Лестер Туроу
Будущее капитализма

Общий рынок будет писать правила мировой торговли, в частности, по той причине, что это теперь единственная в мире группа, занимающаяся этим бизнесом – то есть писанием правил. Он должен писать правила для стран, входящих в Европейское сообщество, и говорить не входящим, как они могут в него войти. Что бы он ни написал для этих аутсайдеров, те будут переписывать это как собственные правила для аутсайдеров, поскольку аутсайдеры, не входящие в Европейское сообщество, тем самым не входят в бизнес писания международных правил. В то время как торговая система ГАТТ – Бреттон-Вудс имеет ключевое значение, другие учреждения системы, возникшей после Второй мировой войны, – Международный валютный фонд (МВФ) и Всемирный банк барахтаются в поисках своей роли. МВФ первоначально был создан с целью креди-тования богатых промышленных стран для временногосбалансирования платежей, но в последние два десятилетия ни одна крупная промышленная страна не брала у него займов. За недостатком таких клиентов он стал заимодавцем-спасителем для стран третьего мира, но у него нет достаточных ресурсов, чтобы задержать бегство капиталов из таких стран, как Мексика. Его нынешние функции необходимы, но если бы надо было спроектировать учреждение для его нынешней роли, то никто не спроектировал бы учреждение вроде нынешнего МВФ. Рост мировых рынков капитала и их способность перемещать массивные потоки денег в страны третьего мира и из этих стран уже сами по себе означают, что МВФ должен получить совсем другую структуру и иметь в своем распоряжении намного больше денег (29).

Всемирный банк был спроектирован для финансирования общественной инфраструктуры. Третий мир все еще нуждается в построении общественного сектора инфраструктуры, чтобы мог эффективно действовать частный сектор, но общественный сектор инфраструктуры, часто эффективно занимающийся кредитованием, в концеконцов начинает поддерживать нечто иное, чем общественные инфраструктуры. Деньги взаимозаменимы. Если Всемирный банк финансирует хороший проект, то можно предположить, что страна, получившая его заем, предприняла бы это дело и без его помощи, так что заемВсемирного банка просто высвобождает ресурсы этой страны на что угодно. Тем самым Всемирный банк финансирует другие проекты, то есть второстепенные проекты с высокой вероятностью провала. В этом свете Всемирный банк имеет глупый вид. Чтобы такого не случалось, Всемирный банк должен финансировать лишь те проекты, которые отдельные страны без этого не стали бы предпринимать.

Поскольку до самого последнего времени многие люди в третьем мире верили в социализм, они тратили собственные ресурсы, освобожденные займом Всемирного банка, на предприятия, которые вряд ли понравились бы многим политикам и налогоплательщикам – особенно американским консервативным политикам; например, они часто поддерживали квазиобщественные корпорации, конкурировавшие с частными корпорациями. В ответ на подобную критику Всемирный банк имеет теперь отдел, финансирующий частный сектор. Но если кредиты предназначаются частному сектору, то зачем нужен банк, имеющий целью финансировать общественный сектор? Международные банки частного сектора с удовольствием финансировали бы в частном секторе любой хороший проект.

Опять-таки, подобно случаю с МВФ, у третьего мира есть реальные проблемы, нуждающиеся в помощи первого мира, но для этого понадобится спроектировать учреждения, которые вряд ли будут похожи на нынешний Всемирный банк.

ДЕМОКРАТИЯ, НАЦИОНАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО И МИРОВАЯ ЭКОНОМИКА

Хотя еще не ведутся переговоры о глобальном общем рынке, весь мир по существу нуждается в такой же координации и гармонизации, какая теперь существует в Европейском сообществе. В Европе идеология движет экономику; в мире экономика движет идеологию. Но как бы ни были направлены силы, движение направляется к одной цели.

Чтобы глобальная экономика работала, нужна политика сотрудничества, но сотрудничество потребует отказа от значительной части национального суверенитета. Кейнсианский локомотив сотрудничества резко ограничивает свободу правительства независимо действовать в сфере экономики. Сообщество стран неизбежно должно коллективно согласовывать ставки процента и бюджетные балансы. Микроэкономические системы государственного регулирования должны гармонизироваться. После такого согласования они не могут быть изменены односторонним решением. Условия, необходимые для работы «сотрудничества», не такуж сильно отличаются от условий, необходимых для работы формального общего рынка.

Чтобы могла работать глобальная экономика, потребуется в значительной степени пожертвовать национальным суверенитетом, но представители и левых, и правых политических течений справедливо говорят, что это недемократично. Недемократично правление иностранцев или, что еще хуже, правление международных бюрократов. Такое правление могло бы быть демократичным лишь в случае, если бы было демократически избранное мировое правительство, но и левые, и правые первыми стали бы возражать против любого такого правительства.

Вследствие этого в течение некоторого периода времени мировая экономическая игра будет происходить в среде, где правила изменчивы – и не вполне известны. Даже когда они будут написаны и известны, неясно, кто будет проводить их в жизнь. В периоды кусочного равновесия уровень неуверенности чрезвычайно повышается.

* ГАТТ (GATT, General Agreement on Tariffs and Trade) – Генеральное соглашение о тарифах и торговле. – Прим, перев.

** Конституция 13 американских колоний (Articles of Confederation), принятая в 1781 году и замененная в 1789 году Конституцией Соединенных Штатов.

*** Lester С. Thurow. Head to Head: The Coming Economic Battle Among Japan, Europe and America. – Прим. перев.

Глава 7
ПЛИТА ПЯТАЯ: МНОГОПОЛЯРНЫЙ МИР БЕЗ ДОМИНИРУЮЩЕЙ ДЕРЖАВЫ

Американское лидерство в глобальном капитализме после Второй мировой войны естественно произошло из военного положения Америки в конце этой войны. В очень реальном смысле американская экономика была мировой экономикой. Все должны были продавать американцам или покупать у американцев, поскольку это был единственный народ, который имел деньги, чтобы их тратить, и располагал почти двумя третями мировых производственных мощностей (1). Поскольку Соединенные Штаты разработали атомное оружие и были единственной некоммунистической страной, экономически способной содержать большие военные силы, то другого военного лидера и не могло быть.

Но особая экономическая роль Америки возникла из особой последовательности событий после войны. Подобно тому, как люди ожидали, что после сноса Берлинской стены и развала СССР коммунизм безболезненно и быстро перейдет в капитализм, люди надеялись в то время, что восстановление экономики после Второй мировой войны будет безболезненным и быстрым. Но этого не произошло. Конец войны не принес быстрого восстановления ни старым союзникам, ни только что побежденным врагам. Проблема была проста. И у бывших союзников, и у бывших врагов валютные резервы были истощены закупками поставок, необходимых для ведения войны. Америка, не разрушенная войной, была единственным местом в мире, где можно было приобрести оборудование для восстановления разоренной войной экономики. Чтобы заработать деньги на закупку требуемого для перестройки оборудования, другие страны должны были что-то продавать американцам. Но для этого надо было изготовить продукцию, которую американцы захотели бы купить, а это можно было сделать только с помощью нового оборудования. Система попала в замкнутый круг. У иностранцев просто не было способа достать деньги, чтобы купить оборудование, а без покупки этого оборудования они не могли возобновить гражданское производство.

Ответом был толчок со стороны государства – так называемый план Маршалла. Соединенные Штаты решили дать своим бывшим союзникам и бывшим врагам финансовые средства, нужные им для покупки оборудования, чтобы перестроить их разоренные войной заводы. План Маршалла сработал, но надо помнить, что он был начат лишь в 1948 г., через три года после окончания войны (2). Понадобилось значительное время, чтобы додуматься, что капиталистическое самовозгорание само по себе не произойдет. Повторные экономические кризисы и неспособность к восстановлению Великобритании, ближайшего военного союзника Соединенных Штатов, сыграли, по-видимому, ключевую роль в убеждении американского руководства, что надо что -то предпринять (3).

Первоначально план Маршалла был предложен также СССР и Восточной Европе, но маршал Сталин отверг это предложение. Он объявил своей целью построение глобальной коммунистической экономики, которая будет соревноваться с капитализмом и в конечном счете одержит над ним верх.

План Маршалла включал значительные суммы денег. Платежи доходили до 2% американского ВВП (4). Со стороны получателей это было около 10% их ВВП. В наши дни 2% ВВП составили бы около 140 миллиардов в год в виде экономической помощи. Для сравнения: теперь Америка предоставляет лишь 8,7 миллиарда экономической и гуманитарной помощи и 5,3 миллиарда военной помощи – 0,3% своего ВВП (5). Еще важнее был тот факт, что эти деньги представляли многолетнее обязательство, позволившее всем остальным странам мира рассчитывать на поддержку США в их длительныхусилиях восстановить своеблагосостояние.

Мотивы Америки были отчасти альтруистичны, но отчасти были продиктованы страхом перед коммунизмом. Если посмотреть теперь, по прошествии времени, на риторику, служившую политическим оправданием этих действий, то страх перед коммунизмом кажется более важным мотивом по сравнению с альтруизмом. В конце концов в Соединенных Штатах – стране исторического изоляционизма – под именем антикоммунизма удалось реализовать интернационализм. Через пятьдесят лет эта антикоммунистическая риторика, использованная для реализации интернационализма, стала беспокоить тех, кто все еще верит в американский интернационализм. Если коммунизма больше нет, то зачем американцам интернациональная точка зрения? Республиканский «Контракт с Америкой» не содержит ни слова о международной экономике, о внешней торговле, об иностранных инвестициях (6). Возможно, «Контракт с Америкой» не призывает к изоляционизму, но он, несомненно, призывает к значительному отходу Америки от своего мирового лидерства.

Непосредственно после Второй мировой войны американское лидерство в некоммунистическом блоке было просто необходимо, поскольку в Америке была единственная крупная неразрушенная индустриальная экономика, и только Америка обладала военной силой для сопротивленияраспространению глобального коммунизма. Если какая-нибудь страна хотела остаться вне коммунистического блока, то вряд ли у нее был иной выбор, чем присоединиться к американскому блоку и принять американское руководство. Поскольку все страны, за исключением Канады в Северной Америке и некоторых нейтральных стран Европы (Швеции и Швейцарии), нуждались в американской помощи, то американское лидерство после Второй мировой войны стало самой сердцевиной капиталистической экономики. После Второй мировой войны капиталистическая экономика была обречена на вращение вокруг Соединенных Штатов, точно так же, как коммунистическая экономика была обречена вращаться вокруг бывшего СССР. В некоммунистическом блоке ни одна крупная капиталистическая держава, даже Франция, никогда не стала столь независимой, каким стал в конце концов Китай в коммунистическом блоке. Каждый раз, когда союзники угрожали отойти от американского влияния, можно было использовать угрозу коммунизма, чтобы сохранить единство глобальной системы (7).

Если план Маршалла был стартовым мотором, то система ГАТТ – Бреттон-Вудс была двигателем послевоенного экономического роста. Неудивительно, что эта система отразила методы, эффективные на американских внутренних рынках. С таким менеджером, как Соединенные Штаты, это была англосаксонская, то есть подчиненная правилам, юридическая система. В центре ее были правила, а не административное руководство правительств (как в системах Японии и Франции). Экономическая движущая сила исходила от Соединенных Штатов. Соединенные Штаты предоставляли обширный богатый рынок, куда легко было экспортировать продукцию. Их денежная и налоговая политика предотвращали внезапные спады и способствовали энергичному росту.

Соединенные Штаты сосредоточили внимание на геополитических военных потребностях союза, предоставив частным компаниям и своей экономике заботиться о самих себе. Япония была непотопляемым авианосцем на краю Северной Азии, равнины Северной Европы были местом, где надо было остановить русскую армию, – и было бы политическим и военным бедствием, если бы одна из этих областей попала в коммунистическуюорбиту.

Поскольку Америка была гораздо богаче других и не должна была беспокоиться о своем платежном балансе, ей не приходилось требовать себе взаимных прав на других рынках. Японцы могли ограничивать американский доступ на японские рынки и запрещать американцам покупать большинство акций в японских компаниях, в то же время имея неограниченный доступ на рынок США и право покупать в Америке что угодно. Японское правительство могло действовать – и действовало – как монопольный покупатель технологии, сбивая цены приобретаемой технологии и настаивая, чтобы лицензии выдавались всем – а не только некоторым «партнерским» компаниям. Америка не применяла своих антитрестовских законов и своей власти, а смотрела на все это с других позиций.

Американские компании не имели американское правительство на своей стороне, потому что они в этом не нуждались. Иностранные же компании, во всяком случае, нуждались в помощи правительства США, чтобы экспортировать продукцию на американский рынок и таким образом зарабатывать иностранную валюту, нужную им для защиты от коммунизма. Некоторые способы защиты, ограждавшие Японию от конкуренции американских компаний, – вроде тех, какие сейчас пытаются преодолеть автомобильные компании США, – были в действительности изобретены генералом Макартуром и его штабом.

Когда случались неизбежные циклические спады капитализма, на американцев ложилась ответственность в силу взятой на себя роли одностороннего глобального кейнсианского локомотива. Чтобы стимулировать американскую экономику во время глобальных спадов, использовалась облегченная денежная политика (снижение процентных ставок) и экспансионистская фискальная политика (снижение налогов или повышение расходов). Как только возобновлялся рост на рынках США, автоматически повышался экспорт в Америку из остального мира, что было началом подъема во всем мире. Еще во время подъема 1982-1983 гг., после спада 1981-1982 гг., основная причина экономического оживления в Европе и в Японии могла быть сведена к расширению экспорта на рынки США.

Явная цель системы, устроенной после Второй мировой войны, состояла в создании среды, в которой другие страны могли бы стать столь же богатыми, как Соединенные Штаты. Это и произошло. Точное определение, какие страны теперь богаче Соединенных Штатов по величине ВВП на душу населения, зависит от того, как производится оценка – с помощью рыночного курса валют или с помощью паритетов покупательной способности, превращающих различные ВВП в некоторую общую меру. Но по каждому из этих методов оценки теперь есть значительное число стран, в действительности столь же богатых, как Соединенные Штаты, и несколько значительно более богатых по обеим оценкам.

Оба вычисления отражают некоторые стороны истины. Вычисления с паритетом покупательной способности (ППС) измеряют, насколько богаты американцы по сравнению с остальным миром, если каждый тратит свои деньги у себя дома. Этот метод измеряет местные затраты на приобретение одинаковых корзин товаров и услуг в разных странах и спрашивает, каким должен быть обменный курс валют, чтобы доход, нужный для такого приобретения, был один и тот же. (Поскольку люди в разных странах приобретают не одну и ту же корзину товаров и услуг, точные меры ППС меняются в зависимости от того, какой корзиной товаров и услуг пользуются при измерении.)

Вычисления ВВП на душу населения с помощью рыночного курса валют указывают, насколько богаты люди, если они тратят свои деньги за границей. Если средний американец берет свой долларовый доход в Японию и обменивает его на иены, то как много он сможет на него купить по отношению к тому, что покупает средний японец? И наоборот, если средний японец берет свой доход в иенах в Америку и обменивает его на доллары, то как много он сможет на него купить?

Япония – страна, где существует самая большая разница между этими двумя мерами. Если принять за основу ВВП на душу населения в США, равный 25 847 долларам в 1994 г., то в Японии паритет покупательной способности ВВП на душу населения составляет ровно 79% соответствующего показателя в Соединенных Штатах (20 526 долларов) (8). Но если производить оценку по обменному курсу, то при курсе 80 иен за доллар ВВП на душу населения Японии был на 80% выше (46 583 доллара). В то время, когда рынок оценивал доллар в 80 иен, вычисления с паритетом покупательной способности, проведенные ОЭСР, указывали, что обменный курс должен был быть от 180 до 225 иен за доллар (10). Вследствие этого японцы богаты у себя дома и очень богаты, когда путешествуют по другим странам.

По мере того, как мир оправлялся от разрушений Второй мировой войны и некоторые части мира экономически догоняли Соединенные Штаты, американская доля мирового ВВП, естественно, должна была падать. Если еще в 1960 г. доля Соединенных Штатов в мировом ВВП составляла более 50%, то сейчас она составляет менее 25% – если оценивать с помощью рыночного курса валют (11). По мере того как экономика Соединенных Штатов становилась меньше по отношению к остальному миру, их лидерство неизбежно должно было убывать. Первые двадцать пять лет после Второй мировой войны отличались исключительной экономической слабостью всего промышленного мира, кроме Соединенных Штатов. Этот период отражал не американское превосходство, а разрушения Второй мировой войны.

Вдобавок к тому, что Соединенные Штаты представляют теперь меньшую долю мирового ВВП, они являются теперь вторым по величине мировым рынком, уступив европейскому Общему рынку первое место. Поскольку теперь есть несколько одинаково богатых экономических держав, одна из которых крупнее других, неудивительно, что остальной мир менее охотно принимает американское экономическое руководство, и в то же время Соединенные Штаты менее охотно предлагают руководство. Остальной капиталистический мир просто не так сильно нуждается в Соединенных Штатах, как раньше. Теперь гораздо легче говорить «нет».

РАСПАД СССР

Когда СССР распался на пятнадцать различных стран, причем Россия в военном отношении отступила на тысячи километров на восток от Центральной Европы, а российская армия неспособна даже поддерживать порядок на своей сильно сократившейся территории, например, в таких местах, как Чечня, – с этих пор просто не существует коммунистической военной угрозы, которая вынуждала бы капиталистические страны прижиматься друг к другу под военным зонтиком США. Другие страны не нуждаются в их военной защите.

На высшей ступени «холодной войны» НАТО рассматривалось как союз, который должен был держать русских снаружи, американцев внутри, а немцев внизу. Но теперь – зачем держать американцев внутри, когда русские ушли, а немцы оказались наверху, объединенной и заведомо сильнейшей экономической и военной державой Европы? Если кто-нибудь и верит, что Россия может в конце концов восстановить свое равновесие и стать военной державой, тем самым превратившись в угрозу, то это перспектива далеких десятилетий. Понадобятся десятилетия, чтобы построить экономику, способную поддерживать большую современную армию, и еще десятилетия, чтобы возродить полностью разложившуюся военную силу. Русский военный медведь, может быть, не вполне еще вывелся, но ясно, что он близок к исчезновению, и потребуется очень много времени, чтобы он снова стал страшной силой.

На Дальнем Востоке бюджеты обороны очень быстро растут. Северная Корея отчетливо иллюстрирует проблемы лидерства США. Кто имеет плутоний, может легко делать ядерное оружие. Но системы для доставки ядерных бомб к отдаленным целям очень трудно сделать, и они дорого стоят. Реально северокорейская бомба будет угрожать лишь Китаю, России, Японии и Южной Корее. Если эти страны не захотят принять меры против возможной северокорейской бомбы, почему Америка должна брать эту проблему на себя? Северокорейская бомба не угрожает Америке. В годы «холодной войны» Советский Союз и Соединенные Штаты раздавили бы Северную Корею, потому что если бы Северная Корея сбросила бомбу на Южную Корею, то возникла бы нетерпимо высокая вероятность того, что тысячи ракет станут летать между Соединенными Штатами и Советским Союзом.

Неуклюжие маневры американской внешней политики на Корейском полуострове не так уж удивительны, раз Советская империя мертва. Здесь просто нет прямого национального интереса Америки. Что же заменяет «сдерживание» в качестве сердцевины американской политики? Нерешительное американское руководство хочет выглядеть лидером, но не готовоприложить военные и дипломатические усилия в Северной Корее или соседних с ней странах, которые прямо затрагиваются этой проблемой. Проблему дипломатически объявили «решенной», хотя она, очевидно, не решена.

Во время «холодной войны» никогда не возникало серьезных опасений, что Америка не будет защищать тех, кто расходится с ней по экономическим вопросам, т. к. для таких опасений не было и оснований. Все и без того знали, насколько они могут расходиться с американским руководством, не навлекая на себя неприятностей. Но эти неявные ограничения на несогласие с лидерством США ушли в прошлое. Вследствие этого Соединенные Штаты не могут теперь неявно использовать свою военную мощь, чтобы укрепить свое лидерство.

Если иметь в виду грубую военную силу, то, вероятно, ни одна страна никогда не имела такой военной мощи перед лицом любого мыслимого врага или даже всего остального мира, как Соединенные Штаты в середине 90-х гг. Америка – единственная военная сверхдержава с ядерным оружием, новейшими системами доставки и глобальными организационно-техническими возможностями. При нынешней спутниковой технологии и ее способности прерывать системы коммуникаций врагов и друзей вряд ли кто-нибудь может поверить, что способен причинить серьезный ущерб самим Соединенным Штатам, или сомневаться в том, что Соединенные Штаты могут стереть с лица Земли его самого и его страну.

Но в предстоящую эпоху вся эта военная мощь по существу неприменима и бесполезна. У президента Буша была стратегия сохранения лидерства США. Америка должна была стать мировым жандармом. Он вмешался в Персидском заливе, чтобы показать, что Соединенные Штаты по-прежнему лидируют, и продемонстрировать возможности их современного оружия. Но он не стал вмешиваться в Боснии, чтобы показать европейцам, что они все еще нуждаются в американском лидерстве. Оба урока были наглядны и убедительны – но бесполезны. Чтобы быть мировым жандармом, надо быть готовым применять силу, а если используются и другие силы, то некоторые из солдат при этом умрут, или по крайней мере ими придется рисковать. Если великие державы не могут даже призвать к порядку мелких предводителей в Сомали, потому что при этом было бы несколько убитых солдат, то в мировой политике нечто серьезно изменилось.

Ввиду изоляционистской истории Америки сложившееся у президента Буша представление об Америке, выступающей в роли мирового жандарма, вероятно, всегда было нереалистично. Но телевидение делает такую роль просто невозможной. С логической стороны нет разницы, узнаёт ли человек из местной газеты, что солдаты его страны где-то умирают, или он видит это в местной телевизионной программе. Но это совсем не все равно с визуальной и эмоциональной точки зрения. Люди гораздо больше беспокоятся, когда солдаты умирают в реальном масштабе времени на телевизионном экране, чем если об их смерти сообщают газеты (12). В итоге была строго ограничена способность правительств развертывать свои войска – даже в таких конфликтах, где смертность должна быть очень невелика, и при условии, что каждый из солдат этих войск добровольно избрал карьеру в вооруженных силах, то есть, как предполагается, искал для себя рискованную профессию. Даже русские в Чечне уяснили себе, что вести войну по телевидению – совсем иное дело, чем вести войну в газетах (13). Русские матери не хотели видеть, как умирают их сыновья, – точно так же, как американские матери.

Телевидение теперь не просто отражает действительность, оно само стало действительностью. Когда на телевизионном экране появляются умирающие от голода дети в Сомали, мир хочет, чтобы что-нибудь сделали. Если их нет на экране, то они просто не существуют, и ничего не делается. В то время, когда мировые средства информации вынудили ООН на вмешательство в Сомали, на Земле было много мест с большим хаосом и большим числом умирающих детей. Теперь в Сомали снова такой же хаос, но средства информации ушли – и ушли войска США и ООН. Результаты внутренне противоречивы. Публика хочет, чтобы правительство что-нибудь сделало по поводу Сомали, но не хочет, чтобы пострадал кто-нибудь из солдат.

Другой пример – Босния. Это не Вьетнам (страна со стомиллионным населением, простирающаяся на две тысячи миль с севера на юг). Это очень маленькая страна с 4 миллионами людей. Если бы там оказались войска НАТО в количестве 500 000 человек, как во время войны в Персидском заливе, то под каждым деревом в Боснии был бы солдат НАТО. Но до тех пор, пока не начались этнические чистки и голод, никто не хотел посылать туда войска.

Сознавая политическую реакцию на жертвы, высшее военное командование было на стороне тех, кто не хотел ничего делать в Боснии. Но если жертвы недопустимы, то американское военное руководство должно будет столкнуться с тем, что американский избиратель рано или поздно поймет действительное положение вещей: он платит за огромные оборонительные средства, которые никогда не будут применены. Если Америка собирается быть мировым лидером и хоть иногда применять свою военную мощь, то ей и в самом деле нужно иметь большую армию, большой флот и большие воздушные силы. Но если единственной задачей военных будет отпор противнику, прямо угрожающему Америке, то Америке нужны будут лишь очень малая армия, очень малый флот и очень малые воздушные силы. В настоящее время внешней угрозы Америке не существует, и создание такой угрозы потребовало бы огромной и длительной военной подготовки, кто бы этим ни.занялся. Если бы такая подготовка началась, Соединенные Штаты имели бы достаточно времени перестроить свою военную организацию после сколь угодно радикальных сокращений. Неведомые опасности в отдаленном будущем не оправдывают таких военных расходов в настоящее время. Америка в самом деле имеет огромную военную мощь, но совершенно неспособна ее использовать, если не возникнет прямая угроза Соединенным Штатам, – а им никто не угрожает.

Установки и языковые штампы существуют долго после того, как они перестают отражать действительность. НАТО как важный военный союз под американским руководством постепенно угаснет, сколько бы ни ораторствовали, что это никогда не случится. С исчезновением Советского Союза проблемы Европы и перспективы Европы – уже не американские проблемы и перспективы. Американские налогоплательщики попросту не собираются платить за оборону тех, кто богаче их самих, от" врага, которого невозможно указать или вообразить. С другой стороны, Европа была бы шокирована слишком быстрым уходом американцев, но не желает больше, чтобы американцы управляли военной и внешней политикой европейских стран.

ТОРГОВЫЙ ДЕФИЦИТ АМЕРИКИ

С теоретической точки зрения, торговые избытки и дефициты не особенно связаны с глобальным лидерством. Американская экономика работает очень хорошо. В первой половине 90-х гг. это была самая быстрорастущая экономика промышленного мира. Ее торговый дефицит – всего лишь небольшой дефект очень большой экономической машины. В техническом смысле торговый дефицит Америки не ограничивает еени в чем, что она могла бы предпринять. Но в действительности дело обстоит иначе. Нерешительность Соединенных Штатов, ничего не делающих по поводу своего торгового дефицита, в длительной перспективе существенно подрывает их способность осуществлять глобальное лидерство.

Поскольку Соединенные Штаты позволили развиться системе, где они прямо допускают большой торговый дефицит с Японией, позволяя остальному миру финансировать свои большие торговые дефициты с Японией за счет торговых профицитов с Соединенными Штатами, иностранные валютные рынки систематически обменивают доллары на иностранные валюты по курсам, грубо недооценивающим доллар – с точки зрения паритета покупательной способности. Поскольку американцы оплачивают свой избыток экспорта над импортом долларами, на мировые финансовые рынки притекает большая масса долларов, не уравновешенная спросом на доллары, и этот избыток долларов должен сталкивать доллар вниз. Это приводит к тому, что доллар будет постоянно опускаться, пока не будет устранен нынешний торговый дефицит.

Хотя падение доллара не очень затрагивает американский уровень жизни (пятипроцентное снижение стоимости доллара повышает потребительские цены лишь на 0,2%), низкая стоимость доллара делает намного дороже участие Соединенных Штатов в международных делах. Доллары имеют меньшую международную покупательную способность, а поэтому приходится тратить больше долларов. В некоторой мере приходится покупать также влияние, и влияние обходится американцам дороже. Американская политическая и военная мощь – если ее приходится применять – попросту дороже стоит (14). И поскольку она становится дороже, американцы покупают меньше. Недооцениваемый падающий доллар приводит, по существу, к тому, что американское влияние меньше, чем должно быть при американской эффективности и уровне производства.

С точки зрения американского налогоплательщика, падение доллара, по-видимому, приведет к тому, что ему придется больше платить, чтобы финансировать американскую внешнюю деятельность. Он субсидирует весь мир и платит за деятельность в интересах стран с более высоким доходом на душу населения (американские войска в Европе и Японии, проблема северокорейского ядерного оружия). Он живет в мире, где теряет больше рабочих мест ради импорта, чем получает от экспорта. Он чувствует себяпростофилей.