Великая Французская революция – Пётр Кропоткин

Должна сказать, у Кропоткина очень интересный, своеобразный взгляд на ВФР. Впрочем, истинно кропоткинский. Практически все, что я читала раньше на тему, сосредоточено если не на роли личности в истории, то по крайней мере на персонажей опирается при повествовании. Это, конечно, вполне humanum est, но как раз не по-кропоткински. Петру Алексеевичу, естественно, положены коммуны, самоорганизация снизу, взаимопомощь и отвращение к закулисным интригам Генеральных Штатов, Национальной Ассамблеи, Конвента, Революционного Трибунала, Комитета Общественного Спасения, Комитета Общественной Безопасности – я так и вижу, как товарищ Кропоткин при всех этих перечислениях кривился в бороду. Мне хватило энтузиазма вверить себя в руки рассказчика, но будь его чуть меньше, я бы утонула в цифрах. Они на самом-то деле очень интересны и показательны, плюс каким-то образом Кропоткин умудряется их оживлять – может не зарисовками из жизни, а какой-то ясной уверенностью в своих интересах и убеждениях. Народ – больше автору ничего и не надо. Народ все может, ему торжественно дается в руки флаг, разве можно предать такое доверие? Конвент – может, отдельные индивиды – могут, народ, согласно Кропоткину, не может. Такое отношение подкупает и меня.Слово «подкупает» возвращает к роли личности. Почему-то по поводу Кропоткина как автора мне припомнилась цитата из Манфреда , правда, про Робеспьера:Как удачно сказал кто-то из его биографов, может быть, он и в самом деле любил людей, но предпочтительно издали и преимущественно только в книгах.

Кропоткин вот любит людей в целом, в принципе даже вблизи, но при этом с неприязнью относится к каждому представителю. Конкретным персонам выделяется где-то треть времени по сравнению с цифрами и описаниями достижений народа, и все это время стиль автора так и веет безразличием. Что, Дантон ты? Ну и фигня ты, Дантон. Демулен? Да кому какое дело до тебя, Демулен. Повел народ за собой? Bitch, please. Народ сам пошел. Робеспьер? Тряпка ты, Робеспьер. На тебе в челюсть. И пока вы все, недоделанные мелкие буржуа, там играли в кегли чужими головами (с) Пеппи Длинныйчулок, народ прекрасно самоорганизовывался без вас. А у меня под конец, как обычно, мелкая прицепка к личностям. Я испытываю в меру здоровый интерес к женщинам ВФР, и уже вторую ВФР-книгу подряд как-то странно авторов глючит на личные имена. У Валентинова сестер Дюпле перепутали, Кропоткин Симону Эврар почему-то зовет Катрин. Может в этом есть какая-то правда, а я не знаю? Конечно, цифры можно пролистать, а такую мелочь не заметить я не могу.

Реакция началась уже 9 термидора, т. е. 27 июля 1794 г., а с ней начался и белый террор разбогатевшей буржуазии. Затем пришла Директория, пришло Консульство, а за ним – Наполеоновская империя. После поражения Наполеона пришла в 1814, а затем в 1815 гг. бурбонская Реставрация, и они смели почти все демократические учреждения, установленные революцией. Но земельная часть совершенного революцией переворота осталась: она выдержала все последовательные нападения. Реакция была в силах уничтожить до некоторой степени политическое дело революции, но экономическое дело осталось.По мнению Петра Алексеевича Кропоткина, Великую Французскую Революцию подготовили и претворили в жизнь два главных течения: новые понятия о правильном устройстве государства, которые создавались в эпоху просвещения и распространялись среди буржуазии, и недовольство крестьян и городской бедноты, которые больше не хотели и не могли мириться со своим угнетенным положением. Только когда эти два течения объединились для достижения общей цели, стала возможна революция.

Первое издание данной книги вышло в Лондоне, в 1909 году. В предисловии к нему Кропоткин пишет, что существующие исследования Великой Французской Революции осветили ее политическую историю, борьбу лиц, партий и идей. Но до сих пор не была изучена экономическая сторона революции и роль народных движений в ней. Петр Алексеевич надеется исправить это упущение. (Хотя он не один раз уточняет, что его работа – это только первый шаг, и чтобы достойно осветить народную составляющую ВФР еще потребуется труд многих профессиональных историков)

Начинается все с рассказа о народных бунтах, которые возникали уже задолго до созыва Генеральных Штатов. В этих бунтах Кропоткин видит главную движущую силу будущей революции. Буржуазное политическое течение дало этой силе направление и некоторую организацию, но без нее оно было бы обречено на поражение. (Как партия Робеспьера во время термидорианского переворота – по мнению Кропоткина, главной причиной гибели Робеспьера стало то, что увлекшись политической борьбой, он оторвался от интересов народа Парижа и поэтому в критический момент остался без реальной поддержки)

Далее показано, как на протяжении революции, от созыва Генеральных Штатов и до 9 термидора, буржуазное и народное течения взаимодействовали. Не самым плодотворным образом. Буржуазное движение было гораздо более медлительным и осторожным, боялось стихийного бунта, и ради водворения порядка временами было готово снова броситься под защиту королевской власти. Разбирая поворотные для революции события, Кропоткин показывает, что как правило они начинались снизу, а господа из Генеральных Штатов/Законодательного собрания/Конвента либо принимали случившееся как данность, либо даже сперва пытались сопротивляться. После же низложения короля цели двух главных течений революции окончательно перестали совпадать, в чем Кропоткин видит причину перехода сначала к якобинской диктатуре, а потом потихонечку и к Наполеоновской империи.

Будучи ярым антигосударственником, Петр Алексеевич использует примеры из Великой Французской Революции, чтобы продемонстрировать способность людей к самоорганизации, и эффективность структур, образованных снизу на добровольных началах. Значительное место в книге уделено Парижской Коммуне и парижским секциям, а также борьбе между организациями, возникавшими снизу, и официальными структурами власти, назначавшихся сверху.

Кропоткин старается не уделять слишком много внимания отдельным личностям . Значение имеют экономические предпосылки и широкие общественные движения, которые делают тех или иных людей историческими героями, а не наоборт. Но все же чувствуется особое отношение автора к Марату. Настолько особое, что в одной из глав Кропоткин предполагает, что останься Марат жив, революция могла бы пойти дальше и иначе.

Неоспоримым достоинством книги является то, с как увлеченно ведется повествование. Несмотря на кучу цифр, дат, подробного разбора экономических и политических процессов, читается почти как роман.

Советское издание 1979 года в серии «Памятники исторической мысли» снабжено множеством примечаний, в которых показаны альтарнативные взгляды на те или иные положения Кропоткина, а также дальнейшие шаги профессиональных историков в изучении народных движений и экономических предпосылок ВФР, на которые надеялся Петр Алексеевич в 1909.