Роман Валерьевич Краснов
«Куда смеяться? или В поисках рофла»
– Поведу я оооочень тихо, прямо как ты меня сейчас – тот засмеялся, и весь переулок, аплодируя, смотрел им вслед.
– А винцо-то ниче такое! – Серега распробовал сорт, облизывая уголок рта.
Когда парень приехал домой, все уже спали, и он смог незаметно закинуть в стирку одежду и к ним присоединиться.
***
Тимофей Евгеньевич Котов возвращается после долгого рабочего дня, в течение которого ему пришлось непрестанно патрулировать улицы города и вершить правосудие. Дома его встречает любящая жена, судя по виду изволновавшаяся, и маленький сынишка Антон.
– Не боись, со мной вам ничего не угрожает – говорит Тимофей жене, опрокидывая первую рюмку водки, стресс нужно снять. Антон же часто слышал эти слова и уже мечтал стать таким же, как отец.
Жена смотрит на выпивающего мужа с недовольством и шепчет что-то маленькой худенькой женщине рядом, своей матери.
«Сколько можно вмешиваться в нашу личную жизнь? Никогда ее недолюбливал – думает муж – Частенько она чего-то захаживает… надо что-то делать…»
После четвертой рюмки он подходит к своей рабочей куртке, достает оттуда табельный Макаров и прицельно, насколько может, стреляет в жену, прикрывающую собой сына, затем стреляет в тещу, которая падает на пол с простреленным плечом.
Что было дальше, Антон толком не помнит, помнит только как хотел что-то сказать папе перед стрельбой, но что? Он еще долго будет учиться говорить, потому что теперь облекать мысли в словесную оболочку, пытаться выхватить их из потока сознания – бессмысленное усилие. Отец тоже многое говорил…
Сейчас Антон живет в старенькой пятиэтажной хрущевке и удобно примостившись за старым столом, смотрит аниме укутанный пледом с зарытыми в игровое кресло ногами. Бабушка несет ему очередную кружку чая и в сотый раз спрашивает, будет ли он что-нибудь кушать. Вальяжно отмахивая это предложение хвостом, он принимается за Иван-чай, расслабляющий его до состояния тех трав, из которых собственно чай и делается. Темно-каряя радужка глаза становится еле отличима от зрачка. Попивая чаёк и погружаясь в просматриваемое произведение, будь то второсортный трэшак или что-то более серьезное, этот молодой человек является прямым доказательством того, что значение имени никак не соотносится с его носителем: «Антон» происходит от древнегреческого (αντεω, ανταω – «состязаться», «вступать в бой»). Данный же Антон Тимофеевич Котов более походит на гибрид Манилова и Обломова, у первого унаследовавший мечтательность, а у второго – лень.
К его увлечениям по-прежнему относятся видеоигры. В особенности привлекали квадратные облака в «Minecraft», с них и началось построение любимой карты. За 7 дней ему, конечно, не удалось наложить столько кубов, подспудно восхищавших своей идеальной формой, но пара месяцев и мир готов. Монотонность работы над этим миром растворялась в ее результате: Парк развлечений был составлен всего из 142678 кубов. Затем парк разросся до целого сервера, где могли бы испытать на себе американские горки десятки других игроков и все это сделал он, Антон. Только так он мог поделиться с кем-нибудь широтой своих мыслей, иначе языковой барьер выразиться не позволял: Причудливые абстрактные образы из алгебраических и геометрических прогрессий вели его мысль каким-то своим неведомым ему самому путем. После того, как он узнал, что за размещение сервера нужно платить деньги, уже ряды двоичного кода рисовали ему перспективы на поприще высокооплачиваемого программиста, который будет прокладывать себе дорогу в этом круговороте единицы и нуля. Передать все это словами он не умел, сцеплялись между собой только цифры и формулы.
Бабушка принесла Антону новую кружку чая. Раздался стук в дверь. Антон, обрадовавшись, открыл дверь: к нему пришел его друг Серега, самый лучший друг и, пожалуй, единственный. Войдя в квартиру, Сергей ощутил уже привычное, но все такое же приятное спокойствие: безмятежная тишина расслабила вечно напряженное тело; не смотря на голый пол, всеобъемлющее тепло пронизывало это место и лишь из комнаты слева еле доносились звуки телевизора. Как только гость снял обувь, пушистый зверь, довольно мяукая и урча, начал лосниться к его ногам. Квартира состояла из трех просторных комнат, каждая с видом на противоположную сторону улицы. В комнате бабушки Сергей никогда не был. Стена с огромным ковром отделяла ее от гостиной, где бабушка, как правило, смотрит квадратную коробочку с голосами, сидя на диване, окольцованном большими креслами. В правой же части дома была комната Антона с балконом, открывающим вид на безлюдный дворик пожарной части, соседствующей с домом. Большую часть комнаты занимала кровать, которую домосед редко собирал. Также там стоит рабочий стол с компьютером и разбросанным повсюду хламом, а над ним висит обширная карта солнечной системы, вся усеянная маленькими звездочками, ночью при абсолютной темноте она светится ярко-зеленым фосфорным цветом. Слева от стола, ближе к балкону – старый советских времен шкаф с одеждой. Через стену находится кухня. У всех комнат есть общая деталь, работающая на атмосферу уюта – стены покрыты голубыми обоями с облаками.
Облака еще не рассеялись и в голове у Антона, хоть он и ценил эти встречи и беседы с другом. Часто Антон забывал содержание бесед и фильмов, которые они постоянно смотрели. Он своего рода релятивист, не навязывающий своего мнения собеседнику, но внимательно слушающий его. В какой-то момент они стали настолько близки, что повествование может ненароком свернуть в сторону дешевого гейского фанфика, а это произойдет только через смерть автора!
Увидев, как друг стоит в ожидании беседы (как это обычно и бывает), Антон начал думать, с чего начать диалог. По сути, ему не важно, о чем говорить, главное – начать. Серегу он понимает с полуслова, что неудивительно, ведь тот говорит намного чаще Антона, однако одна загвоздка… Чаще всего, Антон в начале задает другу функцию «Как дела?» в надежде на то, что переменная беседы проясниться, но Сергея это не устраивало, он видит в этом своего рода лень и нежелание разбираться в жизни со стороны Антона. Для него необходимо провести рефакторинг памяти, что Серега и делает время от времени.
– Ну что, дружище, как первая неделя в унике? – вспомнил вдруг Антон и бодро, то ли женским, то ли детским голосом спросил об этом друга.
–Лекции, лекции и еще раз лекции. Хотя, конечно, интересные лекции: зарубежка ( зарубежная литература) и теория литературы зашли на ура. Вспомнил: был один семинар. Опять же в целом интересно, но блин, готовлюсь весь день, а отвечаю минут 10 от силы… У тебя как?
– Да все вроде спокойные, понимающие… – Антон старается вынырнуть из глубин себя.
–Не то, что у нас в классе! – Передразнил Серега.
– О, да. Предметы, правда, скучные.
– Нет, серьезно, там все такие хикканы как и ты? – Настаивал Серега.
– Почему хикканы сразу? Просто с ними легко и понятно – улыбнулся Антон, отхлебнув чая.
– Как там с Юлей?
– Её родители настаивают, чтобы мы съехались… – Антон спокойно взял кота и начал его поглаживать
– Так вы же даже не работаете еще!
– Я работаю…
–Где? И почему ты мне не рассказал? – начал очередной допрос Серега.
Антон понял, что хотел поделиться новостью с другом раньше, но забыл… что тот существует. Антон любит часами проводить время в состоянии забвенной эйфории, где ты никому ничего не должен, где просто летишь или плывешь подобно невидимой камере в «Minecraft». Но сейчас пришел друг и ему нужно уделить особое внимание, сделать это нужно не смотря на стабильное желание хорошенько выспаться. Это нужно сделать потому, что ему не плевать на дружбу, и он ждет от тебя того же. Неплохо было бы решить чего хочется больше: выпасть из жизнь как можно на большее количество времени или все таки принимать участие в жизни друзей и близких, но сейчас не время думать об этом. Сейчас не нужно думать, нужно просто делать.
– Прости, я забыл…. – он сказал это с виноватым видом – Столько всего навалилось, а я тупняк тот еще, сам знаешь – Антон постучал себе по голове.
– Серега смягчился: Ну ладно. Где работаешь-то?
– На какую-то контору таксистов. Делаю им сайты неофициально. Вообще, пока скажу, это интереснее учебы.
– Надо же. Первая неделя прошла только – удивился Сергей.
– Дааа. Ну, ничего, с Юлей я съезжаться не тороплюсь… пожить хочу еще. – Обращаясь будто к сидевшему на коленях коту, ласково сказал Антон. Методы Сергея по рефакторингу, как видите, он не особо разделял.
– Пожить? – прыснул Сергей – еще не все аниме на планете посмотрел? Или может, не выспался еще до сих пор?
Ирония Сергея мутирует в едкий сарказм.
– Не начинай. Нормально все будет. Я еще не вырос просто – Антон задумался, отпустив кота гулять. «Опять я что-то сделал не так или это он перегибает палку?». Антон хотел бы посмотреть на себя со стороны, что крайне проблематично, когда на самом деле нужно провести великую компеляцию перспектив перед запуском программы взрослой жизни. Некогда преобразовывать язык двоичного кода в язык кожаных, постоянно каким-то кривым алгоритмом выражающих свою базу данных. Зато Сергею было все видно, отрешенное равнодушное выражение на лице Антона вызывало в нем ненависть, потому что означало, как ему казалось, наплевательское отношение к нему как к личности. Некогда думать о своем поведении, ведь этот вечно усталый взгляд ебанного отшельника так и просит врезать ему по морде…
–Антон, блять! Мы с тобой и так раз в неделю видимся также как и ты с Юлей. Тебе 5 дней в неделю не хватает отдохнуть!? – Пока Сергей Олегович краснел от гнева и сожаления Антон боролся с желанием уйти вглубь своей неприступной крепости, вход в которую никому кроме него самого не разрешен до сих пор. Иногда они оба думали: «Что у меня общего с этим ебланом, и зачем я вообще с ним дружу?» Сергей очень много времени потратил на дружбу с Антоном, на установку контакта с Пришельцем, поэтому не хотелось ссориться окончательно, но когда говоришь будто бы со стеной, кричишь в нее, а ей хоть бы хны, приходит постепенное разочарование в дружбе, думается, что все эти годы прошли впустую.
– Не учи меня жить, Серега! – голос уже не так похож на женский.
–Для тебя же стараюсь, иначе мхом порастешь! – Немного сомневаясь, сказал Серега. Иногда ему и самом казалось, что он перегибает…
– Юля также думает… Ладно, мне виднее порасту или нет. Дай мне самому решить свои проблемы. Вмешиваясь, только хуже делаешь – вновь смягченный голос сделал акцент на слове «самому».
Тактику ежовых руковиц унаследовал и Сергей. Но не стоит думать, будто он не борется с этим и получается у него это также хорошо как у Антона не порасти мхом.
На этот раз Серега хотел показать другу «Донни Браско», который, как он думал, о важности дружбы, с коей у них было туго при всех пройденных испытаниях. Он продумывал целые кинопрограммы на месяца вперед, и когда Антон рушил планы по разным причинам, его брали приступы неконтролируемого гнева: хотелось причинять боль окружающим, потому что мир не крутится вокруг твоих планов. Хотя Сергей такие ситуации видел несправедливыми, а он старался поступать справедливо. ( В его понимании) Но контролировать чувства он более-менее научился. Чего у него не получалось, так это контролировать бесконечный поток навязчивых мыслей разной степени протяженности.
Всех этих проблем не было у Антона, потому что он не стремился соответствовать каким-либо идеалам, а просто плыл по течению жизни, стараясь заниматься тем, что ему по нраву, и не мешая другим жить также. Правда, фильм показанный другом, нарушил на пару часов его работоспособность, массивы мыслей перемешались между собой, а потоки желаний упразднились до уровня сидения на диване, вот он и растянулся, потягивая лапки, животик внезапно затребовал, чтобы его почесали. Тонкая фигура Юлии затмила поток двоичного кода.
Глава 2.
«Кому быть виноватому – партийцу ль вороватому?
Писателю ль вруну?
Рабочему ль молчальнику? Крестьянину ль печальнику?
Шуту ль говоруну?»
А.Градский «Мы не ждали перемен»
«Он хотел один раз, всего один-единственный раз, быть воспринятым в своей истинной сути и получить от людей отклик на свое единственное истинное чувство – ненависть»
П.Зюскинд «Парфюмер. История одного убийцы»
Как известно, главным вопросом философии является вопрос о первичности духа или материи. В русской же философии, если отмести весь религиозно-идеалистический пафос, таким является вопрос: «А кому на Руси жить хорошо?» В 90-е годы прошлого века этим вопросом задавался чуть ли не каждый россиянин.
О, это была прекрасная пора свободы, равенства и братства: лучшие и предприимчивые люди страны под танковый обстрел белого дома составляли конституцию новой якобинской России будущего. Когда на телевидении могла прозвучать любая точка зрения абсолютно свободно, также как и абсолютно свободно вчерашний советский школьник мог стать свидетелем случайной перестрелки, быть ограблен своими предприимчивыми одноклассниками или пропасть без вести. В новой стране и валюта новая циркулировала по рабочим мозолистым рукам: Кастрюли, сковородки, мыло, еда – любая продукция предприятия. Поколение «Pepsi» достигло невиданных высот на новом поприще, в то время как поколению «Буратино» ( иногда это были один и те же люди) куда меньше повезло в лотерее, где может выйграть каждый! … но не все…
Эпоха эта породила множество умных и добрых людей, в том числе и маленького на тот момент Петю Ефремова. В 1997 году ему было 10 лет. Мальчик терпеливо ждал, когда мама придет и одарит его вниманием и лаской, но она была занята сбором бутылок после изнурительного рабочего дня. От папы ласки ждать не приходится, зато он весь в ожидании, когда же сынок уже сходит за сигаретами.
– Держи! – Худой мужчина с длинной пленкой волос, свисающей у плеч, и в засаленной майке-алкоголичке сунул записку для продавца мальчику в карман.
– А если мне не продадут? – пытался удостовериться мальчик.
– Тогда ищи, где хочешь. Без сигарет можешь не приходить.
Мальчик растерянно посмотрела на отца, который ему казался высоченным.
–Да ладно шучу я – улыбнувшись, мужчина небрежно, полу шатаясь, погладил сына по голове.
На всю квартиру громко играла музыка, давящая гитарными соло и грубыми натужными голосами на барабанные перепонки. Дверь захлопнулась. Мама пришла. Между родителями разыгралась сцена, сопровождаемая криками и матом.
– Ты куда ребенка посылаешь!? – Завопила худая женщина средних лет с закрученными в клубок светлыми волосами в рубахе салатового цвета и брюках-клешах.
– Его надо жизни учить. Вот пускай учится один за покупками ходить – мужчина наполнил стакан жидкостью ярко-янтарного цвета.
– Нашел чему учить. Ума палата, блять…
Пете все это было неинтересно, и он хотел уйти с друзьями гулять, но сильнее всего ему хотелось посмотреть с батей какой-нибудь крутой фильм, на подобии того, что был в прошлый раз. После «Детской игры» мальчик долго не мог уснуть. Жуть, которую он видел в темноте и так боялся неизвестности, таимой в ней, как ни парадоксально и притягивала не окрепший ум юного зрителя сочетанием бескомпромиссной жестокости и примитивного юмора. (Впоследствии этот жанр получит название «трэш») Будучи взрослым, он поймет, что в темноте ничего не было, ужасные картины рисовало его деформированное воображение, от чего ему станет еще страшнее: лучше знать монстра в глаза, чем мучиться в ожидании неизвестно чего. Хоть монстр и отталкивал бы своей непохожестью на человека, однако степень этой непохожести все же ниже чем в пустой бездне, так манящей и пугающей своей неизвестностью.
После похода в киоск Петя зашел на кухню (слева от входа в квартиру) и увидел там маму, избитую в слезах, курящую у окна. Она обернулась и резко выгнала его с кухни. Уже тогда он понимал, что к чему, но старался не думать об этом. Через стенку от кухни в комнате сидел в кресле отец и ждал сына. Они начали смотреть фильм.
– Будешь глоток? – мужчина протянула стакан пива к ребенку.
Петя охотно согласился, чувствуя свою принадлежность к миру взрослых, к касте высших, к миру пьяных. Дорогу в этот мир он искал долго.
В школе маленький Петя быстро смекнул, что деньги на обеды Папа дает ему для тех стрёмных больших мальчиков, что собирают дань с каждого встречного у забора школы. Как-то раз Петя подошел к паре таких и спросил: «Почему вы у меня деньги забираете постоянно? Они же не ваши. И когда вы мне их вернете?»
– Чегоооо? Малец ты охуел что-ли? Иди отсюда, пока зубы целы – засипел на него один.
– Погоди, человечек интересуется. Так, давай ему объясним, как жизнь работает – поправил второй – Слушай сюда, мулек, мы собираем дань на защиту микрорайона. Понял?
– А от кого? – поинтересовался Петя.
– От банды из третьего… все брысь мелочь! – он дал оплевуху Пете.
Дома Петя решил спросить у Отца о деньгах.
– Пап, скажи, а зачем мы отдаем деньги этим людям сверху?
– Ну, менты… – папа поперхнулся – милиция нас защищает от бандитов, а государство обустраивает нашу жизнь…
– А зачем они постоянно возле школы стоят?
– Погоди… кто стоит? – отец переменился в лице.
– Ну, эти большие, которым мы деньги отдаем…
А где конкретно они стоят? – Отец хладнокровно спросил сына.
– Да прям возле школьных ворот – подтвердил ребенок.
На следующий день Петя с отцом встретили сборщиков дани. Отец подошел к одному из них и пнул между ног, второй спохватившись, схватил нож, который одна рука у него мощным рывком отобрала, вторая же рука кулаком прилетела в нос. Обидчик упал наземь.
– Лопатник гони, сука! – рявкнул отец. Взяв бумажник, он спросил у сына, сколько денег он отдал. После ответа ровно тридцать рублей покинуло бумажник и скрылось в кармане отцовских джинсов.
– Еще раз увижу здесь, пиздец вам, вы меня поняли!? – он выпучил глаза на обоих. Вопрос был, конечно, риторический, но один что-то прохныкал что-то невнятное, выпуская сопли и кровь из носа.
Когда Петя рассказал в школе эту захватывающую воображение историю, многие его друзья осудили его. Разве можно стукачить родителям на корешей со своего же микроша? Петя огорчился, что никто не уважает его поступок, вопреки его ожиданиям. С этого момента он начал догадываться об истинной дороге в мир взрослых: нужно тоже сколотить банду и собирать дань. Но для этого нужно еще подрасти, а пока чуток потерпеть издевательства сверху.
Так прошло 4 года. Стояла, входившая в теплую и цветущую фазу, весна. Легкий ветерок обдувал жителей Омска, постепенно привыкающих к сытым нулевым. Тайком от родителей, Петр начал курить. Это было не сложно сделать, когда весь класс поголовно втянулся в никотиновые похождения, а некоторые даже и в алкогольные. Курили обычно целой толпой за трансформаторной будкой возле школы. Петр подходил туда в надежде, что старшаки дадут горький дым затянуть. На этот раз подростку повезло.
За будкой виднелось целое облако сигаретного дыма, в котором вырисовывались силуэты высоких фигур. Подойдя поближе, Петя увидел пять высоких закабанелых одинадцатиклассников: трое из них были в спортивных костюмах, двое – в кожаных куртках и черных джинсах. Из-за расстегнутых курток были видны футболки с изображением голой женщины с вспоротым животом, а над ней – подвешенные за ноги высушенные трупы младенцев. Эта живописная картина отображала группу «Cannibal Corpse». У самого высокого и крепко сложенного из них на голове взъерошенные светлые волосы затягивал красный пояс по каратэ. На районе его звали «Дракон» за его стремление влезть в любую драку. Прославился он после известного случая: Где-то раздобыв учебную ( а может и нет) гранату и самую настоящую катану, Дракон отправился с этим арсеналом в соседний район искать первого встречного, чтобы устроить полный razdryzg. Взрыв гранаты даже попал в новостные сводки. Пригодилась ли ему катана, история умалчивает.
– Здорова, пацаны, че, давно курите? – решил вписаться Петя сходу.
– Пиздюк, иди уроки учи, пока зубы целы! – одернул его бритый под шесть парень в спортивном костюме. Это был Паша «Кислый». Он любил отнимать у пятиклашек деньги на школьные обеды и постоянно ходил с двумя молодцами-богатырями, которые если потребуется, вытрясут из субъекта денежные знаки.
– Ты малявок-то не обижай. – Петя уже было обиделся, но за него вступился Дракон – найди себе ровню по силе, Кислый, или че, до гроба будешь малявок грабить?
Все пятеро ухмыльнулись
– Ладно, ладно, Дракон, попутал слегонца – оторопел Кислый, и выражение его лица стало соответствовать прозвищу.
– Че, Петь, сигу выпрашиваешь? – Дракон отдает парню недокуренный бычок, смеясь – На, становись мужиком, пока не поздно. И запомни: мужик не может не пить и не курить, иначе он не мужик!
Кислый продолжает, прерванный гостем рассказ: «Ну и кароче, выхожу я из компов ( компьютерный клуб) и на меня эта мразь с ножом нападает и кричит: «Деньги, сука, отдал быстро назад мне! Или полосну!» Я, конечно, струхнул, но тут пацаны подбежали, и нож из рук у него выбили. Я ему въебал разок… А дальше мы его песок заставили жрать» – Кислый залился смехом с соратниками.
– Бросал бы лучше херней страдать. Говорю же добром не кончишь: либо зона тебя ждет, либо кто-нибудь еще тебя на перо посадит… – Дракон резко уперся указательным пальцем Кислому в живот.
– Паша, это… а можно с вами деньги собирать с щеглов? – попытал счастье Петя.
– На парашу сдрисни, Ефремов, не то сам щас в копеечку влетишь… – Процедил Кислый и исчез за углом будки с молодцами.
На этот раз Дракон не отреагировал, видимо хмель начал улетучиваться из организма, забирая с собой доброту, щедрость и пресловутое чувство справедливости, которым так славится русский национальный характер.
– Если хочешь проявить себя, пацан, покажи чуркам возле хоккейной коробки, кто тут хозяин – очнулся вдруг Дракон – а мне нужно идти разбираться с мудаками из третьего.
Петр стоял, вдыхая остатки сигаретного дыма, слушал, что ему говорит внутренний голос: «Парень, ты разделяешь бычок с самыми крутыми людьми на районе. Давай, докажи всем этим ублюдкам, вроде Кислого, что ты не лох и ссыкло…»
Петра угнетало положение дел, при котором его могли обобрать в своем же районе по праву сильного, он чувствовал себя не умеющим плавать, в холодном открытом океане, барахтающимся, словно беззащитный мышонок, служащий игрушкой для пираньи в аквариуме перед съедением. Рядом с этим чувством томилось легкое и приятное пламя трепета при виде разгуливающих по улицам банд. Но постепенно Кислый с подручными освобождали нишу держателей района по разным причинам: кто-то присаживался за разбой, кто-то погибал в драке или от передоза. Пустое место заполнило новое поколение, в числе которого был и возмужавший Петр. А место страха и трепета перед старшаками внутри Петра заняло чувство превосходства и особой миссии, которою он выполняет на районе. Когда они ограбили первого мальца в столовке, он ощутил всю привилегированность, и вытекающую из нее мощь хозяина жизни. Осознавая собственное влияние на жизни других, он раздумывал, как бы это все не растерять и кому бы передать бразды правления. Награбленное пацаны делили между собой, и получался солидный куш. Жизнь пошла в гору. Если на улице счастливец говорил всем «Это место для хозяев жизни!», то дома, проигрывая в схватках с отцом, он четко знал, чем слуга отличается от раба: Раб завистлив и пытается завладеть местом хозяина, слуга же предан хозяину и понимает, что у всего в этом мире есть свое место, в том числе и у него самого.
Петр вернулся домой и обнаружил на кухонном столе маленький комочек, завернутый в одеяльце и пеленки. Это был его годовалый племянник Сережа. Парень боялся его трогать т.к. считал очень хрупким и не умел обращаться с младенцами, в которых видел точно такие же дорогие вещи, за ущерб которым взрослые могли наказать. На кухню зашла мать и, увидев интересующегося подростка, сказала: «Возьми, подержи его, только аккуратно». Петр медленно взял малыша на руки, чувствуя, как в этом маленьком комочке пульсирует и медленно развивается жизнь. «Неужели я был таким же когда-то? И вот каким крутым стал благодаря отцу и пацанам…» – Думал Петр. Уже тогда он считал его частью своей неидеальной семьи. Увидев, как комочек жизни заплакал, ему вдруг стало его жалко: он вспомнил искаженные гримасой страдания лица мальцов, которых он обдирал до нитки. Один из них как-то спросил «За что?». И правда ведь не за что, одумался Петр. Теперь эта мысль грызла его время от времени, он даже стал все реже и реже собирать дань. Через 2 года мать Сережи умерла, и Таисия взяла его к себе на попечение, периодически прикладываясь к бутылке.
Дружба народов и при СССР дышала на ладан. А после распада навеке сплотимого и нерушимого союза национальные различия стали первым поводом для того, чтобы вцепиться друг другу в глотки. В процесс этот был вовлечен и Петр: Зимой он часто катался с друзьями на катке. Он не любил играть в хоккей с большинством, так как в самом конце нужно было убирать коробку от снега. В это время он, обычно, сваливал под шумок снегоуборочных лопат, делая вид, что играет в догонялки. И дома грел свой отмороженный красный нос. Но порой находится человек… который подобно кривой шляпке торчящего из пола гвоздя впивается в равнодушную ногу, порой оставляя след на всю жизнь. Бывает это легкий укол или кровоточащая рана. Зависит от осторожности индивида.
– Ефремов! – подкатил Тигран к троице друзей – ты уже какой раз увиливаешь от уборки катка?
Эго Пети зацепилось за слово «Увиливаешь». Увиливаю? В смысле я увиливаю? Я и не должен ни хера, чтобы увиливать. Он произнес эти слова вслух.
– Но ты же, как и все остальные катаешься тут. Все убираются и потом пользуются чистым катком. А ты что особенный какой-то? – с армянским акцентом недовольно высказал Тигран.
Поникнув головой, Петр хотел уж было пристыдиться этими вполне справедливыми словами, однако его маленький внутренний имеющий по русскому языку трояк патриот уловил акцент. Еще с самого детства он слышал армянский язык, который внушал ему страх перед неизвестным: казалось, немытые гости затевают что-то неладное, прикрывая свои коварные планы неизвестным языком, они могут говорить что угодно, даже оскорблять тебя, а ты и не поймешь… Глаза перевели взгляд с коньков на лицо и разглядели в нем армянские черты: Этот отвратительный большой нос, смуглый оттенок кожи, маленькие черные глаза; все это было так не похоже ни на него самого, ни на людей, обыденно его окружавших, и вызывало в нем глубочайшее непреодолимое отвращение, он сразу вспомнил обезьянок из зоопарка, которые выпрашивают у тебя банан. Человек, стоящий перед ним, в его глазах лишь отдаленно напоминал такового. С человеком можно договориться, каким бы он не был, но с животным договориться нельзя, оно просто не понимает цивилизованной человеческой речи, оно только и может приехать в твою страну и издавать странные звуки именуемые языком, скрывая тем самым аналогичное отвращение и неуважение к человеку и его.
– Ну, так что, Ефремов? – не унимался Тигран.
Петр увидел, как за супостатом наблюдает целая орда таких же. Оглянувшись за спину, он почувствовал, что русских на коробке не меньше. Поднимая груз последствий и преодолевая страх расправы со стороны ига, он громко, в надежде быть услышанным белым братством, сказал: «Я живу в России, и какой-то чурка мне не указ, так что свободен!»
Глаза Тиграна налились кровью, и через минуту снег уже ожидал синего цвета, дабы сильнее походить на флаг прекрасной России для русских. Петр утирал окровавленный нос, пытаясь маневрировать возле противника. Их окружила небольшая лужа людей интернационального разлива. Та редкая вещь, еще способная показать нечто общее между армянином и русским на постсоветском пространстве – первобытное месиво одного человека с другим в попытке его уничтожить.
Петр пнул Тиграна между ног тяжелым коньком, но тот продолжал напирать, будто удара и не было. Пятясь от недруга, он оглядывал собравшийся каток, ему казалось, все кричат то ли «Power! Power!», то ли «Петя! Петя!», поднимая вверх кулаки. Это воодушевило его, и он ударил Тиграна прямо в нос, сразу получив в ответ. Не успев оправиться от удара, он уже валялся на земле под тяжелым весом басурмана, гнев и страх сковали его, и он плевался как мог, не понимая, почему подмога так и не приходит, где же они, мои кровные кореша? Повернув голову направо, он увидел, как русская часть толпы по-прежнему что-то кричит, но никто не осмеливается вызволить его из беды.
Через минуту героических барахтаний бойцов разняли родители. Как только бойня прекратилась, толпа начала редеть как ряды зубов у хоккеиста к тридцати.
Петр еще больше разочаровался в дружбе, и разборки не вызывали у него былого азарта. Он стал меньше уделять времени пацанам со двора. Им было все сложнее уговорить его даже выйти покурить, иногда все же удавалось.
– Петро, че с тобой? – спрашивал его один друг – чего не выходишь, случилось чего?
– Да нет, просто чет устал, настроения нет – нехотя ответил тот.
– Э, слышь, малой, сюда иди – свиснул он проходящему мимо – есть че по карманам?
– Нет… – неуверенно произнес парень.
– А если найду – молодец резко мотнул головой наискось.
– Бля харэ уже хуйней заниматься пацаны – вмешался вдруг Петр – ему может дома жрать нечего, а мы еще у него последний хлеб отбираем.
– Ты чего, Петь, еще дадут дома, мне-то какое дело?
– Отъебись от него, я сказал – он легонько толкнул друга в плечо.
– Слышь, голову-то не теряй! – сказал друг и начал напирать на Петра – ты либо с нами, либо против нас – выбирай.
– Да пошли вы нахуй все, мудаки душные! – повысил голос Петр и хотел развернуться уйти, но друг накинулся на него сзади. Они повалились на землю и начали колотить друг друга кулаками. Друг начал душить Петра, лежа на нем, после чего ему прилетело попавшейся под руку бутылкой. Дружба разлетелась на осколки вместе с бутылкой при столкновении с головой.
После этого Петр не выходил на улицу целый год, редко общался с оставшимися друзьями, которых раньше считал слабаками. В целом он стал представлять себе дружбу как нечто ненужное, важнее семьи ничего в этой жизни нет: там тебя постоянно поддержат и никогда не отпустят, всегда поймут и простят, что бы ты ни сотворил.
Однажды парень открыл для себя еще одну особенность мира взрослых. Петр покупал сигареты у бабушек, продающих товар поштучно. Взял сигарету, хотел закурить, но внезапно почувствовал чью-то руку на левом плече. Обернувшись, он увидел отца.
– Ну, закуривай – с интересом сказал мужчина.
Петя остолбенел, пытаясь скрыть страх и недоумение.