Георгий Тушкан
Джура

II

А солнце все пригревало и пригревало, слизывая своими лучами снег.

– Кучак, Кучак! – разносился по утрам на весь кишлак крик Джуры.

Но Кучак никогда не откликался.

Тогда Джура давал Бабу понюхать старый халат Кучака и посылал ее на поиски. И обычно собака находила его дремлющим на крыше какой-нибудь кибитки, под теплыми лучами солнца. Джура и Кучак поднимались на обнажившуюся вершину холма. Там, опустившись на корточки, они осторожно соскребали ножами серый налет с просохшей, успевшей потрескаться щебенистой глины. Это была селитра^[17]. Они горстями ссыпали ее в кожаные мешки.

Бабу подолгу внимательно смотрела на работавших, нюхала землю и потом ретиво принималась рыть когтями; комья глины и щебень летели во все стороны.

– Ложись! – приказывал ей Джура.

Бабу нехотя ложилась. Соскучившись, Бабу убегала к девушкам, рывшим гульджан на склонах гор. Кучак со вздохом смотрел ей вслед.

– Она разыщет все гнезда и соберет все яйца куропаток, а я их так люблю! – со слезами в голосе говорил Кучак. За работой Кучак пел, а Джура слушал его песни.

 
…Есть там призрак Джабырбаян,
Есть там сказочный великан,
По имени Ачалык.
Не расскажет о нем язык:
Он высок и четырехглаз,
Он всю землю видит зараз,
Может он вперед и назад
Свой удвоенный кинуть взгляд.
Всякие там чудовища есть,
Там у них становища есть…
Там – народ, с которым войну
Ведет неустанный джинн.
Этот джинн в пещере живет,
Он любимцем пери слывет…^[18]
 

Выходя по утрам из кибитки, аксакал прищуренными глазами вглядывался в сай – долину реки, туда, где из вечно горячих источников поднимались водяные пары.

– Эй, Джура, ну как? – спрашивал он и жевал губами.

– Нет еще пути, обвал не прошел, – отвечал Джура, поглядывая на ближний склон горы, покрытый смерзшимся снегом. Однажды ночью весь кишлак проснулся от грохота. Лаяли собаки и испуганно блеяла коза.

Джура пришел к аксакалу в кибитку:

– Обвал прошел, путь свободен.

Аксакал молча кивнул головой.

Лавина завалила снегом пропасти, пересекавшие горы, и проложила сплошной снежный путь вниз.

Утром Джура и Кучак пошли вслед за аксакалом вниз, к саю, захватив с собой топоры и кожаные мешки. Шли по снежному пути, насыпанному лавиной. Потом спустились в глубокое ущелье и берегом горной реки, протекавшей внизу, вскоре достигли горячих источников.

Клубился пар. Кругом зеленела трава и водоросли. Пахло серой. Осторожно переступая через потоки, подошли к большой яме с горячей водой. Джура разгреб горячую землю и, сунув туда яйца куропатки, засыпал их.

Помолившись, аксакал сбросил халат и, не снимая рубахи и штанов, чтобы не простудиться, полез в воду.

– Лезь сюда, – сказал он Кучаку, – ты тоже исцелишься от злых духов – арвахов, которые причиняют людям боль в суставах и костях.

Кучак попятился.

Джура быстро сорвал с него одежду и, раздевшись сам, потащил его за собой. Вода была горячая, и сидеть в яме было приятно…

В кишлак возвратились к вечеру, довольные и веселые. Несколько дней подряд Джура охотился с капканами. Подолгу стоял он на вершине горы Драконов, внимательно вглядываясь в горы, и удивлялся. Где же киики? Куда ушли архары? Не видно даже волков и барсов. Неужели все животные перекочевали на юг? Однажды, возвратившись вечером с куропатками, Джура пришел в ярость, узнав, что Кучак все еще не заготовил пули. После долгих поисков Бабу нашла Кучака в камнях, куда он забился.

– Ну зачем тебе пули? Ведь карамультука-то нет! – жалобно говорил Кучак.

– А ты забыл о двух карамультуках, спрятанных у Биллянд-Киика? – напомнил ему Джура.

Кучак, обжигая пальцы, всю ночь усердно помогал Джуре обливать камешки расплавленным свинцом, который они сами топили из добытых ими свинцовых камней. Пуль заготовили много. Но охотничий закон требовал: на двух козлов – одну пулю.

Ранним утром, когда солнце еще не взошло, Джура пришел в кибитку к аксакалу. Старик вопросительно посмотрел на Джуру, черного от несмытой копоти.

– Кииков нет. Архаров нет. Все ушли на юг. Ждать до осени, пока киики откормятся и вернутся сюда, нельзя. Пошли меня с Кучаком на охоту!

– Сам знаю, – сердито сказал аксакал, недовольный тем, что Джура слишком смело смотрит ему в глаза. – Я посмотрю в книгу судеб и тогда скажу тебе, когда и в какую сторону нужно идти на охоту.

Пока аксакал гадал, Джура разыскал Кучака и разбудил его.

– Вот что, – сказал он. – Аксакал сейчас гадает, куда мы должны идти. Но что мы будем делать, если он пошлет нас не на юг, к Биллянд-Киику? Ведь только там есть у нас карамультуки.

– На запад пойдем – плохо, – сказал Кучак, – на восток пойдем – очень плохо, на север пойдем – еще хуже. Пальцем киика не убьешь, а капканом много тоже не наловишь. Разве попросить аксакала, чтобы он вымолил для нас у хозяина зверей счастливую охоту с капканами? Для этого надо принести в жертву белого лунорогого киика, а где его поймаешь?

Джура влез на крышу кибитки и осторожно заглянул через дымоход к аксакалу. Огонь костра освещал коричневое морщинистое лицо старика.

Аксакал сидел у костра, поджав под себя ноги. На его коленях лежала толстая старая книга. Он закрывал глаза, раскачивался, потом, внезапно раскрыв книгу, тыкал в нее своим костлявым пальцем с длинным кривым ногтем.

Джура прислушался к шепоту:

– В сторону восходящего солнца, на восток, указывает книга, но там они ничего не убьют…

Подумав, аксакал захлопал в ладоши и приказал вбежавшей девочке позвать всех обитателей кишлака.

Вскоре все собрались.

Аксакал встал, поднял над головой растрепанную книгу и торжественно показал на юг. Его глаза насмешливо и хитро сверкали.

– Благодарите мудрость судьбы, она посылает вас на юг, – торжественно сказал аксакал. – Там, у Биллянд-Киика, водится множество жирных архаров и кииков. Да будет ваша облава добычлива!

Джура улыбнулся. Значит, духи говорят так, как это выгодно аксакалу! Пожалуй, и он, Джура, сможет заставить духов предсказывать события в свою пользу.

Аксакал опустил книгу. По обычаю, он не употреблял при сборах слова «охота»: иначе не будет успеха.

– Да побольше колбас из уларов принеси, – добавила Зейнеб, обращаясь к Джуре.

– Это Кучаку надо сказать, – ответил Джура, – мое дело – охота. Больше голодать тебе не придется.

III

Рано утром Джура и Кучак, одетые в пушистые козьи шкуры, отправились в путь. Кучак, славившийся уменьем заготовлять впрок мясо, был сам не свой от радости. Высокий широкоплечий Джура шел впереди и нес в ружейном чехле, разрисованном головами барсов, свинец и порох. Кучак, навьюченный множеством мешочков с пахучими травами и перцем, еле поспевал за ним. Кроме того, он нес в мешке две горсти муки и немного табачных листьев. Это был подарок аксакала из его личных запасов. Соли не брали. Много каменной соли – голубой, розовой и серой – было в горах у Биллянд-Киика. Напускная важность Джуры, как только он покинул кишлак, растаяла под лучами солнца.

Кишлак давно остался позади. Вооруженные палками и тишой, шли они по хрустящему насту, скованному утренним морозом. С охотниками шли собаки: проворная, умная Бабу и Рыжая. Тут же бежал Тэке, сын Бабу, черный, с белым пятном на груди. Он старался не отставать от матери, но в рыхлом снегу это ему плохо удавалось.

Умчавшись далеко вперед, Бабу вдруг останавливалась, нетерпеливо поджидала охотников и снова бежала, улавливая запах козлов.

Альпийские галки с красными носами и красными лапами кричали, летая над ними.

Все выше поднимались охотники, переваливая через горы. Путь они узнавали по своим приметам, шли над обрывами, шли по узким киичьим тропинкам, где даже не разминуться двоим, шли, стараясь держаться солнечной стороны. На солнце было тепло, зеленели альпийские луга, а в тени лицо стыло от мороза. Охотники переходили лужайки. Тюльпаны задевали их за ноги. Фиолетовые, розовые, желтые, с разноцветными крапинками и полосками цветы кивали головками под слабым южным ветерком.

– Эй, блошиный батыр! Подпевай! – кричал он Кучаку. Но Кучак, еле поспевавший за ним, только качал головой: где уж тут петь, когда едва успеваешь цепляться за выступы скал, чтобы не сорваться в пропасть!

Голодные и усталые, они часто садились отдыхать. Джура жадно осматривал склоны гор, на которых виднелись киики, а Кучак любовно гладил цветы руками.

Наконец они дошли до перевала. Сильный ветер валил их с ног. Сугробы снега, доверху забившие широкие ложбины, преграждали путникам дорогу.

– Попробуй перейти эту белую трясину! – испуганно кричал Кучак.

Кучак знал, как опасен рыхлый, мокрый, подтаявший на солнце снег. Ступишь в него – провалишься, и тогда – смерть. Прощай, архарья печенка с жиром!

– Рано идем! – ворчал Кучак. – Архары еще не обросли жиром. Вот осенью и дороги хороши, и у архаров на три пальца жира под шкурой.

Джура молчал. Он приказал Бабу идти вперед. Бабу подошла, ступила на снег передней лапой и быстро отпрыгнула назад.

– Вперед! – крикнул ей Джура.

Но Бабу легла и отвернулась в сторону, делая вид, что не слышит.

– Теперь вижу, что идти нельзя, – сказал Джура. – Надо дождаться утра, когда подмерзнет.

На ночевку спустились к обнаженным синим скалам. Ночевали под нависшим камнем у летнего пастбища – джейлау, где еще с осени женщины оставили заготовленные кучки хвороста. Растопили в казанке снег, вскипятили воду, засыпав туда три щепотки муки, и с наслаждением, до пота, пили аталу – мучную болтушку. Джура протянул было пиалу с болтушкой Тэке, но Кучак вырвал ее у него из рук.

– Ты голову потерял? – закричал он. – Собака – нечистое животное, и своим черным, нечистым носом она будет лезть в пиалу, откуда едят мусульмане!

Он, ворча, отошел в сторону, разыскал в камнях углубление и налил туда немного аталы. Остальное он хотел доесть сам.

– Не жадничай! – крикнул Джура.

Кучак вылил остальное в другое углубление.

Рыжая, толкнув Кучака, бросилась к атале. Она начала жадно глотать, обжигаясь и повизгивая. Бабу тоже была голодна, но она подождала, пока атала остынет, и не спеша принялась за еду. Рядом с ней, урча от удовольствия, лакал болтушку Тэке. Утром, до восхода солнца, охотники начали переправляться через снежные препятствия. Они ложились на подмерзший снег и ползли, загребая руками. Когда снег с хрустом оседал под тяжестью их тел, они замирали в ужасе, стараясь даже не дышать. Бабу, Рыжая и Тэке осторожно следовали за ними. Это была самая опасная часть пути.

Так шли охотники через горы, реки и ледники. На склонах они замечали стада пасущихся животных. При виде охотников они уходили в горы, и тогда Джура громко проклинал людей, увезших его карамультук.

Путь подходил к концу. У водораздела соляной реки Тууз-Су, свергавшейся двумя водопадами с огромной высоты в разные стороны, Джура свернул к красным скалам. Внизу, в расщелине горы, мчалась бурная река Сауксай. Гигантская каменная стена была рассечена трещинами. Выбрав одну из трещин, доходившую до реки, Джура решил по ней спуститься.

– Обойдем, поищем тропы, – попросил Кучак.

Но Джура вспомнил слова отца: «Прокладывай путь первым, пусть по твоим следам идут караваны. Только люди-овцы ходят по одной и той же дорожке, а храброму охотнику-батыру стыдно ходить козьими тропами. Как козел-вожак прокладывает тропинку и идет впереди стада, так и ты должен идти впереди племени».

Джура привязал Тэке к камню, позвал Бабу и уложил ее на плечи. Бабу лежала спокойно, свесив ноги по обе стороны шеи Джуры. В ее карих глазах видны были покорность и доверие к хозяину. Придерживая ее за ноги, Джура стал на колени, спустил ноги в щель, которая была как раз по ширине его тела, и, упираясь локтями и коленями в выступы, начал спускаться.

Кучак, предварительно помолившись, кряхтя от волнения, приготовился было тоже спускаться, но Рыжая ерзала у него на плечах и жалобно выла. Тогда он привязал ее арканом к спине и полез. Ноги и руки его дрожали от страха и сильного напряжения; он стонал, взывал к добрым духам – арвахам.

«Глупый Джура! – думал он. – Из-за его гордости мы погибнем здесь».

Джура спускался лицом к реке, а Кучак – спиной, до боли зажмурив от страха глаза.

Уже совсем внизу, когда Джура стоял на высоком берегу, у Кучака под рукой сорвался камень.

– Падаю, держи меня! – закричал он, но удержался, открыл глаза и увидел, что ему остается сделать только шаг, чтобы стать на берег.

Джуре пришлось проделать обратный путь и спуститься вниз с Тэке за плечами.

Подошли к Сауксаю.

Гром и стон стояли над вспененной рекой, затуманившейся от брызг. Даже Джура удивился: он никогда не видел, чтобы весной река была так многоводна. Летом – другое дело: тогда тают ледники и Сауксай разливается во всю ширину своего огромного русла. В недоумении стоял Джура на берегу. Подумав, он усмехнулся и сказал перепуганному Кучаку:

– Смотри, вода уменьшается с каждым мигом. Видишь куски снега в воде? Это где-нибудь вверху лавина завалила русло и остановила воду, а сейчас вода прорвалась.

Через два часа вода спала. Поток, оставаясь таким же бурливым и страшным, стал значительно уже. Джура взял длинный аркан и метнул его через реку. Петля попала на камень противоположного берега. Джура и Кучак сбросили халаты. Груз уложили и привязали на плечи.

С верховьев Сауксая доносились раскаты грома. Это падали лавины. Остатки их то сдерживали воду, то разрывались под ее натиском, и река поэтому текла неравномерно, то разливаясь, то суживаясь.

Выждав, когда придет временное затишье, Джура, держась за аркан, вошел в бурлящую воду. На руках он нес Тэке. Бабу, обвязанная арканом через грудь, осторожно вошла в воду. Течение тотчас сбило ее с ног и понесло.

В брызгах и пене налетевшей воды Джура уже не видел Бабу и сам едва держался на ногах.

Когда он вырвался из водоворота, Бабу была уже на берегу и сушила шерсть, катаясь на спине в горячем песке. Привязав на конец аркана камень, Джура перебросил его назад Кучаку. С противоположного берега долетели проклятия Кучака и визг Рыжей. Она вырывалась и кусалась, боясь воды. Даже пробовала перегрызть аркан, которым Кучак с трудом обвязал ее.

Отплевываясь и фыркая, Кучак вылез из реки. Рыжая захлебнулась, и ее пришлось подтянуть за аркан. Джура поднял ее за задние ноги и стал трясти. Из пасти собаки полилась вода. Рыжая захрипела. Джура положил ее на песок и начал катать. Наконец она пришла в себя.

IV

Перейдя реку, охотники очутились в урочище Биллянд-Киик. Это было то место, куда они так стремились. Урочище было целой маленькой страной со множеством пологих склонов, покрытых альпийской растительностью. Снежные пики возвышались вокруг. С юга Биллянд-Киик замыкал огромный ледник. Ниже, в ущелье, зеленела роща. Деревья самых причудливых форм росли между скал. В скалах таились пещеры.

Биллянд-Киик был краем, населенным непугаными животными. Козлы и медведи, архары и барсы чувствовали себя здесь как дома. Кучаку, который увидел на близком от себя расстоянии свое любимое лакомство, дикую индейку-улара, урочище казалось раем. Охотники надели халаты и пошли, стараясь согреться быстрой ходьбой.

Они спешили до захода солнца достичь пещеры, в которой из года в год помещалось охотничье становище.

Охотники поднимались по голым скалам все выше и выше. Прошли несколько речушек, покрытых льдом. Наконец свернули в ущелье. Здесь на белом снегу ярко выделялась зеленая роща; среди серых скал она казалась странным зеленым оазисом.

Охотники расстались. Джура пошел за двумя карамультуками, которые он, возвращаясь домой, в прошлом году спрятал в дупле большой арчи. По старому обычаю, часть оружия оставлялась в тайниках на месте охоты.

Джура быстро шел вперед. Ноздри его раздувались, вдыхая знакомый запах прошлогодних листьев и горьковатый аромат почек. Забыв об усталости, он прыгал с камня на камень, с сугроба на сугроб. Деревья били его ветвями по лицу. Солнце еще не зашло, но синие тени дышали морозом. Мокрый снег смерзался. Издали послышался отрывистый лай убежавшей вперед Бабу. Джура быстро побежал на ее зов.

Последние ветки раздвинулись. Роща отступила. От огромной арчи, стоявшей на некотором расстоянии от рощи, убегали вверх, на гору, два медведя. Третий, присев на задние лапы, отмахивался передними от наскакивавшей Бабу. Заметив Джуру, медведь испуганно рявкнул и побежал прочь.

Из-под ног зверя покатилась палка и, звякнув о камень, выбила искры. Джура бросился к ней.

– А-а-а!.. – закричал он в гневе и горе, поднимая погнутое дуло карамультука.

Сгоряча он попытался его выпрямить. Нет, не вылетит пуля из неровного дула. Неохотник не поймет горе охотника, лишившегося оружия. К счастью, в дупле есть еще два карамультука. Джура отбросил погнутый ствол и побежал к арче.

Старательно заделанное им в прошлом году дупло, в котором хранились карамультуки, было разорено. Под деревом валялись в беспорядке смятые, раздробленные остатки двух карамультуков и охотничьей утвари.

Джура понял, что бурые медведи, проголодавшиеся после зимней спячки, учуяв в арче запах человека, разломали дупло и выволокли оттуда завернутые в просаленные шкуры карамультуки. Волосы под меховой шапкой Джуры зашевелились: все надежды на добычу мяса рухнули. Как охотиться без ружей? Не только кишлак не спасешь от голода, но и самим нечего будет есть. Джура яростно метался, поднимая погнутые стволы карамультуков и снова отбрасывая их в сторону.

– Ай, синий осел, синий осел! – ругал он себя. Опять медведи, с которыми он каждый год вел упорную борьбу, посмеялись над его молодостью и неопытностью. Джура был уверен, что медведи хотят прогнать его из охотничьих угодий. Но этого не будет! Разгневанный Джура выхватил нож и бросился за врагами. Но не успел он пробежать нескольких шагов, как мимо него со свистом пронесся камень; за ним еще несколько больших камней покатились по склону.

Джура растерялся. Может быть, это землетрясение? Но гора не дрожала. Прожужжав, камни зарывались в глубокий снег, лежавший в ложбинах.

Рыжая и Тэке, перепугавшись, жались к Джуре. Он сердился и посылал их наверх, откуда доносился лай Бабу. И в тот момент, когда, разозлившись, Джура отбросил Рыжую ногой в сторону, камень, пронесшийся сверху, раздавил ее.

Джура наконец догадался, что это медведи сталкивали на него с горы камни. Ему рассказывал аксакал, что медведи так охотятся за архарами, но до сих пор Джура этого никогда не видел. А может быть, это просто каменная осыпь?

Несчастье с Рыжей отрезвило Джуру. Он отозвал Бабу и, схватив Тэке на руки, побежал вниз. Там он сложил в кучу весь лом и сел возле на корточки, обиженный и сердитый. Потом лег на землю и заплакал.

«Ау-уууу!..» – завыла Бабу, уловив в голосе хозяина оттенок жалобы. Тэке, глядя на мать, стал тихонько подвывать. Джура очнулся уже ночью. Он вытер глаза и быстро оглянулся: не видел ли кто его позорной, бабьей слабости?

* * *

Расставшись с Джурой, Кучак вначале шел быстро и мурлыкал под нос. Но чем темнее становилось, тем тише он шел, вытягивая, как гусь, голову. Он оглядывался во все стороны. Кучак боялся встретить горного человека. Деревья все теснее обступали его, а причудливые пятнистые камни казались человеческими фигурами. Кучак с ужасом ждал появления злых и отвратительных духов гор. Каждую минуту он останавливался, чтобы рассмотреть свою тень: не дух ли это следует за ним?

При виде пещеры – цели пути – Кучак радостно вздохнул, на его лице разгладились нервно дрожавшие морщинки.

«Какие перемены произошли за год в моих владениях! У большой арчи сломана верхушка, молоденькая арча у камня засохла». Он принялся собирать сучья и кору для костра.

Вдруг на дереве что-то зашумело. Кучак замер, и собранные им сучья посыпались из его рук. К своей радости, он увидел филина, который, как это хорошо знал Кучак, охраняет людей от злых духов. Кучак обрадовался, что у него есть такой надежный защитник. Обрадовавшись, он сначала выругал филина, а потом дружески ему подмигнул. Филин почистил клюв когтем и уставился на Кучака круглыми желтыми глазами.

Кучак развеселился и быстро собрал топливо. У каменных осыпей, где когда-то, по преданиям, дед Кучака убил в рукопашной схватке медведя, он заметил горностая.

– А-а-а! – уже совсем весело крикнул Кучак. – Побольше плоди детей – побольше будет мне на шубу шкурок!

У входа в пещеру он замедлил шаги и, спрятавшись за камень, громко закричал:

– Гоп-гоп-гоп-гоп!..

Но из пещеры никто не выскочил. Кучак не доверял пещерной темноте: мало ли кто мог там быть.

Из складок пояса он достал сверток, развернул промасленную шкурку, вынул мешочек, достал из него кремень и фитиль, скрученный из козьей шерсти и вымоченный в растворе селитры, и огниво. Сев на корточки, он взял в левую руку кремень, прижал большим пальцем фитиль и ударил по кремню куском закаленного железа. Посыпались искры, фитиль задымился. Кучак сунул его в пучок сухой травы и, раздув огонь, швырнул горящий пучок в пещеру. Никто не выскочил. Кучак внес дрова…

Оттого ли, что он сильно продрог, или страх сковал его пальцы, но Кучак долго высекал огонь. Руки его дрожали, и искры сыпались мимо. В пещере было темно, и Кучак боялся оглянуться. Он был уверен, что злые духи стоят за его спиной и мешают ему разжечь костер.

Наконец трут задымился. Шумно втягивая в себя воздух, Кучак тужился, раздувая трут, обложенный мхом и корой. Голубой язычок пополз и зашипел. Сухие сучья затрещали и сразу вспыхнули, разбрызгивая искры.

Темнота исчезла, а вместе с ней исчезли и пугавшие Кучака невидимые духи. Пещера осветилась. Огромная, закопченная, метров сорок в высоту и тридцать в ширину, она могла вместить человек сто. Здесь из века в век останавливались охотники. Кучак, выскочив из пещеры, бросился к месту, где с прошлого года лежали заготовленные им дрова. Он внес их и подложил в костер.

– Фу-у! – облегченно вздохнул Кучак и, распахнув халат, приблизил к огню обнаженную грудь.

Огонь обдал его жаром, но Кучак все ниже пригибался к костру. Отогревшись, он, высыпав из мешка поклажу, побежал в рощу и быстро нагреб в мешок снега. Вернувшись к костру, он взял горящую ветку и пошел в угол пещеры. Укрепив ее в трещине, Кучак произнес заклинание. Потом отодвинул в сторону несколько камней, поднял каменную плиту и из тайника, находившегося под ней, вытащил большой котел для варки пищи. Давным-давно завезли сюда этот котел его предки. Кучак притащил котел к огню, вынул из него хранившиеся там предметы и свалил в кучу перед костром. Затем тщательно выскреб грязь и ржавчину и поставил котел на огонь – кипятить воду.

– А-а-а! – уже совсем весело крикнул Кучак. – Побольше плоди детей – побольше будет мне на шубу шкурок!

Усевшись возле кучи металлических вещей, Кучак стал перебирать их. Чего здесь только не было! Наконечники для копий, два кремневых ножа, четыре грубые каменные чаши, горсть драгоценных камней, собранных в прошлом году и утаенных от аксакала, и несколько старинных монет. Кучак мурлыкал под нос песню. Он знал много песен и любил их петь.

 
Есть земля там, и в той земле
Птица есть об одном крыле.
Кто о диком верблюде слыхал?
Кто о том, что есть дикие люди, слыхал?
Кто о медведе Алатхаке слыхал?
О нем не всякий слыхал.
Жесток и злобен этот медведь,
Женоподобен этот медведь.
Мухи водятся там
С казарок величиной.
Мыши водятся там
С овчарок величиной.
 

Потом Кучак далеко запрятал свои богатства, о которых он не говорил даже Джуре. Ему хотелось есть, а Джура все не шел. Кучак верил, что завтра он будет есть печенку архара. Ведь Джура – первый в мире охотник. Где другим до него! В расчете на верный успех завтрашней охоты он засыпал в кипяток последние три пригоршни муки и запел:

 
Завтра буду есть печенку в жире…
 

Но тут прибежала Бабу и совсем некстати завыла. Кучак от неожиданности вздрогнул, швырнул в нее поленом и выругался, призывая на помощь добрых духов.

«Не случилось ли чего-нибудь с Джурой?» – подумал он. Но идти искать его побоялся.

Три раза Кучак приносил в пещеру дрова, прежде чем пришел Джура. Кучак от радости даже не заметил отсутствия карамультуков.

– У, дурная! – Он возмущенно плюнул на Бабу, с лаем прыгавшую вокруг хозяина.

Тэке лег у огня и немедленно заснул.

– Плохо, – сказал Джура, – медведи дупло разломали. Все из дупла вытащили и попортили. У карамультуков деревянные ложа разбиты в щепы, а стволы погнуты… стрелять нельзя.

– Ай-ай-ай! – в отчаянии завизжал Кучак. – Это не медведи, это хозяин зверей Каип не хочет дать нам добычливую охоту!

– А твою Рыжую медведи убили камнями.

– Ай-ай! – крикнул Кучак. – А у меня в тайнике крысы все ложки изгрызли.

– Ты синий ишак! – выругался Джура и, сердитый, сел у костра сушить ичиги.

Кучаку не терпелось обсудить случившееся, но Джура так упорно молчал, что Кучак не решался заговорить. Так же молча они стали пить аталу.

– Плохо, – сказал Джура и лег спать, с головой закутавшись в шкуры.