Сергей Зверев
Приговор приведен в исполнение

Согнувшись крюком, он постоял, опираясь на капот лимузина обеими руками. Остолбеневший шофер смотрел, как на капоте за считанные секунды образовалось озерцо слюны. Затем телохранителя будто вышвырнуло из катапульты. Совершив прыжок через голову, он грохнулся спиной все на тот же капот арендованного лимузина, засучил ногами, словно эпилептик на пике припадка, и, перевернувшись на бок, скатился под колеса на гравийную дорожку.

Жена Бодровского, посинев от удушья, сдавленно сипела:

– Сделайте что-нибудь!

А вот реакция магната была примечательной. Он наблюдал за конвульсивными подергиваниями телохранителя с холодным интересом римского патриция, созерцающего смерть гладиатора на арене Колизея. Поджатые губы Бодровского таили в себе ухмылку.

Между тем мучения бедолаги достигли вершины. Загребая, как пловец, гравий руками, полупарализованный крепыш подполз к колесу. Чтобы заглушить вопли, рвущиеся из глотки, телохранитель раскрыл рот и всеми зубами впился в покрытую дорожной пылью резину. Только ноги охранника продолжали выбивать чечетку, тело же сантиметр за сантиметром превращалось в кусок неподвижной плоти.

Святой облегчил страдания недавнего противника. Подбежав как раз в тот момент, когда охранник начал пережевывать резину колеса, он, нащупав затылочную впадину, резко вдавил в ее середину свой палец.

Приняв позу внутриутробного эмбриона, телохранитель замер, а меловая с прозеленью бледность на лице сменилась нежно-розовым цветом.

Святой проверил пульс наказанного. Мерные толчки на запястье возвращались к норме.

– Боже, у Анатолия припадок? Я ведь предупреждала, что перед поездкой следует пройти всестороннее обследование! – шмыгала носом подбежавшая женщина.

Приподняв веки охранника, Святой успокаивающе солгал:

– Легкий солнечный удар. Перегрелся. Отлежится в прохладе, ледик на лбу подержит, холодненького попьет и будет снова как огурчик. То-то я смотрю, очень агрессивный у вас телохранитель. Просто терминатор, взбесившийся робокоп.

Телохранителя перенесли в дом, уложив под дарующим прохладу кондиционером. Госпожа Бодровская приняла горсть успокоительных таблеток, запив их апельсиновым джусом, а ее муж, заказав чашку кофе со сливками, устроился за столиком на открытой террасе у бассейна.

– Дмитрий!

Временный владелец виллы сидел в плетенном из лозы кресле. Необходимый набор современного делового человека – сотовый телефон, электронный органайзер, ворох газет – громоздился на столе.

– Дмитрий, присаживайтесь! – Бодровский старался казаться радушным хозяином, словно не было никакой потасовки и его охранник не лежит пластом, закатив глаза.

– Спасибо! – Святой принял предложение, несмотря на зародившееся в нем предубеждение против чванливого промышленника.

– Коньяк, джин, виски? – Бодровский был сама любезность.

– Извините, но я перенял стиль мистера Стерлинга – наслаждаться алкоголем только в вечернее время.

Ощупав крупную лобастую голову, Платон Петрович хмыкнул то ли одобрительно, то ли недоверчиво:

– Не свойственные русскому человеку привычки усваиваете. Значит, вы англофил? Предпочитаете английскую сдержанность, размеренность и традиции.

– Стараюсь придерживаться избранного стиля, – с вызовом ответил Святой, не понимая, чего добивается этот вальяжно развалившийся в кресле толстосум, выложивший за аренду виллы сумму, равную годовой заработной плате коллектива рабочих среднего по масштабам предприятия.

На сей раз Бодровский был непробиваем: никакого раздражения, никакого высокомерия. Ровный, чуть ироничный тон праведного мудреца, давно отошедшего от мирских хлопот. Вот только ледяные искорки в зрачках выдавали натуру дельца, привыкшего руководствоваться холодным расчетом, а не порывами души.

– Давно в Италии? Бежали из нищего Отечества в поисках лучшей доли? Не осуждаю… Рыба ищет где глубже, человек – где лучше! – Он поднял обе руки.

«Попробовал бы осудить. Не такие ли, как ты, Отечество и разграбили, пустив по миру миллионы работяг, стариков-пенсионеров? Откуда капитал? С неба свалился? – мысленно огрызнулся Святой. – Сколько бюджетных средств к себе в карман переправил! Мнишь себя хозяином жизни…»

Любознательность Платона Петровича не знала предела. Он так и сыпал вопросами, пытаясь вытянуть из Святого что-нибудь существенное.

– Вы где умению ломать людей овладели? В школах восточных единоборств или частях спецназначения? – покружив вокруг да около, подошел к главному промышленник.

– Простите? – Святой изобразил непонимание во взгляде.

Отодвинув пухлой рукой предметы, занимавшие стол, Бодровский навалился грудью на край, приблизившись таким образом к собеседнику. Перейдя на заговорщицкий шепоток, он повторил:

– Убивать голыми руками где научились?

– Но ведь никто не погиб.

– Только благодаря вашей доброй воле. Неужели я похож на слепого?

В белках выпученных глаз магната отразилась лазурная вода бассейна. Он поймал запястье Святого, повернул, как заправский хиромант, словно собирался изучить на его руке линию судьбы.

– А руки-то у вас бойцовские. Шрамы на ребрах ладони, на костяшках мозоли. Не теряете форму! Тренируетесь! У меня, Дмитрий, глаз наметан. Всякого на своем веку повидал. Вы человек совершенно особого рода занятий, это очевидно. Бедный Анатолий слишком юн и задирист. Сосунок! Не разобрался… Но я-то видел, как вы двигаетесь походкой хищника. Я видел ваши пальцы… – спокойно, без нажима говорил Бодровский, заглядывая в глаза Святому.

Льдинки в колодцах зрачков финансового воротилы внезапно растворились, сменившись пляшущими язычками пламени безумия, то гаснущими, то вспыхивающими.

Осторожно освободив запястье, Святой тряхнул рукой, как бы сбрасывая назойливое насекомое.

«А у туза вроде крыша едет! – почти сочувственно подумал он. – Чуть ли не профессиональное заболевание бизнесменов! Параноидальная шизофрения и импотенция – бич деловых людей. Так, по крайней мере, пишут газеты».

Пресекая дальнейшие расспросы, Святой поднялся из-за стола. Без враждебности, но достаточно твердо он сказал:

– Господин Бодровский, опустим подробности моей биографии. Она заурядна…

Магнат недоверчиво хмыкнул, – мол, меня не проведешь.

– Я живу сегодняшним днем, как в песне: «Есть только миг, за него и держись…» Прошлого предпочитаю не ворошить, а исповедуюсь, так сказать, выворачиваю душу только перед Богом да перед совестью и больше ни перед кем! Надеюсь, я дал исчерпывающее объяснение?

Святой смерил взглядом развалившегося в кресле толстосума. Платон Петрович, допив кофе, опрокинул вверх дном чашку на блюдце. Теперь он изучал разводы кофейной гущи, причудливым узором осевшей на стенках.

– Пусть прошлое хоронит своих мертвецов, – загадочная фраза сорвалась с болезненно искривленных губ магната.

Беседа оставила неприятный осадок, но вскоре Святой позабыл о ней. Супружеская чета из России вела себя вполне демократично, целыми днями прогуливаясь по живописным окрестностям, купалась в море, делала покупки.

Приставленный к Бодровским гидом, Святой выполнял и роль переводчика. Лингвистические способности Платона Петровича ограничивались словами типа «о'кей» и «сэньк'ю». Впрочем, для общения у него имелось универсальное средство – стопка банкнот крупного достоинства и длинная, точно пулеметная лента, обойма пластиковых карт. Заходя в дорогой бутик, Бодровский доставал бумажник, раскладывал свой патронаж, вытягивал из кармана «Мастеркарт платиниум» или «Диннер клуб голд», и продавцы буквально стелились перед клиентом, облизывая его умильно-преданными глазами.

Бодровский не отпускал от себя Святого ни на шаг. Под разными благовидными предлогами он старался держать его рядом и в конце концов заявил мистеру Стерлингу, что готов внести в контракт отдельную строку, предусматривающую выплату приличной суммы гиду-переводчику.

Про себя Святой решил вложить весь заработок до копейки в кассу фирмы своего ангела-хранителя, сентиментального Дэвида Стерлинга, приютившего изгнанника.

Постепенно Святой как бы притерся к богатой супружеской паре. Их развлечения были однообразны и скучны, но временами забавны. Ольга Григорьевна, казавшаяся простушкой, на которую пролился золотой дождь, могла отчубучить хохму похлестче любого юмориста. Причем не благодаря таланту смешить, а из-за дремучей необразованности. Узнав от Святого, что император Нерон обожал гонять на квадригах – колесницах, запряженных четверкой скакунов, Бодровская, наморщив свой уникальный по длине нос, выдала:

– Четверка лошадей?! Неужели этот самый Нерон не мог купить приличную машину? Ну, пускай не «Мерседес», так хотя бы «Вольво». Катался бы сколько душе угодно. Не мучил бы бедных лошадок… И подушки безопасности в машине есть. Все надежнее.

Услышав тираду, Святой принял ее за плоскую шутку. Иначе отреагировал супруг. Бросив на жену испепеляющий взгляд, Платон Петрович прорычал:

– Держи рот на замке! Как была безмозглой наседкой, так и осталась!

У Святого сложилось впечатление, что супруга магната была в общем-то женщиной доброй и простой, вовсе не светской львицей, привыкшей с детства купаться в роскоши. За долгие годы совместной жизни Ольга Григорьевна превратилась для мужа в предмет привычной обстановки.

– Любовницы должны быть молодыми, а жены пусть стареют вместе с нами, – так однажды выразился Платон Петрович, откровенничая под пляжным зонтиком.

Самый большой выигрыш от знакомства со Святым получил, как ни странно, мордастый телохранитель. Оклемавшийся Анатолий был отправлен во временный отпуск и исполнял лишь мелкие поручения. К Святому он относился с плохо замаскированным суеверным ужасом, старался обходить его стороной и не раздражать понапрасну.

Вскоре хорошо сложенный крепыш завел знакомства с длинноногими загорелыми красотками, которыми кишел пляж. Молодость переборола чувство долга. Уж больно хороши были блондинистые шведки с кожей медового цвета, раскованные немки, загорающие без верхней части купальника, и прочие представительницы прекрасного пола. Бодровский не мешал телохранителю ухлестывать за девушками, заменив глуповатого молодчика на немногословного надежного мужчину.

– Вы, Платон Петрович, классно людей к рукам прибираете! Вон и на мои плечи функции вашей сторожевой собаки переложили, – с долей истины в шутке сказал Святой после уличного инцидента.

Парнишка на мотороллере, вынырнув из подворотни, сорвал с плеча прогуливающейся по старому городу госпожи Бодровской сумочку из крокодиловой кожи стоимостью в полторы тысячи долларов. Лари, так называют на Апеннинах моторизованных разбойников, поддав газку, скрылся в узкой улочке. Потерявшая равновесие Ольга Григорьевна шлепнулась на мягкое место и зашлась в истерическом визге. Потеря была небольшой, полторы штуки не деньги для русского миллионера, но быть по-наглому обворованным крайне неприятно и для богача, и для нищего. Платон Петрович бросился поднимать жену, призывая зевак вызвать полицию. А Святой, досконально изучивший кружево улочек, тупичков, переходов старого города, скрылся под аркой средневекового домика и помчался прямо в противоположную сторону от направления, в котором унесся воришка на мотороллере.

Попетляв, Святой добрался до узкой расщелины между стенами двух зданий, уже гудевшей от тарахтения мотороллера приближающегося лари. Расставив для устойчивости ноги, Святой выпрямил правую руку. Паренек так и не понял, что за адская сила подняла его за воротник куртки. Мотороллер, словно взбесившийся конь, умчался дальше без седока. Отвесив затрещину, Святой поставил воришку на землю, забрал украденное и молча зашагал по брусчатке проулка.

Расчувствовавшаяся Ольга Григорьевна, обрадованная не столько возвращением сумочки, сколько торжеством справедливости, чмокнула его в щеку, восторженно взвизгнув:

– Вы настоящий супермен!

– Будете сорить деньгами, вам понадобится взвод суперменов. Слишком много нечисти развелось в Сан-Стефано. Курортники отдыхают, а уголовники работают… Вы самая видная пара в городке. Торговцы поговаривают о русском шейхе, покупающем самый эксклюзивный товар. У бандитской сволоты, знаете, обостренный слух. Их уши улавливают информацию о богатеньких путешественниках не хуже пеленгаторов, – провидчески предупредил Святой.

Траты Бодровских были астрономическими. Европейцы с всосанным в них врожденным принципом бережливости в подметки не годились супружеской чете из России. Стерлинг только ахал, узнав об очередной покупке:

– Соболья шуба от итальянских модельеров! За двадцать две тысячи долларов! Но вчера господин Бодровский приобрел жене коктейльное платье от Армани и выкупил запасы коньяка «Хенесси Парадиз» из винного погреба ресторана синьора Бертино!

– Транжирят богатство. Живут в России, как на пороховой бочке, боясь новой революции и передела собственности. У нас так: сегодня князь – завтра грязь и наоборот, – делился своей точкой зрения Святой.

– Какое расточительство! Деньги надо вкладывать в бизнес и лишь изредка приобретать роскошную вещь… – После паузы англичанин добавил: – Лучше на распродаже, когда дорогие магазины делают скидку, устанавливают разумные цены. Но мистер Бодровский… О… он думает, что завтра начнется ядерная война, и хочет все получить сегодня?

«Милый наивный старичок, воспитанный в благообразной Англии, где испокон веков оплачиваются усердный труд, честность, бережливость. Как тебе рассказать про страну, где вкалывающие до седьмого пота работяги не получают кровных денег, спиваясь с безнадеги, где главный аргумент конкуренции, двигателя предпринимательства и производства, – пуля в башке соперника, где реальная власть у главарей бандитских группировок, а не у пораженных немощью руководителей, намертво приросших задницами к чиновничьим креслам. Мудрено, старина, представить тебе перевернутый мир, встать с ног на голову! Да и ни к чему тебе это…»

Но в покупательской лихорадке Бодровских было нечто нездоровое, не объяснимое только тягой к роскоши и мотовству. Они словно пытались похоронить под грудами шмотья и драгоценностей прошлое. Восполнить невосполнимую потерю.

Святой не раз замечал, как супруга промышленника отключается, выпив немного вина, как начинает дрожать ее нижняя челюсть, а вилка в ее руке маниакально крошит какой-нибудь деликатес, поданный на фарфоровой тарелке в респектабельном ресторане. Приступы хандры посещали и Платона Петровича, приказывавшего всем удалиться и оставить его в одиночестве. Из состояния депрессии Бодровский выходил быстро. Он связывался с Россией и отдавал лающим голосом распоряжения подчиненным:

– Скупайте государственные краткосрочные обязательства… играйте на понижение акций… зубами вырывайте контрольный пакет… зубами, иначе вам нечего будет ими пережевывать!..

Вспотевший, с взлохмаченными волосами, он выходил из кабинета, садился за столик на террасе. Горничная, усвоившая особенности поведения русского миллионера, рысью приносила свежеприготовленный кофе-экспрессо. Бодровский, обжигаясь, жадно глотал крепко заваренный напиток, бормоча под нос:

– Лучшее средство от безумия – это работа.

А Святой, уставший от причуд, психопатических срывов, непонятной привязанности гостя к его персоне, ждал, когда чета Бодровских и их тупорылый кабанчик-телохранитель уберутся восвояси.

Однако, прежде чем распрощаться с Апеннинским полуостровом, Платон Петрович сделал себе королевский подарок. Прервав уединенный отдых в Сан-Стефано-дель-Сантино, он навестил делового партнера, которому экспортировал варварски вырубаемый лес русского Севера. Договорившись об увеличении квот поставок древесины, они отметили контракт застольем и экскурсией по судоверфи – дочернему предприятию, принадлежащему итальянскому лесопромышленнику. На верфях изготавливались яхты класса люкс, каюты которых отделывались карельской березой. Яхты, символ престижа, приобретали сильные мира сего – от арабских шейхов до американских мультимиллионеров.

Платон Петрович Бодровский остановил свой выбор на только что сошедшей со стапелей яхте «Свордфиш»^[2]. Судно строили по последнему слову моды, напичкав внутренности безотказной навигационной аппаратурой, системами связи, бытовыми приборами, обеспечивающими комфорт.

Итальянец уступил в цене, желая сделать приятное русскому другу. Лесопромышленник мог позволить себе чуточку великодушия. Первоклассный лес, поставляемый фирмой Бодровского, окупал любые внеплановые расходы.

Платон Петрович подмахнул чек с семизначной цифрой. Яхта перешла в его собственность, а гектары заповедных лесных угодий были обречены на вырубку.

Подняв паруса, «Свордфиш» совершил первый морской переход, бросив якорь в водах залива Сан-Стефано.

Бодровский немедленно облачился в синий пиджак с вышитым золотым якорем на нагрудном кармане и капитанскую фуражку с крабом на околыше. С виллы Стерлинга они съехали, заплатив больше договоренного. Но связь со Святым чета не порвала.

По настойчивому приглашению новоиспеченного морехода Святой поднялся на борт судна.

– Взгляните, Дима! Вы только взгляните на интерьер кают. Проектировал сам Альдо Чичеро, знаменитейший итальянский дизайнер! – щебетала Ольга Григорьевна, немного бледнея от морской болезни.

«Еще одна дорогостоящая игрушка миллионера», – с горькой иронией думал Святой, заглядывая в блистающие великолепием каюты, похожие на уменьшенные номера пятизвездочного отеля.

Надо отдать должное – начинка рубки управления произвела на Святого сильное впечатление. Неравнодушный к технике, он на равных с Платоном Петровичем восторгался достижениями инженерной мысли.

– Вот цветной радар, практически безотказный, а вот автопилот «Робертсон» – задаете курс и идете ложиться спать. Отклонение сведено к минимуму. Автоматический лот замеряет глубину под килем с точностью до сантиметра! – по-детски радовался Бодровский.

– Знатная техника! – поддержал Святой.

Круглый экран радара мерцал голубым огнем.

– Предлагаю, Дмитрий, должность боцмана на моей посудине. Прошвырнемся по морским просторам, – шутливо предложил Бодровский.

– Я – сухопутная крыса. Потонете с таким боцманом.

– Не прибедняйтесь! Вы мастер на все руки. Полистаете инструкции, проконсультируетесь у мистера Стерлинга – и вперед, к родным берегам. Навестите Родину!

Предложение прозвучало слишком неожиданно. Святой смущенно молчал.

– Соглашайтесь, не раздумывайте! Наберем команду. Нам потребуется еще один человек. Пополним запасы. Вы ведь рисковый парень! Пройдемся до какого-нибудь черноморского порта, Новороссийска, например. Обратный билет я, естественно, оплачу. Дополнительный гонорар тоже гарантирую.

Бодровский включил электронную карту. В стеклянном прямоугольнике появились контуры архипелагов, очертания проливов, береговых линий.

– Дима, что вам киснуть со стариком? Русской душе нужны просторы, авантюры. Затоскуете среди макаронников. Давайте под мое крыло… – Платон Петрович осекся, поняв, что перегибает палку.

– Вон как повернули? Под вашим началом служить сманиваете! Но да будет вам известно, уважаемый Платон Петрович, что я по горло сыт службой. А на чужие приказы у меня аллергия. Кулаки чесаться начинают. Кроме того, российские законы мне тесноваты. Недолюбливает меня правосудие, – с вызовом произнес Святой.

Повернувшись, он покинул рубку, предпочитая возиться с двигателем. Пока Святой осваивался в машинном отделении, Платон Петрович мерил шагами каюту. Он морщил лоб, покусывал губы, подставлял лицо под прохладную струю воздуха, испускаемую бесшумно работающим кондиционером. Через равные промежутки времени Бодровский подходил к бару, доставал коньяк и сцеживал в стакан с широким дном несколько капель. Смочив горло, он снова принимался топтать ковер ручной работы, расстеленный на полу.

Смеркалось. Ночь фиолетовым плащом опускалась на Адриатику.

Лежащая на обтянутой шелком софе женщина натужно вздохнула, поднялась и опустила ноги, которые тут же утонули по щиколотку в ворсе ковра.

– Что ты мечешься? – Ольга Григорьевна выглядела разбитой. – У меня мигрень, а ты грохочешь, как слон! Господи, почему мне так мерзко и одиноко?

Платон Петрович раздраженно передернул плечами, будто за шиворот ему заполз лесной клещ.

– Не ной! Кажется, я нашел нужного человека. Чистильщика! Искал уединения, а нашел чистильщика. Воистину судьба сама берет тебя за руку и приводит в нужное место.

Худосочное тело Бодровской, похожее на сплюснутую камбалу, задрапированную тканью, дернулось. Женщина встала, взглянув мужу в глаза.

– Дмитрий? – побелевшими губами шепнула она.

– Да!

– Но ты ничего о нем не знаешь!

– Такие, как он, не тычут рекомендательными письмами, не приносят анкет и автобиографий. Он – профессионал по транспортировке людей на тот свет! Я нутром чую…

Ольга Григорьевна сжала ладонями виски. Ее гладко зачесанные волосы, собранные в пучок на затылке, взъерошились сами собой.

– Платон, откажись от бредовой идеи! Нашего мальчика не вернуть. Мы нагрешили, не углядев за Ромой, и нам нести крест до гробовой доски. Рома – это наша расплата за обман, за ловкачество… – Женщина запнулась, не в силах справиться с волнением. – За богатство. Да, да, Платон, за богатство тоже надо платить! Мы пожертвовали сыном!

Руки магната легли на плечи жены. Под их тяжестью Ольга Григорьевна просела, сгибаясь в коленях и приняв позу кающейся грешницы. Мощный толчок опрокинул ее на софу.

Склонившись над женщиной, Бодровский прорычал перекошенным ртом:

– Истеричка! Ты смеешь меня обвинять? Меня, работавшего по двадцать часов в сутки! Ходившего по лезвию бритвы ради благополучия семьи! Рисковавшего угодить за решетку и сгнить в тюрьме! Я прятал тебя и Ромку, когда конкуренты взрывали мои автомобили, устраивали облавы, загоняя, словно волка, под выстрел. Я выстоял, переломил хребты врагам, добился права ни от кого не зависеть. Но я остался без наследника!.. Понимаешь, мне некому передать дело! Что может быть больнее?!

Ком, подкативший к горлу, мешал Бодровскому говорить. Он рухнул рядом с женой, спазматически хрипя от бешенства. Переборов приступ ярости, владелец яхты привлек к себе женщину, сгреб в охапку костлявое, скверно сложенное тело. Птичий нос Ольги Григорьевны уткнулся в грудь мужа. Она не смела перечить и лишь тихонько подвывала голоском побитой собачонки:

– Поступай по-своему, только Рому из могилы не поднять.

Ладонь Платона Петровича гладила волосы жены, похожие на мышиную шкурку, вторая рука утирала слезы, которые, смешавшись с косметикой, потоком стекали по щекам, капали на шелк софы, оставляя грязные пятна. В былые времена он применил бы другой метод успокоения – переспал бы с женой, искупая грубость лаской и страстью. Но теперь терзать тело супруги с выступающими ключицами и истонченной многочисленными омолаживающими подтяжками кожей было бесполезной затеей, не безопасной для здоровья обоих Бодровских.

Оставив на секунду жену, Платон Петрович наведался в бар. Достал чистый стакан. Налил в него тройную, против обыкновения, порцию коньяку. Вернувшись к жене, он подхватил ее трясущийся подбородок, краем стакана разжал зубы и влил в нее лошадиную дозу «Хенесси Парадиз».

Ольга Григорьевна запрокинула голову на спинку софы и икнула. Приняв расслабленную позу – алкоголь действовал на нее со скоростью света, – она промямлила:

– Дмитрий не станет ходить по струнке.

– Факт!

– Он вообще может отказаться – не захочет пачкаться чужой кровью. Дмитрий не наемный убийца с чековой книжкой вместо мозгов.

– Абсолютно согласен. В парне соединились три главных достоинства: честность, смелость и профессионализм. Редкое сочетание. – Бодровский тяжелой поступью уставшего правителя кружил по каюте. – Беды нашей страны происходят от недоучек, бездарей и непрофессионалов. А этот… этот парень ас! Ему нельзя долго застаиваться без работы. Я редко ошибаюсь в выборе.

Владелец яхты остановился у иллюминатора и всмотрелся в непроглядную ночь, испещренную мириадами огоньков на побережье. Вечерний бриз, пришедший со стороны открытого моря, покачивал яхту, точно заботливый папаша колыбель с новорожденным.

– Ты спросил, согласен ли Дмитрий? – вяло поинтересовалась захмелевшая женщина.

– Нет и не собираюсь. Может, уговорю плыть с нами в Россию. Тогда многое упростится. Хотя справки о нем попытаюсь навести до отплытия. – Он поделился своими планами нехотя, не отводя глаз от выпуклого стекла иллюминатора.

Густая россыпь звезд жемчужной сеткой сияла на куполе поднебесья.

– Какая ночь! – лирически прошептал Бодровский.

Его супруга встряла с пьяной злостью:

– Не корчь из себя поэта. Ты мастак привязывать людей к себе. Загонять в угол и надевать хомут. Мне противно обсуждать твои паршивые комбинации!

Ольга Григорьевна порывисто встала. Взяла со столика серебряное ведерко с колотым льдом, в котором охлаждалась бутылка шампанского, и хрустальный фужер на тонкой ножке. Пошатываясь, она направилась к двери.

– Ты куда? – Бодровский встревоженно окликнул жену.

– Подышать воздухом.

Повысив голос, Платон Петрович приказал:

– Вернись!

– Ну уж дышать я буду без твоего разрешения! – фыркнула Ольга Григорьевна, занося ногу над ступенькой лесенки.

Препятствовать он не стал. Оставшись один, Бодровский взглянул на циферблат массивного золотого «Ролекса», булыжником болтавшегося на запястье руки.

До начала срежиссированного спектакля оставался час. Через шестьдесят минут к борту «Свордфиш» должна пришвартоваться лодка с крутыми парнями – главными артистами инсценированного ограбления. Анатолий завербовал двух оглоедов, которых в Италии принято называть людьми из-под темной звезды. Мордоворотов, протиравших штаны в третьесортных барах, не предупредили о реальных шансах потерять парочку зубов или сменить стойку бара на послехирургическую кровать с растяжками. Двум местным барыгам с синими, словно перезревшие баклажаны, рожами предложили сыграть роль грабителей, пообещав за достоверность исполнения отвалить солидный куш.

Платон Петрович, сочинитель этой бездарной пьесы, еще раз хотел прощупать Святого, испытать быстроту реакции, увидеть парализующее прикосновение пальцев.

Барыги получили расплывчатые инструкции, переданные телохранителем Бодровского на дикой смеси итальянского и английского языков с добавлением русского мата. Инструкции состояли из трех пунктов: первое – в оговоренное время подняться на яхту, второе – пошуметь, не причиняя никому вреда, третье – свалить, ничего не прихватив с собой. Расчет на берегу.

– Нихт полицай^[3], – твердил Анатолий, для убедительности почему-то перейдя на немецкий.

Артисты-любители кивали небритыми физиономиями, похлопывали заказчика по плечам, заплетающимися голосами уточняли день и время, дублируя сказанное на пальцах, и возвращались к волнующей теме:

– Нихт полицай?!

Бычевший от тупости итальянцев охранник орал, распугивая посетителей бара:

– Блин! Да не будет ментов! Не будет…

Постановщик спектакля, господин Бодровский, не учел всех желающих блеснуть способностями на палубе «Свордфиш». Хитрец перехитрил себя…

Довольный ловко обтяпанным поручением шефа, Анатолий покинул бар, поставив завербованным ханыгам за свой счет трехлитровую бутыль вина. Они договорились встретиться около полуночи на заброшенном пирсе.

Не успели компаньоны телохранителя откупорить пробку, как за столик подсел звероподобный верзила и поманил синеносого пропойцу согнутым пальцем. Тот покорно придвинулся вместе со стулом.

Энвера, предводителя банды албанцев, успевшей прославиться своими проделками, знали во всех третьеразрядных кабаках городка. Бежавшие из нищей, опустошенной войной и мятежами страны, албанцы, оказавшись за границей, сбивались в стаи, занимавшиеся преступным промыслом, или нищенствовали. О проделках парней из банды Энвера на побережье говорили часто, но полиции никак не удавалось прищемить хвост звероподобному ублюдку, распугивающему своим видом туристов.

У албанца имелся вид на жительство, а на месте преступления Энвера застать никогда не удавалось. Внедрить же осведомителей в замкнутую среду албанской общины было невозможно. Соплеменников они не выдавали. Редких предателей быстро вычисляли и карали со средневековой жестокостью, насыпая в выпотрошенную брюшную полость сексота песок или груды камней.

Лапа албанца, имевшего репутацию похуже, чем у людоеда, скользнула вниз и сжала мошонку ханыги.

– Бамбино, я приготовлю омлет из сырых яиц… твоих яиц, бамбино, если ты не скажешь, чего хотел русский!

Второй знакомец Анатолия, смекалистый малый, ощутив кожей холодную сталь ножа в районе своей печенки, быстро выложил условия предложенного контракта.

Слежку за пожилой четой Энвер установил давно, выделив этих не считающих денег русских из общей массы туристов. Средний по европейским меркам курорт на адриатическом побережье Италии редко посещали богачи такого класса. Вычислить их не представляло особого труда, и в конце концов у Энвера созрел план нанести визит на яхту. Дело в долгий ящик албанцы откладывать не стали.

Сведения, полученные от пьянчужки, несколько смутили главаря албанцев своей невразумительной причудливостью. Но, рассудив, что у богатых свои причуды и инсценировка нападения нужна, чтобы развеять скуку и пощекотать нервы супруге, Энвер постановил подняться сегодняшним вечером на борт яхты. Расклад выпадал удачный. Карта сама шла в руки, и партия казалась беспроигрышной.

Несостоявшихся артистов албанцы вывели на задворки, оглушили, ударив по затылкам кожаным мешочком, наполненным мелким песком, и запаковали в мусорные контейнеры отдыхать до утра. Затем Энвер дождался шустрого пацанчика, приставленного неотступно следить за телохранителем русского миллионера. Замызганный подросток доложил главарю банды, что русский играет в пляжный волейбол с девками.

– Не позже одиннадцати поднимаемся на яхту! – распорядился Энвер, уверенный в успехе операции. – Телохранителя вырубим на пристани, когда он придет итальяшек к шефу на представление отправлять.

Приложившись к прихваченной из бара бутылке, вожак стаи выпил за успех предстоящего налета, поделившись вином с небритыми сообщниками.

До начала операции оставалось не так уж много времени.

К яхте налетчики подошли тихо, на веслах, с соблюдением всех мер предосторожности. Бесшумно поднялись на борт в иссиня-густых сумерках наступающей южной ночи. Палуба, сработанная из дорогих пород дерева, приглушила их шаги.

Святой находился в машинном отделении. Хозяин судна попросил его осмотреть дизель – механическое сердце двухмачтовой красавицы. Особой нужды в этой процедуре не было. Двигатель, собранный на заводах «Мерседеса», работал как часы, обеспечивая яхте крейсерскую скорость до тридцати узлов, и был уже опробован в деле.