебного приговора. Скомпоновав документы в хронологическом порядке, он рухнул на тахту вздремнуть.

В назначенный срок, пунктуально до минуты щель факсимильного аппарата, находящегося в помещении «Банко Амброзиано», начала изрыгать бумажную ленту, зазмеившуюся по полу.

Приехавший загодя Бодровский, уже истомившийся ожиданием, опустился на колено и подобрал начало ленты. Шевеля губами, он прочитал:

– …Рогожин Дмитрий, командир отдельного отряда спецназначения, был представлен к правительственной награде за мужество, проявленное при выполнении задания на территории Российской Федерации…

Платон Петрович бегло просматривал копии документов, скручивая ленту в рулон. Внушительный свиток, содержащий жизнеописание Святого и изложенный казенным языком рапортов, справок, протоколов, состряпанных канцелярскими крысами, был для Бодровского самым занимательным чтивом на свете.

Вернувшись на яхту, он заперся в каюте, отдав распоряжение не тревожить его. С усердием студента перед экзаменационной сессией магнат разбирал смазанные кое-где строчки, нечетко выведенные самописцами перегревшегося аппарата.

– Идеальная кандидатура… Чистильщик! – бормотал Бодровский, перечитывая отдельные фрагменты досье.

Холодный безжалостный блеск вернулся в его глаза. Подойдя к вмонтированному в стену каюты зеркалу, Платон Петрович потер переносицу и улыбнулся своему отражению.

– Поздравляю! Ты нашел чистильщика… Не торопись, не лезь напролом! Святой, то бишь Дмитрий Рогожин, крепкий орешек, но от меня ему не уйти.

В этот момент лицо магната озарилось блаженством, каким-то паучьим наслаждением, уверенностью, что жертва прочно запуталась в клейких сетях искусно расставленной сети.

Воткнув свиток в серебряное ведерко, стоявшее на столике, Платон Петрович достал зажигалку и поднес пляшущий язычок к бумаге. Пламя взметнулось вверх, пожирая свиток, потом обессиленно упало, оставляя после себя сизый пепел.