Юрий Федорович Георгиев
Философия топологического объекта. Континуальность социальной жизни, закон ее пульсации и вакуум

Жене Вилоре и сыну Игорю посвящается

Философия топологического объекта

Рецензенты:

доктор философских наук, профессор В.Ю. Бельский;

доктор философских наук, профессор А.Л. Золкин

Введение

Двадцатый век и его переход в двадцать первый век в истории человечества отметились странной активизацией вращательно-воз-вращательного движения. Капитализм на территории России продемонстрировал свое неожиданное воз-вращение к самому себе после периода существования большевистского социализма. В связи с этим возникли вопросы: произойдет ли в будущем воз-вращение России к социализму, что будет в истории человечества после периода вращения-возвращения капитализма и социализма. На смену классической философии в Европе пришла постмодернистская философия, и пока неясно, произойдет ли воз-вращение к классической философии. В конце двадцатого века стали активно обсуждаться вопросы, способна ли философия вообще качественно прогрессировать, появятся ли новые философские парадигмы, или философии предстоит в будущем лишь анализировать (воспроизводить) те теории, которые уже были созданы в прошлом. Традиционное реалистическое искусство в двадцатом веке начало трансформироваться в современное искусство (contemporary art), и в связи с этим стал дискутироваться вопрос: произойдет ли возврат к традиционному искусству, возможен ли в искусстве качественный прогресс? Чтобы ответить на перечисленные вопросы как минимум необходимо иметь представление о капитализме, философии и искусстве как об определенным образом устроенных объектах, следует ответить на вопрос, какова их конструкция.

Я пришел к выводу, что «воз-вращаемость» таких объектов жизненного мира людей как капитализм, философия и искусство является лентомёбиусной (структурируется подобно воз-вращаемости ленты Мёбиуса). Существующее представление об односторонней Ленте Мёбиуса, вывернутой в себе наизнанку, недостаточно. Известно, что она отличается от обычной ленты, которая двусторонняя и в которой внешняя и внутренняя стороны параллельны друг другу. При склеивании концов обычной двусторонней ленты сопровождающимся выворачиванием ленты наизнанку получается вывернутое в себе самом наизнанку ленточное кольцо. Лента такого кольца оказывается благодаря выворачиванию наизнанку вся односторонней и в силу этой односторонности вся лента оказывается лицевой, при этом лицевость ленты Мёбиуса раздваивается в себе на две модификации: одна исходная (естественная) модификация является лицевой лицевой, а другая (противоестественная) модификация является лицевой изнаночной. Вывернутость ленты Мёбиуса воспринимается обыденно как тривиальная вывернутость. Пришло время воспринимать ее вывернутость метафизически: в процессе выворачивания односторонней ленты Мёбиуса наизнанку происходит рождение монады односторонности, одетой в диаду лицевой лицевой стороны и лицевой изнаночной стороны. При этом лицевая лицевая сторона ленты Мёбиуса и лицевая изнаночная сторона ленты Мёбиуса оказались в состоянии неслиянной нераздельности (или в состоянии одновременной нераздельности и неслиянности). При восприятии ленточного кольца Мёбиуса (вывернутого в себе наизнанку) необходимо увидеть феномен неслиянной нераздельности лицевой лицевой и лицевой изнаночной сторон и сосредоточить на этом феномене свое внимание. При этом будет ощущаться странность такого усложненного терминологического обозначения как «лицевая лицевая сторона» и «лицевая изнаночная сторона». Можно, конечно, провести терминологическое сокращение (упрощение) и говорить, что существуют «лицевая» и «изнаночная» стороны односторонней ленты Мёбиуса, но при этом нельзя забывать, что в таком случае проведено терминологическое сокращение, забвение этого сокращения приведет к ошибкам.

Односторонность или субстанция (монада) ленточного кольца Мёбиуса оказалась скрытой в диаде своих модификаций (модусов). (Сравни: «Единица, до Троицы движась, пребывает единицею, и Троица, до единицы сводясь, пребывает Троицею, сие и дивно есть!.. Единицу в Троице и Троицу в Единице исповедуем, как нераздельно разделяемую и раздельно соединяемую…» (Лепахин В. В. Богословие иконы. Нераздельно и неслиянно. https://www.portal-slovo. ru/art/35887.php). Первую модификацию (лицевую лицевую) я назвал естественной, а вторую модификацию (лицевую изнаночную) я назвал противоестественной, что совместимо с тем, что речь далее пойдет о философии, капитализме и искусстве как о формах социожизни. Естество социожизни – это топологический объект (монада), который существует в двух модификациях своего целого: в естественной модификации естество естественно, а в противоестественной модификации естество противоестественно. Мир социожизни состоит из топологических объектов.

Мне неизвестно, сравнивал ли кто-нибудь такой топологический объект как ленточное кольцо Мёбиуса с монадой, но я уверен, что они имеют одинаковую структуру и одинаковый принцип вращения-возвращения. Мона́да, согласно пифагорейцам, обозначала «божество», или «первое существо», «единицу», субстанцию. Можно предположить, что мир социожизни состоит из объектов, каждый из которых является монадой. Монада – начало бытия, материей которому служит другое, «неопределенная двоица», диада (Диог. Л. VIII 25). Почему речь идет именно о двоице (или диаде)? Потому что монада, облаченная в диаду своих модификаций, вращается воз-вращаясь, то есть она, пребывая в исходном состоянии, трансформируется в последующее состояние с тем, чтобы вернуться в исходное состояние. В результате вращения целостность монады оказывается воплощенной поочередно в двух своих модификациях, одна из которых (исходная) является естественной и лицевой, а другая – трансформированной или противоестественной изнанкой исходной модификации.

При этом возникает сложность с наименованием собственно монады, которая оказывается «одетой» в диаду своих модификаций. Монада не может иметь собственного имени, поэтому она именуется несобственными именами, заимствованными от наименований модификаций целостности монады. Преимущество в наименовании монады имеет имя, принадлежащее монаде в ее исходной (естественной) модификации, с которой все движение начинается и в которую движение возвращается.

Кольцо Мёбиуса – это топологический объект (монада), служащий моделью для остальных топологических объектов. Кольцо Мёбиуса, пребывая в исходном состоянии, трансформируется в последующее состояние с тем, чтобы вернуться в исходное состояние. В исходном состоянии кольца Мёбиуса его вывернутость наизнанку локальна, а два последующих выворачивания кольца наизнанку являются тотальными выворачиваниями наизнанку.

В своем тексте я обращаю внимание на такой феномен, как антиномия неслиянной нераздельности, эта антиномия осталась игнорируемой как современной постмодернистской философией, так и классической философией. «Принципиальное отличие антиномии от противоречия состоит в том, что тезис и антитезис в ней не предполагают синтеза через снятие и не стремятся к нему. Напротив – чем более напряженно противоречие между тезисом и антитезисом, чем ярче оно выражено, тем ближе истина. Справедливо и обратное: чем меньше напряженность противостояния тезиса и антитезиса, тем дальше от истины, синтез же есть уничтожение самой антиномии, а, значит, – максимальное удаление от истины. Единство в антиномии достигается не как «снятие», а как богочеловеческое "примирение"» (Лепахин В. В. Богословие иконы. Нераздельно и неслиянно: URL: https://www.portal-slovo.ru/art/35887.php). В богословии говорится о чуде неслиянной нераздельности в Иисусе божественной и человеческой природ и о том, что человеку не дано собственными силами познать тайну антиномии неслиянной нераздельности.

Антиномия – это топологический объект, который существует как в естественной модификации своего целого (антиномия остается антиномией, пока она не получила адекватного объяснения-решения), так и в противоестественной модификации (когда антиномия уже получила решение-объяснение). Для исследовательских целей антиномия неслиянной нераздельности должна быть интерпретирована, должна получить обоснованное решение. Тайна неслиянной нераздельности для меня оставалась тайной до того момента, пока я не увидел выворачивание односторонней (полностью лицевой) ленты Мёбиуса на лицевую лицевую сторону и на лицевую изнаночную сторону. В данном случае увидеть – значит понять. Я понял, что лицевая лицевая сторона и лицевая изнаночная сторона ленты Мёбиуса находятся не в состоянии различия, не в состоянии тождества, не в состоянии «совпадения» или «единства», они находятся в состоянии неслиянной нераздельности. С этого момента я стал полагать, что противоположность сторон любой бинарной оппозиции существует в двух вариантах: в виде простой противоположной противоположности (что «естественно») и в виде неслиянно-нераздельной противоположности (что «противоестественно»).

Со временем я обнаружил, что наряду с исходной естественной локальной вывернутостью ленты Мёбиуса наизнанку существует возможность (и потребность) еще двух вариантов тотальной вывернутости ленты Мёбиуса наизнанку. Каждое выворачивание наизнанку это процесс неслиянной нераздельности. Первая тотальная вывернутость наизнанку оказывается трансформацией исходного состояния ленты Мёбиуса, а вторая тотальная вывернутость наизнанку означает её возвращение в исходное состояние. Я понял, что для интерпретации событий трансформации философии, капитализма, искусства в двадцатом и начале двадцать первого веков особую актуальность приобрело исследование состояний их первой тотальной вывернутости наизнанку, когда их существование обрело характер одновременной истинности и ложности. Такое исследование потребовало от меня перехода от получившей исторически широкое распространение бинарной логики к тринарной логике, которой в философии еще предстоит получить широкое признание. Суть тринарной логики состоит в признании того, что кроме ложного и истинного в их противостоянии существует еще и вариант неслиянной нераздельности истинного и ложного. В трех главах текста я доказываю необходимость учета тринарной логики в случае философской интерпретации бинарных оппозиций.

События двадцатого века наводят на мысль, что в основании исторического существования-развития конструкций таких объектов, как философия, капитализм, искусство, поэзия, лежит вращательно-возвращательное движение лентомёбиусного типа. Поскольку речь идет о топологических объектах жизненного мира людей, то, как я полагаю, свойственное капитализму, философии, искусству, поэзии как формам жизни людей вращательно-возвращательное движение осуществляется на основе пульсации вакуумного функционирования коллективного тела человечества. Об этом я пишу не только в настоящей работе «Философия топологического объекта», но и в книге «Континуальность социальной жизни, закон ее пульсации и вакуум». Санкт-Петербург. Изд-во С.-Петербургского университета. 1993.

Глава 1. Философия как топологический объект

Иисус: «Когда вы сделаете женское как мужское, внутреннюю сторону как внешнюю и внешнюю сторону как внутреннюю и верхнюю сторону как нижнюю, многое как одно и одно как многое, тогда вы войдете в Царствие».

(Евангелие от Фомы)

«Мы устали от дерева. Мы не должны больше верить деревьям, их корням, корешкам, мы слишком пострадали от этого».

(Ж. Делёз, Ф. Гваттари)

Быть философом сегодня – означает задавать вопросы о природе философии.

В 90-е годы двадцатого века в России начался постсоциалистический (от лат. post – «после») или постсоветский период в жизни населения страны. Россияне продолжают жить в тени социалистического эксперимента, часто вспоминая о нем, теоретизируя по его поводу. Отметили в 2017 году столетие Великой октябрьской социалистической революции. То была собственно революция, которую следует отличать от революционных событий. К революционным событиям можно отнести, например, легализацию в постсоветской России того, что принято называть «современным искусством» (contemporary art), которое публика, посещая галереи, безуспешно пытается интерпретировать и/или «понимать», сравнивая с традиционным искусством. Событием постсоветского времени было появление в период 1970–2000 гг. метаметафорической поэзии, которая противопоставила себя оттепельной лирике шестидесятников и даже «биографической» лирике вообще. В девяностые годы двадцатого века произошло революционное событие в истории российской философии – было ликвидировано тотальное доминирование официозного марксизма-ленинизма и появилась свобода для личного поиска в координатах соотношения классического и постмодернистского типов философского мышления.

До сих пор так и остался неизвестным механизм появления социализма в капиталистической России, остался неизвестным механизм появления в мире современного (contemporary art) искусства, остался неизвестным механизм появления метаметафорической поэзии в России 1970–2000 гг., остался неизвестным механизм появления в мире философии постмодернизма. Капитализм, философия, искусство исторически возникают как некие целостности, в которых заложены две потенциальные тенденции: тенденция структурирования их как объектов определенного типа и тенденция структурирования процесса их исторического развития. Философия сама по себе это топологический объект, который обречен на исследование топологических же объектов. Обычно отмечается, что топология сосредоточивает свое внимание на взаимном расположении частей объемных объектов, способных трансформироваться, выворачиваясь наизнанку, сохраняя при этом свою целостность. Топологический объект имеет конструкцию, аналогичную той, что приписывается в истории философии монаде. Подобно монаде топологический объект предстает «единицей» или «единым, как неделимым». При этом неделимый топологический объект имеет части, то есть топологический объект все-таки делится, однако, он делится неразделимым образом, его части неслиянны и нераздельны или раздельны и слиянны. Возникает вопрос: каким образом может нечто делиться неделимым образом, каким образом возникает неслиянная нераздельность? С древних времен считалось, что феномен неслиянной нераздельности доступен пониманию лишь высшим божественным силам. В действительности, конечно, феномен неслиянной нераздельности доступен пониманию людей. Эта доступность становится абстрактно реальной с момента открытия в 1858 г. математиками Августом Фердинандом Мёбиусом и Иоганном Бенедиктом Листингом ленточного кольца Мёбиуса. Реальная возможность для появления парадигмы лентомёбиусного устройства мира появляется с исторического момента, когда обозначилась перспектива перехода философии из ее постклассической (постмодернистской) конструкции в предстоящую (как я полагаю) неоклассическую конструкцию.

Момент появления постмодернизма приходится на то время, когда язык философии непроизвольно из своей естественной модификации (когда понятия философии существуют в форме философских категорий) стал трансформироваться в противоестественную (метаметафорическую) форму: понятия постмодернистской философии существуют одновременно в форме философских категорий и в форме философских метаметафор. Язык философии стал сближаться с образным языком искусства в его противоестественной модификации. В этот исторический момент быть философом значит думать о том, что такое философия и какова ее конструкция.

Конструкция философии является лентомёбиусной. Ленточное кольцо Мёбиуса является односторонним (монадичным), однако ее односторонность не существует в чистом виде потому, что при выворачивании ленточного кольца Мёбиуса наизнанку односторонность (монадичность) сразу же воплощается в двух модификациях. Одна из модификаций оказывается цельной или естественной (лицевой лицевой), а вторая модификация оказывается внутри себя исходно противоречивой – она оказывается лицевой и изнаночной одновременно. Изнаночная сторона развивается, существуя в зависимости от развития лицевой стороны. Обе модификации рождаются одновременно, но лидирует в своем развитии естественная (лицевая лицевая) модификация. Роль противоестественной модификации философии заключается в том, чтобы быть инструментом для возвращения монады (философии) в естественную модификацию. Постмодернистская (неклассическая) модификация философии рождается изнанкой классической модификации, постепенно созревавающей в ней исторически. Обе названные модификации монады являются окнами, через которые философ пытается увидеть монаду, увидеть философию в ее таковости, в «чистом» виде. Эта таковость и есть вакуумная основа, сопутствующая эмпирическому процессу мышления философов.

Лейбниц говорил, что «монады вовсе не имеют окон, через которые что-либо могло бы войти туда или выйти оттуда». Соглашаясь с Лейбницем, тем не менее, следует сказать, что монада в действительности имеет окна, и эти окна являются окнами (то есть модификациями монады) для невхождения через них в монаду и для не-выхождения через них из монады, эти окна являются окнами, скрывающе-раскрывающими вакуумное присутствие монадического одного. Одно (монада) существует как два (как две её модификации), а два (две модификации) существуют как одно (как монада). Модификационными являются такие части, которые соизмеримы с целым и являются формой, модусом, его существования. Спиноза полагал, что модусы – различные состояния, которые принимает единая субстанция. Односторонность (субстанциональность) такого топологического объекта как одностороннее ленточное кольцо Мёбиуса, вывернутое наизнанку, обнаруживает себя в двух модификациях («окнах») – в лицевой лицевой и в лицевой изнаночной модификациях.

Лента Мёбиуса может служить моделью любого топологического объекта. Философия – это топологический объект, который подобно ленте Мёбиуса исторически способен (вынужден) трансформироваться (пульсировать) из исходной модификации (из исходного модуса) своей целостности (реальной и вакуумной) в другую модификацию (во второй модус) их целостности (реальной и вакуумной) с возвращением в исходную модификацию (исходный модус) их целостности (реальной и вакуумной). Телесным сигналом для трансформации философии как топологического объекта является пульсирующая телесная усталость, оборачивающаяся пульсирующим подъемом энергии. Усталость тела от естества своего существования пессимистична, вместе с тем она же является местом рождения оптимистичного авангардистского телесного импульса.

Странная пульсирующая жизненная усталость: Ленин (с концептом революции) в Швейцарии уставал, ожидая начала революции в России; Кандинский, Малевич и другие (с концептом искусства) уставали от реализма в искусстве; поэты-метаметафористы (К. Кедров, И. Жданов и другие с концептом поэзии) уставали от засилия лирики шестидесятников и лириков вообще; постмодернисты Делёз с Гваттари и Деррида (с концептом философии) уставали от засилия в философии исторически сложившегося логоцентризма. Делёз с Гваттари заявляли: «Мы устали от дерева. Мы не должны больше верить деревьям, их корням, корешкам, мы слишком пострадали от этого. Вся древовидная культура основана на них – от биологии до лингвистики» (см.: «6. Ноябрь 28, 1947: Как сделаться телом без органов? Яйцо догона и распределение интенсивностей» // Делез Жиль, Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения. Книга 2. Тысяча плато. М.: Астрель, 2010. – 895 с.). Усталость – это не управляемый напрямую человеком телесно-духовный феномен. Духовное записано в телесном, а телесное записано в духовном, то и другое коренится в телесном вакууме человека.

Делёз и Гваттари вслед за Арто (Антонен Арто – французский режиссер, актер, поэт, теоретик театра, выдвинувший идею «театра жестокости») противопоставляют организму (органам тела) тело без органов (ТбО). ТбО, как можно догадаться, и есть то телесно-вакуумное измерение, в рамках которого зарождается спонтанным образом усталость от классической (прежде всего, как предполагается, от гегельянской) философии. Делёз и Гваттари пишут: «28 ноября 1947 года Арто объявил войну органам: Дабы покончить с Божьей карой, «если хотите, то можете связать меня, но нет ничего более бесполезного, чем орган». Главнее органов, главнее организма Тело без органов» (Делёз Ж., Гваттари Ф. 6. Ноябрь 28, 1947: Как сделаться телом без органов? Яйцо догона и распределение интенсивностей // Делез Жиль, Гваттари Феликс. Капитализм и шизофрения. Книга 2. Тысяча плато). Делёз и Гваттари, ссылаясь на Арто, фактически отмечают авангардистский характер пульсации вакуумного тела без органов, подающего сигналы для человека: неизбежен момент, когда «нам до смерти надоедает видеть своими глазами, дышать своими легкими, глотать своим ртом, говорить своим языком, иметь анус, глотку, голову и ноги. Почему бы не ходить на голове, не петь брюшной полостью, не видеть кожей, не дышать животом?» (Там же).

Делёз и Гваттари рекомендуют коллегам: «Найдите свое ТбО, сумейте его сделать, это вопрос жизни и смерти, молодости и старости, печали и радости. Именно тут все разыгрывается» (Там же). «ТбО – это желание, это то, что и посредством чего мы желаем» (Там же). Делёз и Гваттари пытаются обозначить механику перехода в вакуумном Теле без органов (ТбО) от одного желания к другому желанию, отрицающему предыдущее желание. Иначе говоря, их интересует главный принцип бытия Тела без органов (ТбО). Возникает вопрос: удалось ли им найти этот принцип бытия ТбО, и дать ему описание? Гегель в свое время дал зримое определение сути бытия вообще: «… бытие есть простое самоотношение с самим собой» (Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1. Наука логики. Издательство «Мысль». Москва – 1974. С. 380). Самоотношение бытия можно увидеть умом в двух вариантах: в «простом» варианте как некую круговость или кружение (циркулярность) и в «непростом» варианте как лентомёбиусную круговость. Циркулярной видится суть бытия Делёзу с Гваттари. Они пишут: «ТбО сделано так, что его могут занимать или заселять только интенсивности. Только интенсивности проходят и циркулируют», и далее они отмечают, что «тело без органов – не сцена, не место, даже не опора того, где что-то может происходить. Ничего общего с фантазмом, интерпретировать нечего. ТбО заставляет проходить интенсивности, оно их производит и распределяет в таком spatium, который сам интенсивен, лишен протяженности. Оно – не пространство и не в пространстве, оно – материя, занимающая пространство в той или иной степени, в той степени, какая соответствует произведенным интенсивностям. Оно – интенсивная, неоформленная и нестратифицированная материя, интенсивная матрица, интенсивность = 0, но в таком нуле нет ничего негативного, нет ни негативных, ни противоборствующих интенсивностей» (Делёз Ж., Гваттари Ф. 6. Ноябрь 28, 1947: Как сделаться телом без органов? Яйцо догона и распределение интенсивностей // Делез, Гваттари. Капитализм и шизофрения. Книга 2. Тысяча плато. Подчеркнуто мной – Ю. Г.).

Делёзу и Гваттари не удается традиционным категориальным способом объяснить, каким образом их тело без органов (ТбО) оказывается способным порождать новое (неклассическое, постмодернистское) смысловое содержание в условиях вынужденного привычного повторения ими и их коллегами старого (классического) предметного и категориального содержания философии. Делёз и Гваттари прибегают к нетрадиционному (метаметафорическому, как я полагаю) способу объяснения, оправдывая нетрадиционность своего объяснения ссылкой «на право без правил» их совместного ТбО (вакуумного тела без органов) мыслить и разрешать философские проблемы любым, даже самым «диким» способом. Суть бытия ТбО ими сводится к тезису: «ТбО сделано так, что его могут занимать или заселять только интенсивности. Только интенсивности проходят и циркулируют». «Циркулярный» значит имеющий форму проведенной циркулем окружности, форму круга, а круг обычно понимается как знак повторяемости. Делёз и Гваттари говорят, что в ТбО «Интенсивность = 0, но в таком нуле нет ничего негативного, нет ни негативных, ни противоборствующих интенсивностей» – под нулем в данном случае подразумевается отсутствие противоборства противоположностей и это можно интерпретировать опять же в духе «циркулярности», круговости, повторения одного и того же. При этом Делёз и Гваттари, в принципе, знают о том, что повторению одного и того же должно сопутствовать появление «различия», появление чего-то нового, но не могут объяснить, как при повторении одного и того же возникает нечто новое. Объяснение могло быть получено только в рамках лентомёбиусного мышления, время для которого еще не подошло. Делёз и Гваттари считают, что первым увидел в «вечном возвращении» (то есть в циркуляции с её повтором) порождение различия Ницше, при этом они гордятся тем, что именно они первыми увидели то, что это порождение различия в повторе первым увидел Ницше. Этот тот случай, когда увидел и не понял.

В действительности, раньше Ницше порождение различия (новизны) при круговом повторе увидел (и не понял) Гегель, который это зафиксировал в понятии рефлексия. Гегель писал, что рефлексия есть «такое движение, которое, будучи возвращенным, впервые лишь в этом возвращении есть то, что начинается, или то, что возвращается» (Гегель Г. В. Ф. Соч. – М.-Л. Т. 5. М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1937. С. 469). В моменте возвращения совпадают повтор (отождествление) и начинание нового (появление различия). Сообщить о совпадении повторения с начинанием нового не значит доказать (и показать зрительно) существование совпадения повтора с начинанием нового.

Осталось топологически (используя образ ленты Мёбиуса) на примерах объяснить и описать, как такое совпадение может происходить. Тождество – это топологический объект (монада), который существует в двух модификациях своего единства: как единство себя (тождество в силу тождества) и как единство себя и своего иного (тождество в силу различия). Первая модификация тождества является естественной (лицевой лицевой или при сокращении термина просто лицевой), а вторая модификация является противоестественной (лицевой изнаночной или просто изнаночной). Лицевая сторона и изнаночная сторона на ленте Мёбиуса неслиянно нераздельны, следовательно, тождество в силу тождества и тождество в силу различия неслиянно нераздельны, что можно на этой ленте увидеть и понять. Различие – это топологический объект, который существует в двух модификациях своего единства: как единство себя (различие в силу различия) и как единство себя и своего иного (различие в силу тождества). Первая модификация будет естественной (лицевой лицевой), а вторая будет противоестественной (лицевой изнаночной). Лицевая лицевая сторона и лицевая изнаночная сторона неслиянно нераздельны на ленте Мёбиуса, следовательно, различие в силу различия и различие в силу тождества неслиянно нераздельны, что можно увидеть только на ленте Мёбиуса. Таким образом, получается, что порождение различия в повторе объяснимо лишь при ссылке на лентомёбиусного типа неслиянную нераздельность различия и тождества. Ссылка Делёза и Гваттари на циркулярность или на кружение бинарных оппозиций в их ТбО ошибочна, нет нуля в циркулярном кружении, но есть нуль в выворачивании наизнанку (т. е. в неслиянной нераздельности) сторон бинарной оппозиции. Делёз и Гваттари говорят, что «нет ни негативных, ни противоборствующих интенсивностей» в нуле интенсивностей. Они ошибаются: в действительности в нуле осуществляется неслиянная нераздельность противоборствующих сил (сил повторения и сил появления новизны), само противоборство достигает апогея напряженности.

В теле без органов (ТбО) противоположные интенсивности существуют исторически накопленными, со временем противоборство между ними достигает наивысшего накала, в результате чего происходит лентомёбиусное неслиянно-нераздельное выворачивание наизнанку самого процесса противоборства как топологического объекта. Когда Делёз и Гваттари пишут: «Мы устали от дерева» (то есть они устали под давлением норм институционально оформленного и обязывающего классического философствования полагать доминантой устройства мира порядок и самотождественность или «древесность»), то в этот момент в их совместном «теле без органов» усталость от норм классического философствования выворачивается наизнанку – эта усталость оборачивается взрывом такой энергии, которой хватает на то, чтобы Делёз и Гваттари всю свою жизнь могли доказывать, что доминантой мироустройства является не порядок, а хаос и различение (а не отождествление). Усталость и взрыв энергии неслиянно-нераздельны. Усталость была лицевой стороной противоборства интенсивностей ТбО, теперь усталость становится изнанкой противоборства интенсивностей ТбО, а лицевой стороной противоборства интенсивностей Тбо становится авангардистская энергичность.

Само философское бытие Делёза и Гваттари обретает при этом форму конструкции лентомёбиусного типа, им приходится проходить свой путь, явно и неявно считаясь с тем, что лицевая сторона их философствования (признание доминирования корневища, хаоса) вынуждена всё равно согласовываться с изнаночной стороной их философствования (с признанием того, что дерево все-таки существует, хотя и занимает с их точки зрения подчиненное положение в отношениях с корневищем). Это видно на приведенном мной в тексте рисунке, изображающем постмодерниста, наивно думающего, что он всегда идет по ленте Мёбиуса лишь вверх головой.

Обычно не догадываются, что изначально локально вывернутое ленточное кольцо односторонней ленты Мёбиуса может еще дважды быть вывернуто наизнанку, каждый раз это будет её тотальным выворачиванием наизнанку. История тотального выворачивания наизнанку ленты Мёбиуса это, конечно, собственно «лентомёбиус-ная» история, но она служит моделью существования и такого топологического объекта, как философия. История классической философии (как топологического объекта, как монады) это исторический процесс постепенной подготовки философии к будущей трансформации философии из ее исходно естественно-исторически возникшей модификации в последующую противоестественную (постмодернистскую) модификацию философии. При этом изменяется не только осознаваемая ткань философствования, но изменяется и сопутствующая ей вакуумная (бессознательная) ткань процесса философствования.