Павел Козлофф
Раздвигая руками дым

© П. Козлофф, 2013

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2013

* * *

…детективная история, которая является… единственной существующей по-настоящему современной формой романа избавлена от человеческой природы тем что человек в ней с самого начала мертв.

Гертруда Стайн

«Якобы нет его»
Паракриминальная драма

Эта история скрывалась в пелене густого дыма, и сотни рук не в состоянии раздвинуть полностью такую пелену. Вот что мне удалось увидеть сквозь завесу.

Бубновый валет и Пиковая дама

В подъезде дома на Большой Грузинской стоял тяжелый, грозный запах газа. Чуть свет пришла уборщица, перепугалась, бросилась к диспетчеру. Тот позвонил, с сиреной прикатила машина МЧС. Источник был в пятнадцатой квартире. Мгновенно выставили дверь, пооткрывали окна, перекрыли газ. В одной из комнат на кушетке было тело – распластанная дама в немолодых годах, с ухоженным лицом, в спокойной позе, будто спит. На полу застыл в оскале миттельшнауцер.

Приехала милиция. Не обнаружили следов насилия, ни взлома двери. Покойница была хозяйкой дома, отравилась газом; похоже, всё устроила сама: задраенные окна, открытые на полную все краны газовой плиты. Везде снимали «пальцы», привычно делали осмотр, писали протокол.

Документы этой дамочки нашлись в шкафу. С фотографии в паспорте смотрела уверенная женщина еще не старых лет, чуть настораживала строчка с датою рождения: «22.06.1941». Здесь же были официальные неинтересные бумаги. Последним в руках следователя оказался конверт, надписанный четким почерком. Дама бездумно не жила. Она написала «Мое завещание». Но завещания в конверте не было, была записка:

«В случае моей смерти, я хочу быть спокойна, что моя последняя воля будет исполнена. Завещание мое я поручаю господину Сергею Юрьевичу Нойкину, адвокату. Один экземпляр у него, другой – в нотариальной конторе. Он любезно согласился на тот случай, если я уйду внезапно. И вообще, когда меня не станет. Мое завещание – не прихоть взбалмошной женщины. Я обещала брату. Он поручил, и твердо мне поверил. Если кто-то читает письмо, значит – меня нет в живых. Простите. Я очень всех любила. Маргарита Альцшулер».

Оперативник прочитал послание и посмотрел на труп чуть не с сочувствием. «Она ещё и Маргарита», – внезапно промелькнуло в голове. Потом прошелся взглядом по картинам в тяжеленных рамах на стене в гостиной.

Квартира походила на музей – от необычного старинного паркета, мебели с изогнутыми ножками, развешанных повсюду красочных полотен. С одного бесстыдно улыбались с деревенской простотой раздетые девицы, на другом – налезли друг на друга пустившиеся в пляс соборы с золотыми куполами, на третьей был нелепый юноша на фоне яркой тряпки. Впечатляющий домашний вернисаж.

В кабинете на стене висели фотографии – экспозиция Маргариты Альцшулер. В центре выделялись два черно-белых снимка. На них Маргарита была помоложе, рядом с ней – юный, веселый, симпатичный брюнет. Под первой фотографией, где парень нежно обнимал её за плечи, стояли непонятные слова: «Гватемал. Снимает Вхутемас». На втором фото они сидели рядом, голова Маргариты покоилась на плече молодого человека, и было подписано: «Наоборот». На других фотографиях Маргарита тоже была с молодыми людьми, с другими и по-своему красивыми. А Маргарита? Что же делать – время шло.

Понятыми были уборщица и сосед из квартиры напротив. Уборщица лишь изредка встречалась с этою жиличкой. Когда здоровалась – Альцшулер отвечала вежливо, весьма любезно.

Сосед здесь жил недавно, с Альцшулер был едва знаком. Он слышал, что она искусствовед, и одинока. Откуда знать, кто как к ней ходит?

– Какая-то Таисия Авдеевна, – не мог не вспомнить он. – Бывала часто.

На месте, в основном, разобрались… Покойницу отправили на «скорой», отпустили понятых. Готовились уйти, когда из-за входной двери в прихожей появилась напуганная пожилая женщина. Она была обескуражена, совсем растеряна. Взгляд с робкою надеждой обращался к каждому.

– Я к Маргарите, – прошептала посетительница. – Где она?

Недоумение в её глазах переросло в тревогу. Один из оперов спросил её:

– Представьтесь, – и добавил. – Мы – милиция.

– Как не понять, – вздохнула женщина. – Таисия Лаврова, Маргаритина подруга. Договорились, что приду.

Таисия уже была готова, что услышит что-то жуткое. Узнав же, что произошло, спросила еле слышно:

– Кто её?

– Похоже, что сама.

– Исключено, – Лаврова отрицательно мотнула головой. И нарочито подтвердила:

– Этого – не может – быть.

– Вы так уверены? Подозреваете кого-то?

– Я просто её знаю…

Прозвучало это горько и уверенно. Потом Таисия слегка задумалась, и отвлеклась, и стала пристально разглядывать картину на стене. Не трудно было проследить, куда направлен взгляд. Она уставилась на небольшой портрет, висевший чуть повыше остальных. На нём был молодой мужчина с гривой черных взъерошенных волос. В глазах Лавровой был упрек, или вопрос. Поэтому её спросили:

– Что с картиной? Что-нибудь не так?

Она вся вздрогнула, как будто в чем-то уличили. И неожиданно сказала:

– А что теперь здесь так? С картиной всё в порядке. Это – дед.

– Простите?

– Это дедушка Марго, Борис Петрович. Он её в школу провожал.

Оперативники закончили осмотр, воспоминания сейчас были некстати. Ведущий следствие продолжил уточнять:

– Когда в последний раз с ней виделись?

– Позавчера, – Лаврова всё ещё смотрела на портрет. – Мне нездоровилось, а Маргарита собралась работать. А где её нашли?

– На этой вот кушетке.

– Никогда бы не легла она в столовой.

«По мнению подруги – смерть не может быть самоубийством» – так записали в протокол.

– Вы можете дать знать её родным?

– Да никого и нет, – Таисия как будто извинялась. – Ну, разве Александр.

– Тут есть конверт для адвоката. Вы не в курсе?

– Наверно, это для Сергея. А как же хоронить?

– Вот телефон. Ваш – записали, с вами свяжутся.

Всё уточнили, Таисия могла уйти. Однако же Лаврова медлила, и дождалась, когда наклеили бумажку – опечатали квартиру… Кивнула своим мыслям, лишь тогда ушла.

* * *

Добиралась Таисия Авдеевна к себе на Песчаную «на автомате», ничего вокруг не замечая. Какое – замечать?…, она и думать толком не могла, всё вспоминала. Мелькали вразнобой картины прошлых лет, и делали ещё больней нелепую, чудовищную правду, что Маргарита умерла… Как тут отказываться верить – ей рассказали, что произошло, и Маргарита в морге… Борис Петрович на портрете смотрел куда-то вдаль… Вслед внучке…, может быть – навстречу?

Вдруг неожиданно припомнила, как первый раз пришла к Альцшулерам. Они с Марго в тот день из школы вышли вместе, за руки.

– Твоя подружка? – обратился к Маргарите величественный дяденька, он провожал её и приходил встречать.

– Да, Боря, и зовут её Таисия, – пролепетала Маргарита седеющему «барину», назвав его, как будто одноклассника. Таисия узнала лишь потом, что это дедушка, а звать по имени, а не по степени родства, заведено в таких домах, интеллигентных.

Тогда же просто удивилась. Когда пришли к Марго, случилось чудо – из захудалой коммуналки Таисия попала во дворец.

Какое – удивляться…, она была потрясена…

Их встретила немолодая дама, очень важная, приветливо кивнула… Таисия потупилась, а Маргарита обратилась к этой женщине:

– Мы поиграем до обеда?

Игра была необычайно интересной – экскурсия по дому.

С тех пор в этой квартире ничего не поменялось. Уж если следователей впечатлила обстановка, каким же был восторг малышки Таи!

– Смотри, вот бабушка, – Маргоша пальцем указала на картину, где беззастенчиво стояла совсем раздетая, как в бане, полненькая девушка. Таисия не помышляла, что такое можно рисовать, тем более – повесить на стене. Сзади прозвучал величественный голос:

– Ты что, Маргошенька, малышка в первый раз меня сегодня видит, успеешь рассказать ей про портреты.

Таисия косилась на приветливую тетю, пыталась сравнивать с раздетою девицей…

Обедали на белоснежной скатерти, совсем не так, как дома, да и еда была другого вкуса…

* * *

«Что ж вы, Борис Петрович, так недоглядели», – Таисия Авдеевна уже была в своем подъезде, заходила в лифт…

Вдруг память перекинулась на похороны Генки и Василия…, нет, Гватемала с Вхутемасом, как их загадочно дразнила Маргарита… Стандартные гробы, два одинаковых покойника. У Гены, будто бы, гримаса – он вел машину, и случилась травма черепа… А у Василия лицо, как будто спит – Таисия не отводила глаз, когда прощались. Машину закрутило, Василия ударил самосвал, через грудную клетку прямо в сердце.

Марго в тот день ждала на даче – пятидесятый день рождения… Мальчишки мчались поздравлять – разбились насмерть. А Маргариту раздавило горе…

Уже потом к ней привязалось: «Же не се па пурква»…

«Ходила каждый день почти всю жизнь…», – Таисия достала ключ и на секунду замерла. Мелькнула мысль, – «надо сказать – пускай разыщут Алика».

Вздохнула обреченно, – «как же я?».

Решительно открыла дверь и крикнула с порога:

– Денис! Кончай валяться! Маргарита отравилась.

В коридорчик вышел молодой мужчина, лет тридцати, в костюме, словно офисный работник, и сходу удивился:

– Что за ерунда?

– Да…, ерунда, – Таисия Авдеевна кивнула, не могла не согласиться. И тихо досказала, – Марго переселилась к сыновьям.

– Она что, померла? – оторопел Денис. Потом всмотрелся пристально в Таисию, не стал расспрашивать.

– Ты что, куда уходишь? – спросила женщина устало и без интереса. – Там где-то водка… Мне не очень хорошо.

Мужчина проводил Таисию на кухню, достал бутылку и собрался уходить.

– Приедут принимать проект, я не могу не ехать, – он сокрушенно усмехнулся. – Всё собиралась познакомить, я так и не узнал твоей хваленой Маргариты.

Таисия Авдеевна кивнула: «Не успел».

Она плеснула в рюмку, глотнула водки, заварила кофе… Все без конкретных мыслей, а с хаотичными воспоминаньями, сумбуром в голове…

Её преследовал портрет в Маргошиной столовой, и мысли постоянно возвращались к дедушке, черноволосому студенту с взъерошенною гривой.

* * *

Борис Петрович за обеденным столом опять спросил:

– Скажи, Маргошенька, какая выпала нам карта?

Ответила Маргоша звонко, соблюдая ритуал:

– «Бубновый валет», и в нашей колоде, он джокер.

– Ах ты, красавица, ты выросла под этими картинами, – довольно улыбался Боря.

Маргоша подрастала в галерее, картины были частью её жизни, ближайшим окруженьем. Она была искусствоведом от рожденья – любила вспоминать про дядю Роберта, как он грозился ей шутливо: «Нарису-уую!». И это – Роберт Фальк, тот самый, знаменитый.

Маргоша разбиралась, словно гид, когда водила Таю по квартире в первый раз.

– А вот – Лентулов, (про картину с множеством церквей). – А это Фальк, вот тут – Машков, а это – Ларионов. А эту вот картину рисовала Гончарова, Ларионова жена.

Таисия Авдеевна, при случае, смогла бы убедительно сказать – художники Бурлюки, Казимир Малевич… Она узнала имена, и кто когда-то что нарисовал, что сохранилось в доме у Альцшулер. Однако дальше не пошло, и не могло пойти – картины ей не нравились, приелись, быстро надоели. Смекнула, что не надо говорить, молчала с умным видом.

Зато в подробностях запомнила историю, что дед рассказывал не раз. Он подружился с этими «авангардистами» ещё и до «Воздвиженки», той выставки, где необычные друзья Бориса, смелые художники, явили миру свой союз ниспровергателей… «Бубновый», так сказать, «валет»…

Что тут скрывать – он перед ними преклонялся.

«Бубновалетовцы» его ценили – кто из художников не любит почитателей? Но Боря был все время рядом, хороший друг – ну, как не подарить картины, что он торжественно развесил у себя?

Марго, когда они с Таисией изрядно повзрослели, а дедушка ушел из жизни, звала Таисию рассматривать эскизы дедовых друзей, что он хранил в отдельных папках в сейфе. Там было очень много зарисовок… Марго смотрела с трепетом, Таисия, при полном равнодушии, имела вид, что проявляет интерес. Её даже не трогало – а сколько это денег? Но тут другой вопрос, и очень важное достоинство подруги – отсутствовала жадность.

Марго уже была разведена, когда погибли её мальчики – в год смерти им исполнилось по двадцать пять. Дед с бабушкой лежали на Ваганьковском, как и родители – совдеповские люди, проходное поколение, когда природа отдыхала.

Был старший брат Борис, «несостоявшийся жених» – мелькнуло у Лавровой. Он жил отдельно – от искусства, от высокохудожественных деда и Марго… Марго и вправду состоялась – кандидат наук, искусствовед.

Брат Боря жил один… Литовская жена скончалась родами…, сын, большей частью, жил в Литве, у тетки. Та с ним с младенчества возилась, с племянником Марго… Потом он пел…, верней – учился в Гнесинке. Наверное – единственный наследник. Надо сказать в милиции, найдут.

И эта жуть, как близнецы знакомились с Алешкой…

* * *

Она ещё хлебнула водки – как же дальше жить? Скорей бы шел Денис – одной и поминать невыносимо…

Лаврова резко осознала: что толку вспоминать и пережевывать, когда важней понять, а – что произошло? И запульсировала мысль:

«Собачий бред – самоубийство… Угробились мальчишки – не покончила с собой. Да что же я могу подумать – ничего. Мы с ней родные, но как можно – «поделиться». Трухлявое, паршивое словечко. Марго твердила: «индивидуальность». А я не лезла, и она меня терпела.

Не может быть, чтоб Александр. Хотя…? Сколько друзей перебывало, оставался только Сашка. Может…, Валера? что последние полгода? Отвратный тип.

Надо поехать – пусть милиция узнает. Кто там – любовники? А, может – проходимцы? Ведь кто-то постарался… Бедная Марго… Накаркала себе: пурква, пурква»

Таисия вдруг вспомнила: «А Шурик ведь не знает». Через минуту набирала телефон.

* * *

А тут придется рассказать: когда погибли Гватемал и Вхутемас, к Марго Альцшулер привязался рефрен романса, что напевает старая графиня в «Пиковой». Графиня повторяет по-французски: «Я не могу, не понимаю, почему?». Вот бедная Маргоша и твердила постоянно: «же не се па, пуркава?».

* * *

– Что там по делу на Грузинской? Разобрались с бабулей? – не утерпел и позвонил в медэкспертизу следователь Порываев. Патологоанатом доложил:

– Она не надышалась газом, в легких чисто. На сто процентов криминальный труп. Её сначала задушили, а потом – инсценировка.

Но следователь помнил обстановку – спокойную, домашнюю и мертвую Альцшулер на кушетке.

– Нет ни следов борьбы, сопротивления, – напомнил Порываев, – Альцшулер вовсе не смотрелась жертвой.

– Ну, значит, её ласково душили, аккуратненько – голос из морга был настроен на сарказм. – Не одеялом, а подушечкой… Да, что мне вас учить…

– Я к вам заеду.

– Воля ваша, не изменит ничего.

Сотрудников отправили «работать» по Грузинской: возможно, не нашли, кто что-то видел. Лаврова собралась приехать завтра.

– Я спохватилась, я могу вам рассказать… Но… только не сегодня, я устала, – Таисия Авдеевна была почти без сил. Но не скрывала торжества, узнав про экспертизу:

– Я говорила – Маргарита не сама… Вы позвоните Александру, я ему сказала, – она настойчиво продиктовала номер.

– Он родственник?

– Да нет же, просто – близкий … Любовник, прихлебатель, собутыльник, ухажер – я, толком, ничего сама не знаю…

Сказала: «буду завтра к десяти», и отключила телефон.

Андреев, Александр Олегович, тот «близкий» человек, готов был встретиться хоть сразу – было слышно, как он взбудоражен.

– Мы можем к вам подъехать, – отозвался Порываев.

– Нет, дайте адрес, – прозвучало в трубке, – я лучше сам.

И очень скоро был у кабинета. «Он с этой дамочкой висит на фото-стенде в той квартире», – едва взглянув, отметил Порываев. Андреев повзрослел, от носа залегли морщины – налет брезгливости. Его безукоризненный костюм, роскошные часы – всё говорило об отсутствии финансовых проблем. Он начал сразу:

– Что за бред – самоубийство… Ведь этого никак не может быть.

– Минуточку, – навел порядок Порываев. – Вы кто покойной будете? – спросил он сухо и официально.

– Не – будете, – Андреев взялся поправлять, а – есть… Верней, теперь, наверно – был…

Потом он умудрился не напыщенно ответить:

– Я Маргарите – самый близкий друг.

– Так вот, – обрисовал картину Порываев. – Её, и вправду, задушили, экспертиза показала. Какие есть соображения?

Андреев, было видно, растерялся, и машинально буркнул:

– Никаких…

А дальше – двинулся по тексту, назревшему, как плод переживаний. Не надо было спрашивать – он сам повел рассказ. Бурлило в нем желание поговорить, припомнить, побеседовать, отвлечься и не думать, что нету больше госпожи Альцшулер, имевшей в его жизни, видно, значимое место.

– Что только про неё не говорили, – с тоской и болью вспоминал Андреев. – Развратная старуха, водит молодых… Но все это – пустая болтовня.

Негодовавший Александр и не скрывал, что он гордится независимою старшею подругой, презревшей все нападки злопыхателей.

– Возможно, что она вампир, – сказал он, чуть не с торжеством, – её питали радость, силы и успехи молодых мужчин, которых она в «люди выводила». Но отдавала нам Марго намного больше, уж поверьте, и не рассчитывала ни на что взамен. Ей было нужно лишь доверье и возможность помогать.

У Порываева пошел десятый час дежурства… Чего вот только не хватало, так этой бестолковой болтовни. И он спросил, без лишних церемоний:

– Когда с ней виделись, и где вы были прошлой ночью? – чем возвратил Андреева в жестокую реальность. Тот быстренько брезгливо открестился:

– У Маргариты был позавчера. Вчерашний день был весь загружен – мы принимаем компаньонов. Потом водил их в казино.

– Кто к ней ходил домой? – продолжил Порываев, – какие, вы сказали, кавалеры?

Такой вопрос напрашивался сам.

– Вы не дослушали…, да, что это за грязь? – сказал Андреев нервно, будто упрекнул. – Марго была в ужасном горе, когда погибли сыновья… Она не представляла, как ей жить.

Андреев смолк, будто решил, что он расставил точки. Но следователь ждал – ему был нужен четкий, не расплывчатый ответ. Тогда Андреев досказал:

– Какой ещё разврат? Ни с кем она не развлекалась, но нужен в жизни хоть какой-то смысл? Её влекло к ровесникам погибших, чтоб наставлять, вести на верную дорогу… Всю душу отдавала, хоть звучит высокопарно… А, что там про любовников – сплошная ерунда.

– Вы с ней давно знакомы?

– Мы познакомились через два года после…, как…, тогда… Я видел, и сначала испугался – зачем влюбленная и пожилая женщина, когда тебе лишь двадцать три, и молодая кровь… Но скоро понял, да и сложно не понять, что плотского желания в ней нет, а лишь духовность, и стремленье…

Андреев понял, что его опять заносит, и посмотрел на человека из милиции с готовностью ответить на вопросы.

– И много было у неё таких друзей?

– Чтоб дома принимать – так только трое… Мы с ней действительно друзья, я Маргариту уважаю, и – доверье…, – Андреев напрягался, чтобы сухо излагать. – Да, что скрывать, она не делала секретов. Ну, а знакомых у неё конечно много.

Андреев смог продиктовать координаты этих трех, бывавших дома.

– Секунду, – ухватился сыщик за знакомую фамилию, – вот, вы сказали – Нойкин? Адвокат? Там есть в бумагах, про него и завещанье.

– Сергей – отличный малый, позвоните. Он, как узнает, будет сильно горевать…

– Ну, а другие?

– Виктор Строев – архитектор… Он был после меня, давно и счастливо женат, позванивает Маргарите…

Брезгливый Александр «перегорел»… Он скомкано и вяло досказал, лишь подчиняясь обстоятельствам:

– Теперь у Маргариты есть Валера, он уже полгода… Возможно, кто из них хоть что-то знает?

– Валерий, вы сказали, это – Шанцев? – сверял в своих пометках Порываев.

– Да, – подтвердил Андреев, – это он.

– И всё это – возвышенные чувства?

Андреев промолчал.

«С ним, – так подумал Порываев, – в общем ясно». Добавил, завершая разговор:

– Мы завтра утром едем на Грузинскую. Вы нам нужны, чтоб подсказать, что там не так.

– Таисия Авдеевна полезней.

– С ней говорили. Вас мы ждем в одиннадцать.

«Ну, на сегодня – всё», – кивнув Андрееву, подумал Порываев. Однако позвонил в контору Нойкина – в конверте с завещанием нашел его визитку.

– А что случилось? Сердце? – спросил через мгновенье жидковатый бас. Когда узнал, сказал непроизвольно, непонятно:

– Вот как оно, Венера де Моску…

И согласился, что приедет на Грузинскую в одиннадцать – всё сделает, как он и обещал.

Казалось, Порываев всё закончил. Он на секунду задержался в кабинете – отбросить всё служебное и налегке идти домой. «Альцшулерово» дело длилось с самого с утра, он с головой ушел в событья на Грузинской, и лишь теперь, перед уходом, увидел сводку происшествий, которую дежурный ещё днем оставил на столе.

Сработал цепкий взгляд – в одной из строчек он увидел – Шанцев.

Автомобиль свалился с набережной в реку – на скорости, в маневре, в гололед… Водитель, как ни бился, утонул – удар о парапет заклинил двери. Случилось это утром, где-то в десять. Машину выловили, опознали труп – в бумажнике лежали документы. Утопленником был Валерий Викторович Шанцев…

Что толку уповать на совпаденье? Неугомонный Порываев взялся уточнять, что было при утопленнике и в его машине. В багажнике нашли какую-то картину – нелепая мазня, отправили в вещдоки. У Шанцева, двадцатилетнего студента Суриковского института, нашли ключи на двух отдельных связках. Одни – от собственной квартиры, другие, как потом определили, – от квартиры на Грузинской.

За Маргаритою Альцшулер всплыл ещё один покойник – Валерий Викторович Шанцев, её последний фаворит.

На улице уже был поздний вечер, падал снег.

* * *

Назавтра Порываев влился в дело с самого утра. Сначала уточнил по Шанцеву и позвонил Таисии Лавровой. Сказал: пришлет за ней машину – необходимо встретиться пораньше. Она прекрасно знала всех Маргошиных гостей – пускай посмотрит, этот ли Валера?

Хоть было очевидно, что пострадавший – паренек Альцшулер. На фотографии в шестнадцать лет, что красовалась в паспорте, этот Валерий выглядел, как юноша-кентавр, которому, чтоб вклеить в документ его лицо, от снимка в полный рост отрезали все остальное тело: могучий круп, невероятной силы ноги, и царский хвост благословенного детеныша природы… В лице осталось столько удали и прыти. Малейшей толикой воображения легко было вернуть недостающие детали. Лаврова опознала, только глянула:

– Да, это он. Отвратный тип.

Но нужно было окончательное увериться, что ненавистный для Лавровой «тип», и есть тот Яузский утопленник, которого удостоверил паспорт. Покойника из «прыгнувшей» машины запечатлели в самых разных ракурсах. Лавровой показали фотографии…

– Я, прямо скажем, недолюбливала парня, – Таисия всё вглядывалась в фото, – но, что же это, господи помилуй, за напасть? Ну, да, Валерка…, только, это – странно…

Но странного-то – только отбавляй.

На связке от «Альцшулер» было только два ключа. Один был мощный, сейфовый, с большим количеством отростков, он идеально запирал квартиру, делал неприступной. Второй лишь отпирал «собачку» от простейшего замка.

Квартиру лишь захлопнули на «липовый» замок.

Таисия не знала, что у Валеры есть ключи. Он никогда и не жил у Альцшулер, когда являлся в гости, то звонил.

Часы почти показывали десять. Порядок действий представлялся так:

Свидетель Александр Андреев, Нойкин-адвокат приедут на Грузинскую в одиннадцать.

К тому же времени – и Порываев с группой.

До выезда к «мадам Альцшулер» осталось полчаса.

Таисия Авдеевна рассказывала сказки:

«Марго считала отношения между расцветшим юношей и пожилою дамой просто дружбой, и ей, порою, удавалось в это верить.

Её бесконечно повезло, что повстречалась с Александром, когда лишь выбиралась из темницы под названьем «безысходность», в которой, более трех лет, она терзалась горем после гибели детей. Андреев, я напомню, был напуган…, и ошарашен бурным проявлением чувств от увядающей интеллигентной тетки. Но, к счастью, умудрился разобраться, что не развратница зовет его в объятья…, понять, что ею движет доброта…, стремление к тому, чтобы никто не повторил ошибок, которые наделала сама и допустила, чтобы были в детях.

Припомнят тут Эдипов комплекс, Фрейда с Юнгом… Но у Марго был узкий кругозор, образованье было однобоко, она не мыслила пускаться в изысканья, всяческие дебри.

Андреев оказался юношей смышленым, да и к тому – отличался добротой. Он, искренне, проникся жалостью к стареющей особе, которую назвать ни женщиной, ни – бабушкой, не повернулся при желании язык.

Марго поведала ему свою историю:

«…Утехи сексуальной жизни…? она к ним относилась равнодушно. Была и замужем, и даже родила…, в душе она осталась юной девушкой с наивными, так скажем, представленьями.

В её стране, СССР, секс был почти запретной темой, а пуританский дед насаживал и чтил моральные устои. И восхищение телесной красотой, воспетой и в скульптурах, на полотнах, не влило эротических фантазий в жизнь праведной и юной Маргариты. Она была чувствительна, восторженна, и, в то же время – полностью фригидна. В мужья её позвал античный бог – её заметил Алексей Прибегин. Он был призером олимпийских игр, легкоатлетом. Сыграли свадьбу, через год у Маргариты народились близнецы.

Она любила мужа, восхищалась. Он не встречал отказ в интимной близости, но не дождался от Марго инициатив. Ей рассказали, что секс с мужем – неизбежен, и Алексей не знал отказа потому, что «должен же мужчина разрядиться» (что-что, а это тоже объяснили).

Ей очень нравилось возиться с малышами, сюсюкать, называть их ВХУТЕМАС и ГВАТЕМАЛ… Но, вскорости, пропал и этот рай. Прибегин начал заниматься с сыновьями, определять на главный путь к большому спорту.

Так и осталась Маргарита с нерастраченною нежностью – не в пользу женская забота будущим бойцам.

Когда Марго рассталась с Алексеем – развелась, тогда вот сыновья ей сделались друзьями. Возникли правильные отношенья: мать и дети.

Как счастливы они в то время были! Но, если станет слишком много счастья, то это, так считай, тревожный знак. Судьба изменчива, и сыновья – погибли…

* * *

– Пора уже, Таисия Авдеевна, – встал Порываев и помог Таисии надеть пальто.

– Такое чувство, будто еду в склеп, – измученно подумала Лаврова.

Андреев с Нойкиным стояли у подъезда.

* * *

Стояли они несколько понуро, напряженно…… Должно быть – перекинулись наборами из фраз, а разговаривать – зачем…, да и неловко. Поклоном поздоровались с Лавровой. Она подвигала бровями и поджала подбородок. Кивнул Андрееву серьезный Порываев, дал адвокату руку и назвался.

Сережа Нойкин был поджарый, очень стройный, довольно крепкий, и с иголочки одетый… В нем респектабельность легко вписалась в молодость, он вызывал доверье и симпатию – Альцшулер не могла в нем ошибиться. Теперь пришла пора исполнить миссию – помочь Марго уйти в загробный мир, способствовать её последней воле.

При виде двух избранников Альцшулер, настолько непохожих, очень разных, читалась разноплановость натуры Маргариты.

Андреев, вроде, презирал людей, но не выпячивал свою ущербную гордыню. Что до Сергея Нойкина – он людям сострадал, но только лишь из чувства превосходства. И не в профессии – в ней было своё кредо.

У Александра наблюдались Дон-Кихотовские взгляды.

Сергей, скорей, смотрелся Д`Артаньяном.

* * *

Квартира на Грузинской, за промчавшиеся сутки, застыла, словно в ней не жили никогда.

– Пора поговорить о завещании, – напомнил Порываев адвокату.

– Пожалуйста, – и Нойкин рассказал.

– Квартира, дом в Ильинке, обстановка, драгоценности, все книги, ряд картин, да, и, по сути, в общем – всё, отписано племяннику, родного брата сыну.

Алексей Альцшулер проживает за границей. Но, в том вопрос – никто не знает – где?

Не сыщем за полгода после смерти – наследство получает его дочь. Она Альцшулеров не знает, с отцом, похоже, не общалась. Но истинность отцовства несомненна – Марго оставила анализ ДНК, да и у матери, конечно же, он есть. Дочь взрослая, прописана в Москве.

Альцшулер настояла на кремации, чтоб урну поместить в семейный склеп.

Но в склеп, что ожидает на Ваганьковском, её определить через полгода, и сделать это должен сам наследник…, и, может быть, его родная дочь.

– Все лаконично и конкретно, без особых заморочек, – но Порываев смог отметить, что мало что дает для следствия.

– Вот, вы тут говорили – ряд картин? Насчет других – иные указанья?

– Отдельные картины и эскизы Альцшулер завещала персонально, ближайшим людям, в завещании всё ясно.

– А драгоценности, наверное, – в ломбарде? – решил полюбопытствовать стажер.

– Да, что вы, это все хранятся в сейфе, – промолвила Таисия Авдеевна. – И камни, и коллекции эскизов.

Сотрудники слегка переглянулись – на предварительном осмотре сейфа не нашли.

– Я дам вам ключ от сейфа, он припрятан, – Лаврова двинулась к давно остановившимся, стариннейшим часам, достала ключ, висевший за стеклянной дверью. Порываев выжидал и медлил. Он посмотрел, что будет делать адвокат, тот был невозмутим и тоже ждал. Внезапно помощь предложил Андреев:

– Сейф за картиной, дайте покажу.

По центру, над столом, была изысканная люстра. Светила она множеством огней… Другого освещенья не было, и стены оставались в полумраке, храня картины в атмосфере тайны. Как будто в полутемном древнем замке, иль вовсе – в параллельном странном мире.

Андреев подошел к большому полотну, где красовались голые и пышнотелые девицы. Он влез на стул, чуть отодвинул раму от стены, перехватил руками, снял. Открылась запертая сейфовая дверца.

Лаврова протянула ключ, сотрудник встал на стул, чтобы открыть, но вдруг все растерялись от внезапности – в полнейшей тишине возник дрожащий голос:

– О, господи, а Фалька-то, украли.

Все обернулись на Андреева – он пристально рассматривал картину на свету.

– Что вы сказали? – удивился Порываев.

– А то, что это жалкая подделка… А подлинника Фалька больше нет, – Андреев был в огромном удивлении.

Но тут же выплыл адвокатский бас:

– Картины никакой никто не крал. Марго сама мне этих «девок» подарила, – Сергей смотрел спокойно и уверенно.

– Как это так? – воскликнула Таисия.

– Она дарила и молчала, никому не говорила? – не мог никак уняться Александр.

– Ну, знаете, – сказал спокойный Нойкин. – Скажите, что я вор, да, что уж там – убийца.

Он подошел к столу, на середину. И взялся объяснять, как на процессе:

– Меня в душеприказчики назначили. Выходит, уж наверно, доверяли. Марго настаивала, чтоб я взял картины, она мне их хотела подарить. Но я бы ничего не взял без дарственной, без всех нотариальных документов. Бумаги есть на всё, они в конторе. Я дома, как привет от Маргариты, повесил Фальковских «девиц из Конотопа».

– С какой же, уж простите, это стати – ей дарить? – никак не мог поверить Александр.

Нойкин задумался, окинул стены взглядом… Потом уже решительно ответил:

– Ей нравилось, как я её любил.

Все, трудно ошибиться, обомлели.

– Ты, как это, чего ты там её? – ввернула околесицу Таисия.