Барри Лонгиер
Город Барабу

33

Посланник Сум переступил порог стыковочного модуля шаттла. На борту «Города Барабу» его ждал Карл Арнхайм:

– Решили проинспектировать свой новый военный транспорт, посланник Сум?

Сум внимательно посмотрел на человека и покачал головой:

– Я прилетел, поскольку то, что мне нужно сказать вам, нельзя доверить радиоволнам.

Арнхайм нахмурился и повернулся к двери кают-компании:

– Пойдемте туда, там можно поговорить. – Он зашагал по коридору, открыл дверь, вошел и пригласил нуумианца садиться. Сам же повернулся к бару. – Выпьете, посланник?

– Нет.

Арнхайм пожал плечами, налил себе чашку пурима и опустился на кресло напротив Сума:

– Итак, посланник, какие проблемы возникли?

Сум оперся на край стола:

– Возможно, никакие, мистер Арнхайм, возможно, очень серьезные. Ваша гоата привлекла внимание Имперской Палаты.

Арнхайм сделал глоток, кивнул, поставил чашку на стол и спокойно взглянул на нуумианца:

– И что?

– Мистер Арнхайм, уничтожение «Большого шоу О'Хары» как часть искусно осуществленной гоаты вполне соответствует законам Империи. Но в Палате есть такие, кто считает, что речь в данном случае идет не о гоате. Они намерены доказать, что вы действуете, руководствуясь всего лишь интересами материальной выгоды.

Арнхайм подался вперед, глядя в глаза нуумианцу:

– Я не получу от этого ничего, если не считать сокрушение Джона О'Хары. Как вам прекрасно известно, я уже потратил кучу денег, но даже не претендую на корабль. Мы договорились, что «Город Барабу» со всем его оборудованием передается Империи.

Сум кивнул:

– Да, это и смущает большинство ваших критиков. Однако сам по себе акт уничтожения, осуществленный без какого-либо стиля, также неприемлем.

– При чем здесь стиль?

– Я понимаю, вы невежественны в том, что касается гоаты, и, если быть откровенным, мистер Арнхайм, именно это меня раздражает. До сих пор вы все делали совершенно правильно. Когда ликующая публика арестовала артистов, это было великолепно. Отличный штрих. Но, пусть мне этого и не хочется, вам все же следует рассказать мне все. Все до конца. Если гоата проведена неадекватно, нам грозит принудительная реституция. Мистер О'Хара будет восстановлен в своих правах, а нас с вами ждут большие неприятности.

Арнхайм задумчиво кивнул, сделал еще глоток и отставил чашку:

– Вы хотите сказать, что если я не уничтожу О'Хару в соответствии с определенными правилами, то он выйдет сухим из воды, а я потеряю последнюю рубашку?

Сум кивнул:

– Весьма подходящее описание.

Арнхайм допил то, что оставалось в кружке, откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди:

– Что ж, в таком случае, полагаю, вам стоит подробно просветить меня насчет этой гоаты.

Хаву Да Мираак задумчиво смотрел на человека по имени Билли Пратт, сидевшего напротив него за складным столиком. Пратту, похоже, очень понравился подъем в капсулу на силовом поле, и он чуть было не закричал от восторга, когда попал в очиститель, избавивший его одежду от пыли. Но после того, как гость съел свой паек, он впал в долгое, непонятное молчание. Иногда Пратт вздрагивал, нервно озирался, посматривал в обзорную сферу. На улице почти никого не осталось. Большинство людей были заняты едой.

Хаву вздохнул. Встреча с человеком оказалась не такой интересной, как он надеялся. Пратт молчал, вздрагивал, запускал руку под рубашку. Хаву знал, что вскоре ему придется отправить человека в барак – надо же ему отдохнуть перед очередным рабочим днем. Хаву не вполне понимал смысл того, что объектом гоаты стали люди из цирка. Будь у него достаточно воображения, он и сам осуществил бы гоату в отношении Имперской Палаты, которая обрекла стражей на прозябание в этой глуши ради контроля за людьми.

– Пратт, ты спрашивал меня о гоате.

Человек чуть не подпрыгнул и торопливо вынул руку из-под рубашки.

– Да. – Он глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух. – Да.

– Итак?

Пратт пожал плечами:

– Я просто не понимаю. Вы, нуумианцы, превратили в религию уничтожение людей?

– Нет, нет. – Хаву покачал головой. – Гоата – это не уничтожение людей, если не считать периферийной функцией то, что вы называете местью.

– Не вижу разницы.

Хаву нахмурился и подался к столу:

– Мы говорим «гоата», называя то, что у вас зовется местью. Но этим же словом мы обозначаем и то, что вы называете справедливостью. Если перевести на ваш язык буквально, то гоата означает выравнивание весов, восстановление баланса.

Пратт покачал головой:

– Ну, теперь уж я точно не понимаю. – Он повернулся и кивнул в сторону обзорной сферы: по улице шли усталые люди, возвращающиеся в бараки после ужина. – Мы не называем это справедливостью. Насколько я знаю, Империя просто мстит им всем за то, в чем они совершенно не виноваты. Не знаю, при чем здесь «выравнивание весов».

Хаву кивнул и тут же пожал плечами:

– Некоторые воспринимают людей как единое целое. Предавая гоате одного человека, мы предаем всех…

– Полная чепуха.

Хаву выпрямился и положил руку на рукоятку шокового пистолета:

– Поясни.

– Если то, что вы говорите, правда, то нет никакой причины поступать с этими людьми так, как поступаете вы. То есть нет смысла делать это со всеми. Предайте вашей гоате одного человека.

Хаву убрал руку с оружия и внимательно посмотрел на собеседника. Пратт сказал то, о чем нуумианец сам думал много раз. Гоата, спланированная и осуществленная Имперской Палатой, сильно смахивала на предлог, рациональную конструкцию, причем не очень убедительную.

– Верно, это плохой пример гоаты.

Пратт откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. Похоже, он уже не нервничал.

– Дайте мне хороший пример гоаты.

– Ладно. – Хаву ненадолго задумался. – Классический случай гоаты описан в «Нуумианских хрониках». Там говорится о двух братьях, Хаккире и Джолдасе, которые оба стремились взять в жены Айелу. Айела предпочла Хаккира Джолдасу, и последний решил опорочить брата в ее глазах. Джолдас угнал из поместья отца скот, продал его и представил дело так, будто преступление совершил Хаккир. Узнав о случившемся, отец отрекся от Хаккира и изгнал его со своей земли. После этого Айела тоже отказала Хаккиру и одарила своей благосклонностью Джолдаса. – Хаву помолчал и добавил: – Это называется бент.

Билли Пратт нахмурился:

– Бент?

– Да. Основа каждой гоаты – бент, выведение весов из равновесия, причина, если угодно. Как бы ты чувствовал себя на месте Хаккира, что бы ты чувствовал по отношению к Джолдасу?

– Да ничего хорошего. Не знаю, убил бы я его, но желание наверняка возникло бы.

– Это было бы неартистично, такой грубый прием, Пратт, не гоата. Но ты понял бент?

– Думаю, да. Имперская Палата считает, что Ассамблея Квадранта, в которой большинство составляют люди, остановила традиционную экспансию Империи. Отсюда – бент для гоаты. Палата выбрала для своей гоаты других людей; это то же самое, если бы Хаккир выбрал первого попавшегося ему на улице нуумианца, а не Джолдаса. Примерно так?

Хаву задумчиво посмотрел на человека, хмуро усмехнулся и покачал головой:

– Давай пока остановимся на Хаккире и Джолдасе.

Нуумианец чувствовал себя не в своей тарелке. Гоата Имперской Палаты действительно не выдерживала критики. Но кто осмелится усомниться в справедливости решения Палаты, вынесенном под диктовку Королевской Семьи? Такого прежде никогда не случалось.

– Хаву, так что случилось с Хаккиром и Джолдасом? Думаю, я понял, что такое бент.

Нуумианец сделал вид, будто не заметил фамильярного обращения.

– Хорошо. Имея бент, Хаккир мог пойти либо путем джах, либо путем наджах. Джах – это устранение цели.

– Например, убить Айелу. Тогда Джолдас не получил бы ее.

Хаву кивнул. Человек, похоже, оказался способным учеником.

– Но Хаккир предпочел наджах. Наджах позволяет объекту мести достичь цели, которая стала причиной бента, или установить чаши весов в неравном положении. Но делается это таким образом, что при достижении цели чаши весов уравниваются – это гоата.

Билли Пратт кивнул:

– Джолдас получает девушку, но оказывается, ему не по вкусу то, что он получил.

– Да. – Хаву откинулся на спинку и сделал глоток из своей чашки. Что ж, вечер, похоже, все-таки удался. – Далее, ты должен понять чувства Хаккира к Айеле и отцу. Отец не поверил ему, когда он утверждал, что не виновен.

– Таким образом, отец тоже разбалансировал весы, как и Айела. Она ведь не поверила ему.

Хаву улыбнулся и кивнул:

– К отцу и Айеле он решил применить джах. Цель отца состояла в поддержании чести семьи. Цель Айелы – найти богатого супруга. Как ты понимаешь, все эти элементы и стали составными частями одной гоаты. Искусство в данном случае то, что Хаккир сумел объединить джах и наджах в одном действии.

Билли Пратт задумчиво потер подбородок и кивнул:

– Сладкая месть.

– Не понимаю.

Билли посмотрел на нуумианца:

– Когда акт мести особенно удачен, когда возмездие в полной мере соответствует преступлению, мы, люди, называем это сладкой местью. – Он еще раз кивнул. – Думаю, теперь я понял, что такое гоата. Продолжайте. Что же сделал Хаккир?

– Хаккир исчез и начал новую жизнь под другим именем. Он оставил записку, в которой сознался во всех своих преступлениях, но сделал это так, что Джолдас оказался разоблаченным.

Билли Пратт поднял руку:

– Подождите, давайте посмотрим, смогу ли я угадать, что случилось. Джолдаса отдали под суд?

– Да.

Билли кивнул:

– И он потерял свое состояние.

– Его признали виновным и обязали выплатить суду крупную сумму. Очень крупную.

– Скандал, конечно, опорочил доброе имя отца – джах. Джолдас остался на бобах, а Айела лишилась богатого супруга – джах. – Билли довольно усмехнулся. – И, конечно, Айела, став супругой бедняка, потеряла свою привлекательность.

– Настоящее чудовище.

– Наджах для Джолдаса. – Билли снова кивнул. – Да, в этой гоате действительно есть нечто прекрасное.

– Есть еще кое-что, чего я не объяснил. Гоата дополняется хазбом, и Хаккир своей запиской также совершил хазб.

– Дайте мне угадать. Хазб – это позволить объекту мести узнать, кто совершил ее.

– Верно. И это причиняет ему дополнительные страдания.

Билли кивнул. Лицо его стало серьезным:

– Теперь я понимаю, что люди, бывшие здесь до нас, стали жертвами джаха и, конечно, хазб тоже доставил им немало мучений. Но вот связи между бентом, возникшим в результате решения Ассамблеи Квадранта, и гоатой, на которую обречены колонисты, я не вижу.

Хаву развел руками:

– Я уже сказал, это неудачный пример.

Билли выглянул на улицу. За дверями бараков триста колонистов Мистении и триста рабочих цирка ждали от него сигнала, что башня захвачена. Он повернулся:

– Мне пора возвращаться в барак. Нам обязательно нужно еще раз встретиться.

Рыжий Пони Мийра опустился на солому рядом со слонами. Им разрешалось держать животных и заботиться о них, но только в свободное от работы время, то есть отнимая минуты и часы от еды и сна. Пони удивленно поднял бровь, когда в зверинец вошел Билли Пратт. Рядом с ним шагал Хозяин. Далее следовали Растяжка Дирак и колонист Уорнер. Пони повернулся на бок и закрыл глаза. Проведя целый день в пыльном карьере, а потом присмотрев за животными, он не испытывал ни малейшего желания тратить драгоценное время на разговоры.

– Пони?

Пони открыл глаза, посмотрел на Хозяина и снова закрыл их:

– Здесь таких нет.

В следующий момент главный дрессировщик ощутил весьма чувствительный удар пониже спины. Он повернулся, стиснув кулаки, и заметил, что потревожил его ботинок Хозяина.

– Что это, черт побери, вы делаете?

– Не могу допустить, чтобы ты проспал всю жизнь, Пони. Собирай свою банду и начинай подготовку к параду.

– К па… что? – Растяжка помог Пони подняться, а Хозяин и Билли уже шли между клетками. За ними бежал Костыль Орло. Пони посмотрел на Дирака.

– Растяжка, ты можешь сказать мне, в чем дело?

Дирак пожал плечами:

– Знаю только одно: через десять дней мы устраиваем парад и даем представление. – Он усмехнулся и покачал головой. – Мне объясняли, но я все же не понял, в чем дело.

Пони хмуро посмотрел на клетки:

– Парад? – Он повернулся, сделал несколько шагов и ни с того ни с сего наградил пинком рабочего, разлегшегося на брезенте. – Клык, вставай и начинай готовить фургоны для парада. Видишь, какие они грязные!

– А? – Клык зевнул и потер пострадавшее место. – В чем дело, Пони?

– Парад на подходе: вставай, я хочу, чтобы эти фургоны сияли. Где Вощеный?

Клык потряс головой, просыпаясь, и указал в дальний угол палатки:

– Спит где-то там.

– Иди и скажи ему, что нужно все привести в порядок. Вычистить, отремонтировать и отполировать.

– Парад?

– Ты же слышал!

Клык поднялся с брезента и двинулся в другой конец палатки. Пони повернулся к Растяжке:

– Будем готовы, но… к чему?

Дирак усмехнулся:

– Гоата.

Спавший на полу Ускользающий Саша приподнялся и увидел перед собой Удивительного Озамунда, выглядевшего на изумление мрачным.

– В чем дело, дружище?

Озамунд поднял голову и тут же снова опустил ее:

– Не знаю, что и делать. Просто не знаю. Мистер Джон хочет отправить письма во все лагеря. Я сказал, что это невозможно, а он ответил, что потому и дал мне работу иллюзиониста и мага.

Саша поджал губы, нахмурился, потом улыбнулся:

– Перестань, дружище. – Он поднялся и пересел поближе к магу. – Неужто величайший во Вселенной волшебник и знаменитый эскапист не смогут придумать, как доставить куда-то почту?

Озамунд вскинул брови и посмотрел на друга:

– Есть идея?

Саша пожал плечами:

– Нуумианцы сущие тупицы, когда речь идет о том, чтобы засадить человека под замок. Напомни, чтобы я рассказал о своем знакомстве с Центром Безопасности. А, вот это было дело! Поломал я себе голову. – Он усмехнулся. – Конечно, самое трудное было попасть туда. Мне пришлось…

– У тебя есть идея?

– Конечно. – Саша вздохнул. – Но письмо – такая маленькая штуковина. – Его глаза вдруг вспыхнули. – Вот если бы нужно было увести слонов…

34

На огороде за лагерем заложников Линда Уорнер поднялась от грядки, разогнула занемевшую спину и только тогда заметила идущих по дороге людей. Это были рабочие из отвала, тащившие наполненные камнями тачки. Она оглядела огород и покачала головой. С прибытием женщин и детей из цирка количество едоков значительно увеличилось, а их еще нужно было всему учить. Линда поморщилась, вспомнив толстуху по кличке Пузырь – едва ходит, а съедает в день за пятерых, причем подметает все!

Она подобрала инструменты, повернулась и зашагала вниз по склсчу в направлении лагеря. Подойдя к дороге, Линда остановилась, вглядываясь в лица проходящих мимо мужчин в надежде увидеть Тома. Она, конечно, знала, что муж в другом лагере, у карьера, но ведь всякое могло случиться. Женщина взглянула на сторожевую башню, катившуюся параллельно дороге, и сразу же опустила голову. Лучше подождать. Груженые тачки, поскрипывая и поднимая пыль, тянулись мимо. Неожиданно внимание Линды привлек брошенный кем-то на обочину толстый конверт. Чья-то нога присыпала его пылью, и он был почти незаметен.

Когда сторожевая башня проехала, Линда выронила мотыгу и наклонилась, чтобы поднять ее. Выпрямляясь, она подхватила конверт, повернувшись так, чтобы бдительный нуумианец не заметил ничего подозрительного. Линда торопливо сунула конверт под рубашку и двинулась дальше.

Уж не весточка ли от Тома? Ей хотелось поскорее добраться до лагеря, но она заставила себя идти не спеша. Через минуту ее остановил голос стража, которого колонисты прозвали Бумером.

– В чем дело, Линда? – осведомился нуумианец, который, как подозревала Линда, получал столько же удовольствия, охраняя лагерь, сколько и охраняемые от того, что их охраняют. – Ты что-то грустна сегодня.

– Конечно, господин. Это гоата.

– Верно, Линда, верно. Но не совсем удачная. Никто не должен так страдать… – Бумер не стал развивать мысль. – Решения Королевской Семьи неоспоримы.

Линда улыбнулась про себя. «Значит, запуганы даже они», – подумала она.

– Я могу идти, господин?

Пауза.

– Что ты подняла на дороге, Линда?

Она почувствовала, как в груди похолодело.

– Мотыгу, господин. Я ее уронила.

Пауза.

– Иди, Линда.

Она дошла до лагеря, не смея оглянуться, и свернула к баракам, где страж уже не мог наблюдать за ней. Рука сама метнулась под рубашку и извлекла пыльный мятый конверт. Линда смахнула пыль и, прищурившись, прочла мелко написанные слова. «Джилл Железная Челюсть». Слезы подступили к глазам – она так надеялась, что письмо от Тома. Линда снова спрятала послание под рубашку. Значит, письмо предназначено той, привыкшей, как видно, командовать старухе из цирка.

Выходя из-за барака, Линда поправила юбку и направилась к навесу, где оставила свои инструменты. Она вытащила конверт, но подумала: если страж что-то заметит, наказания не избежать. Еще раз взглянув на письмо, Линда кивнула и убрала его на прежнее место. Как бы ни была ей неприятна Джилл, но ни утаить письмо, ни прочитать его она не могла. Интересно, кто же это так рискует ради какой-то старухи?

Линда вышла из-под навеса, прищурилась от еще яркого света и повернула к баракам. Войдя, она увидела, что женщины из цирка, как всегда, собрались вокруг Джилл и внимают перлам мудрости, которые изрекает седая вещунья.

Линда подошла к Джилл, вытащила конверт и протянула старухе:

– Это тебе.

Железная Челюсть стала открывать письмо, а Линда направилась к выходу.

– Дорогуша?

Линда повернулась:

– Да?

Железная Челюсть подала ей клочок бумаги:

– Тебе. От кого-то по имени Том.

Линда трясущимися руками взяла бумажку.

«Дорогие Линда и Бобби, я здоров и люблю вас обоих. Сделай все, что сможешь, убеди колонистов последовать указаниям Джилл Железной Челюсти. С любовью, Том».

Линда подошла к лавке и опустилась на нее. Потом перечитала письмо. Закончив, она взглянула на Джилл. Старуха качала головой, потирая бородавку на носу.

– Ну, девочки, я всегда говорила, что Билли Пратт сумасшедший, и вот вам доказательство. – Она снова покачала головой. – Ну и ну. Хозяин тоже спятил. – Старуха оторвалась от бумаг и передала их одной из девушек. – Пусть все в лагере подпишут вот это. Не пропусти ни души. – Она взглянула на Линду, и та кивнула в знак согласия. – Линда Уорнер поможет тебе с колонистами. – Джилл улыбнулась. – У остальных задача полегче. Вам надо придумать, как устроить шоу без животных, без арены, без костюмов и без мужчин. – Старуха поднялась, почесала подбородок и еще раз посмотрела на Линду. – После того, как поможешь Простушке Джейн собрать подписи, мне надо поговорить с тобой. Объяснишь, что такое гоата. Только помедленней.

35

На планете Нуумия собирались депутаты Имперской Палаты. Представитель короля, Зереб Ни Су, поклонился депутатам и занял свое место. Специальную сессию созвали по требованию трети делегатов, и это означало, что молодые радикалы предпримут, вероятно, еще одну попытку навязать монархии новое правительство. Разглядывая рассевшихся депутатов, Зереб улыбнулся. Ему не впервой защищать короля.

Внизу, под подиумом представителя монарха, поднялся Председатель Палаты.

– Сессия Палаты объявляется открытой. Согласен с предложением обойтись без обычных предварительных формальностей.

Председатель повернулся и улыбнулся Зеребу. Тот кивнул в ответ – с предложением обратился именно он. Не стоит давать воли этим молодым крикунам.

Кое-где послышались голоса согласных. Председатель поставил предложение на голосование, и его приняли без какого-либо сопротивления.

В заднем ряду поднялся один из депутатов:

– Прошу слова.

Председатель кивнул:

– Предоставляю вам слово, депутат Мису Цхе Бану.

Депутат Бану обвел взглядом собравшихся и обратился непосредственно к Председателю:

– Досточтимый Председатель… – Он наклонил голову набок. – Братья депутаты. – Взгляд в зал. – Я уже несколько раз пытался поставить перед этим собранием вопрос о королевской гоате против колонистов Мистении…

– Протестую! – Кто-то из депутатов вскочил на ноги. – Гоата короля направлена не против колонистов Мистении, а против Ассамблеи Квадранта!

Зереб улыбнулся лоялисту, а тот улыбнулся в ответ.

Депутат Бану посмотрел на Председателя:

– Я бы хотел, чтобы Председатель указал моему брату депутату на недисциплинированность.

Председатель кивнул:

– Я указываю вам на недисциплинированность, депутат Вааг. Вам не предоставляли слова. – Вааг склонил голову и сел на свое место. – Можете продолжать, депутат Бану.

Бану посмотрел в зал:

– Мы уже слышали выступавшего в этом зале представителя короля, который пытался, довольно неуклюже, утверждать, что бент, созданный решением Ассамблеи Квадранта, может быть решен через предание людей на Мистении варианту джах. Зереб Ни Су рассуждает таким образом, что бент одного человека это бент всех людей и что джах в отношении колонистов это джах в отношении Ассамблеи Квадранта. – Он снова оглядел собравшихся и остановил взгляд на представителе короля. – Полагаю, мы все понимаем, насколько глупо подобное рассуждение.

В зале послышались голоса несогласных. Бану поднял руку, и Палата затихла.

– Тем не менее гоата – если мы можем это так сказать – поступила в Палату от имени короля, и мы посчитали возможным согласиться с таким решением. – Бану немного помолчал, затем посмотрел на Председателя. – Если мы усматриваем связь между бентом Ассамблеи и джахом колонистов, то должны согласиться и с тем, что хазб колонистов это также и страдания Ассамблеи Квадранта.

Среди сторонников короля поднялся гул согласия.

Зереб, пользуясь привилегией королевского представителя, встал и поклонился Председателю.

– То, что наши депутаты-диссиденты подтвердили свое согласие с решением большинства, идет на благо Империи, но для этого вряд ли стоило созывать специальную сессию. Что еще желает изложить Палате депутат Бану?

Бану улыбнулся:

– Немногое. – Он кивнул своему помощнику, который сразу же ненадолго вышел из зала и вернулся с какими-то бумагами. Бану обратился к собранию: – Если мы соглашаемся с тем, что хазб колонистов в некоей абстрактной форме доставляет страдания Ассамблее Квадранта, то нужно согласиться и с тем, что если этого не происходит, если хазб не достигает цели, то и гоата превращается в некий гротескный акт агрессии, направленный против беззащитного мирного населения!

Помощник положил принесенные бумаги перед депутатом Бану, и пока тот перелистывал их, Зереб снова решил вмешаться.

– Неужели депутат Бану всерьез намерен убедить собрание, что люди, колонисты Мистении, обреченные на тяжелый, невыносимый, бессмысленный труд, не страдают?

Он опустился на скамью под смех и улыбки депутатов-лоялистов.

Бану наконец нашел то, что искал, и поднял лист бумаги:

– Я сейчас прочитаю кое-что и хочу, чтобы это было занесено в протокол. Каждый лист из имеющихся здесь начинается одинаково. «Королевской Семье Нуумианской империи и Палате Депутатов. Мы, нижеподписавшиеся, желаем выразить нашу искреннюю признательность за обращение с нами, которому мы подвергнуты Имперской Палатой. Тяжкий труд, упорядоченный режим и унижение показали нам всю бессмысленность нашего прежнего существования. Теперь наша жизнь стала целенаправленной, и нет среди нас ни одного, кто не испытывал бы благодарности Королевской Семье за ее заботу и внимание».

Бану поднял стопку бумаг:

– Все это было представлено в посольство Мистении стражем и незамедлительно отослано в Палату работниками посольства, понимающими важность вопроса. Обращение подписано всеми находящимися на Мистении людьми, колонистами и работниками цирка, всеми, кто стал объектом гоаты, решение о которой было принято этой Палатой. – Бану повернулся к депутату, пытавшемуся сорвать его выступление по поручению посланника Сума и Карла Арнхайма. – Кстати, брат, я бы сказал, что гоата вашего мистера Арнхайма тоже не достигла цели.

Королевский Представитель только покачал головой, когда вся Палата поднялась и потребовала слова.

– Придержи коней! Слоны идут!

Хаву Ди Мираак прыгнул к панели, готовясь применить оружие – ужасные пронзительные звуки, вырвавшиеся из звуковых колонок, наполнили всю его капсулу. Из брезентового сооружения, стоявшего в конце улицы, показалась колонна белых лошадей, за которыми следовали прелюбопытные земные животные, слоны, люди в каких-то гротескных одеждах, с разрисованными лицами дудели в огромные рога, прыгали и толкались. Далее следовали фургоны и опять люди. Они танцевали, шли на руках, подбрасывали в воздух мячи, несли огромных змей. Вся эта процессия повернула направо и двинулась к башне.

– Люди! Остановитесь! Остановитесь немедленно!

По сигналу возглавляющего колонну парад остановился и умолк. Колонисты, стоявшие вдоль дороги, захлопали в ладоши.

– Тишина. Тишина, или я включу поле!

Люди замерли, и Хаву перевел дыхание. Взглянув на панель, он увидел предупредительные огоньки всех сторожевых башен в его секторе. Хаву выглянул в обзорную сферу, увидел, что люди не выказывают агрессивных намерений, а, наоборот, улыбаются, и нажал кнопку связи.

– Сторожевой пост деревни номер семнадцать.

В громкоговорителе что-то щелкнуло, затем оттуда донесся слегка дрожащий голос:

– Докладывайте, семнадцатый.

– Я… я не знаю. Что происходит?

– Мы сами пока ничего не понимаем. Похоже, во всех лагерях идут какие-то празднования. Угрозы для наших постов не отмечено.

Хаву посмотрел на заполнивших улицу людей. Они были счастливы.

– Что мне делать?

– Вам угрожали?

– Нет, пока нет.

– Решайте сами, на месте. Сообщайте обо всем необычном. Мне нужно ответить на другие вызовы.

Хаву отключил связь. Из барака вышел человек по имени Билли Пратт. Подойдя к башне, он остановился:

– Хаву?

Некоторое время Хаву смотрел на человека, потом включил внешнюю связь:

– Билли Пратт. В чем дело?

Разводила потер подбородок, оглянулся на застывшую за его спиной процессию и снова повернулся к башне. На его лице сияла улыбка:

– Господин, вам известно о нашем благодарственном письме, посланном в Имперскую Палату?

– Да. Я знаю, что бумаги с подписями ушли из лагеря без моего разрешения, и мне это не нравится.

Человек, похоже, огорчился:

– У нас вовсе не было намерения доставлять вам неприятности, господин. Мы лишь хотели выразить нашу признательность.

– Что означает этот парад, Билли Пратт?

Человек пожал плечами:

– Мы всего лишь демонстрируем то, как мы счастливы, господин.

Хаву внимательно присмотрелся к людям, стоящим на улице и в колонне. Потом перевел взгляд на Билли Пратта и откинулся на спинку кресла, подумать. Вдруг смех наполнил крохотную капсулу. Немного успокоившись, он уже по-иному посмотрел на Билли Пратта.

– Гоата! Двойная гоата! Отличная работа. – Хаву снова рассмеялся и включил систему внешней связи. В конце концов, ему приказали действовать по собственному усмотрению. – Продолжайте. Продолжайте парад, Билли Пратт. Извините, что помешал.

Он подался вперед, наблюдая за тронувшейся с места процессией и уже обдумывая доклад начальнику сторожевого центра.