Ниал (Нил) Фергюсон
Дом Ротшильдов. Пророки денег. 1798–1848

Правда, в переменчивом мире текстильной промышленности начала XIX в. всегда было необычайно важно сохранить репутацию почтенного бизнесмена, поскольку от нее зависела кредитоспособность в глазах других. Тем не менее невольно сочувствуешь еще одному корреспонденту, который, очевидно, не смог смириться с крайней воинственностью Натана: «Великое несчастье состоит в том, что, как только вам ответили по одному пункту, ваше буйное воображение вынуждает вас подумать о другом, а человек деловой, у которого есть и другие дела, кроме вечных опровержений ложных обвинений всевозможного сорта, должен по природе своей испытывать отвращение к тому, чтобы следовать за вами по лабиринту ложных посылок и ошибочных утверждений, кои постоянно побуждает вас делать ваша богатая фантазия без всякой пользы для вас самих и к неудовольствию других».

Остается вопрос, насколько удачливым с финансовой точки зрения был на самом деле этот агрессивный молодой человек. Судя по косвенным доказательствам, можно предположить, что дела у Натана шли неплохо. К 1804 г., когда ему предоставили право гражданства, он владел домом на Даунинг-стрит в Ардвике, процветающем районе Манчестера, а также складами на Браун-стрит. Четыре года спустя у него появился «большой и поместительный» склад, примыкающий к «просторному, современному и прочному» дому по адресу: Мосли-стрит, 25, на «самой элегантной улице Манчестера». Существующие цифры оборота, какие удалось найти на период 1800–1811 гг., когда Натан закрыл свое отделение в Манчестере, подтверждают догадки о стремительном экономическом подъеме (см. ил. 1.2). Более того, если предположить, что он достиг прибыли, с погрешностью в сторону уменьшения, 5 % по оптовым продажам примерно в 800 тысяч ф. ст. за весь период, значит, вполне правдоподобным выглядит его последующее утверждение, адресованное Бакстону, что он, торгуя текстилем, заработал 40 тысяч ф. ст. С другой стороны, рост капитала шел совсем не так гладко, как сам Натан утверждал позднее. Как показывает ил. 1.2, хороший период начался в начале 1804 г. и продолжался до осени 1805 г., но за ним следовали почти два года низкого оборота. То же самое повторилось позже, когда стремительное расширение объема операций Натана в 1808 и 1809 гг. резко снизилось в 1810 г.

1.2. Оборот экспорта текстиля Натана, 1801–1811 гг. (в ф. ст.)

Такие резкие взлеты и падения не должны нас удивлять. Сфера деятельности, в какой подвизался Натан, даже в лучшие времена была подвержена резким сезонным и циклическим колебаниям. Натану же, помимо всего прочего, пришлось пережить последствия срыва поставок, вызванного Наполеоновскими войнами и всеми торговыми ограничениями Англии и континентальной Европы, которые характеризовали ту эпоху. Еще до того, как в 1803 г. возобновилась война между Англией и Францией, его предупредили о возможных эмбарго при торговле со странами, лежащими по ту сторону Ла-Манша¹⁷. Климат для бизнеса ухудшался уже в 1805 г., так что официальное введение блокады – по Берлинскому декрету, запрещалось ввозить товары из Великобритании на территории, находящиеся под властью французов (ноябрь 1806 г.), – просто подтвердило катастрофу. Как жаловался один корреспондент в ноябре 1805 г.: «Нынешнее время – самое опасное и самое несчастное для Континента… совершенно никакой торговли, рынок переполнен товаром [и] долги не отдаются». По крайней мере три фирмы, с которыми вел дела Натан, в том числе «М. М. Давид» (М. М. David) из Гамбурга, разорились в первые месяцы 1806 г., задолго до июня, когда была введена блокада. С того времени для компаний вроде той, что была у Натана, оставался выбор: залечь на дно или нарушать санкции, учитывая сопровождающий подобные действия риск. В мае 1806 г. Адмиралтейство конфисковало в Гулле пять кораблей и захватило контрабанды примерно на 20 тысяч фунтов, – товары, закупленные в Манчестере тремя купцами еврейского происхождения. Еще одного купца, приехавшего, чтобы просто рассчитаться с Натаном, арестовали в Стокпорте. Не отставали и французы: они арестовали Пэриша, нового гамбургского агента Натана, который вынужден был распродать свои товары с большим убытком, чтобы избежать их конфискации. Сохранившиеся копии писем свидетельствуют о том, что то был особенно трудный период для Натана, так как Риндскопфу становилось все труднее и труднее учитывать его векселя. В апреле 1806 г. Пэриш жаловался Майеру Амшелю, что его сын превысил кредитный лимит на 2 тысячи фунтов. А к концу августа он, судя по всему, задолжал Риндскопфу свыше 28 тысяч фунтов, причем долг он брал под 4,2 % годовых. Дела улучшились после Тильзитского мира, подписанного Наполеоном и русским царем; сообщения о мире достигли Натана через его брата Амшеля в июле 1807 г.; однако ограничения, связанные с торговлей через Ла-Манш, оставались в силе.

В таких условиях Натану оставалось только одно: вести дела нелегально. Короче говоря, он стал контрабандистом. В октябре 1807 г. он отправил партию кофе в Швецию через Амстердам на корабле, зарегистрированном в Америке, с фальшивыми голландскими документами. Другими излюбленными маршрутами контрабандистов были Гельголанд и балтийские порты. Конечно, застраховать контрабандный товар легально было невозможно, так что отправители очень рисковали. Зато и вознаграждение, судя по всему, было очень крупным. К 1808 г. Натан заслужил репутацию человека, который благодаря превосходным «управлению, способности судить о людях, дару предвидения и связям» регулярно «успешно доставлял товары на континент» – хотя «ни слова не говорилось… о том, как именно он посылал свои товары». Впрочем, восстановление бизнеса в 1808–1809 гг. было кратковременным. В сентябре 1809 г. в Риге захватили большую партию товаров; ее удалось освободить только посредством «взятки – и она стала поистине тяжким бременем». Еще одну партию постигла та же участь в Кенигсберге.

Последний удар ему нанесли в октябре 1810 г. во Франкфурте. По иронии судьбы, в этот день по Трианонскому мирному договору, подписанному 5 августа, запрет на некоторые виды импорта уже был ослаблен: так, легализовали ввоз так называемых «колониальных товаров». Однако большинство франкфуртских компаний по-прежнему занимались контрабандой, отчасти для того, чтобы не платить высокие пошлины на импорт, предписанные по новым законам, а отчасти – чтобы и дальше торговать товарами, которые считались чисто «британскими». Майер Амшель, например, только в июле 1810 г. принял не менее семи партий английских товаров на общую сумму в 45 тысяч фунтов. 14 октября Наполеон подписал в Фонтенбло императорский декрет, по которому в странах, занятых французскими войсками, все английские и колониальные товары, контрабандой ввезенные на их территорию, подлежали конфискации. Франкфурт оккупировали два пехотных полка. Вскоре, на основании доносов шпиона по фамилии Тьяр, около 234 компаний подверглись обыскам. У Майера Амшеля нашли контрабандных товаров на сумму в 60 тысяч гульденов. Примерно половину составлял краситель индиго, вероятнее всего, присланный Натаном. По условиям Трианонского договора, товары облагались налогом не только задним числом (так, на Майера Амшеля наложили штраф почти в 20 тысяч франков). Кроме того, все захваченные товары, общей стоимостью около 100 тысяч гульденов, были публично сожжены. Как замечал один очевидец, «степень общего замешательства, которое вызвала данная мера, превосходила любые описания». Хотя Майер Амшель отделался сравнительно легко – Бетманам, например, пришлось заплатить штраф на сумму в 360 с лишним тысяч франков, – кризис стал переломным. С тех пор торговля товарами потребления в бизнесе Ротшильдов постоянно шла на спад¹⁸.

Для Натана перелом начался в октябре 1806 г., после его женитьбы на Ханне, дочери известного лондонского купца Леви Барента Коэна. Брак не только увеличил капитал Натана на размер приданого жены (3248 ф. ст.) и отдельной крупной суммы, полученной им от собственного отца; он также стал партнером одной из самых видных фигур лондонской еврейской общины. Именно с Коэном Натан занимался контрабандными делами в 1807 г.; и, подобно прежнему компаньону Натана, Риндскопфу, Коэн призывал молодого зятя расширять ассортимент товаров, которые тот экспортировал в страны континентальной Европы. Теперь Натан вывозил индийские и балтийские товары, а также британские ткани. Впрочем, такой шаг можно считать лишь промежуточным; к тому времени Натан уже решил заняться банковским делом. В глазах по крайней мере одного его манчестерского партнера он уже достиг этого в 1808 г., хотя в Лондоне его как банкира еще не знали. Первую контору он открыл летом 1808 г. по адресу Грейт-Сент-Хеленс, 12. Хотя, судя по самым первым бухгалтерским книгам, можно сказать, что в 1810 г. Натан уже проводил банковские операции, переезд из Манчестера затянулся, и лишь в начале июля 1811 г. он получил возможность официально объявить, «что отныне нижеподписавшийся Натан Мейер [так!] Ротшильд из Манчестера с сегодняшнего дня прекращает дела руководимой им фирмы «Братья Ротшильд». Всех, кто вел дела с этой фирмой, просят присылать свои требования об оплате счетов Н. М. Ротшильду на его контору по адресу: Нью-Корт, Сент-Суизинс-Лейн, номер 2, Лондон»¹⁹.

Натан проделал большой путь, оставив позади перенаселенную Юденгассе – и дискриминацию, символом которой служит «Юдензау» – всего за двенадцать лет. Но Натан Ротшильд не мог получить новый адрес в Сити в более благоприятное время.

Глава 2
Сокровище курфюрста

Старик… составил наше состояние.

Карл Ротшильд

Успехи Натана Ротшильда в стране, где началась промышленная революция, бесспорно, оказали влияние на операции его отца, оставшегося во Франкфурте. В этом смысле Ротшильды были подлинными детьми индустриальной эпохи. Однако подлинным источником экономического роста семьи современники считали именно параллельный успех Майера Амшеля в старомодной роли «придворного еврея». Более того, даже родные сыновья Майера Амшеля склонны были считать фундаментом семейного благосостояния его отношения с Вильгельмом IX, наследным принцем, правителем ландграфства, а после 1803 г. курфюрстом Гессен-Касселя. Начиная примерно с 1826 г., когда история получила огласку, миф о сокровищах курфюрста так часто пересказывали и дополняли столькими подробностями, что в нем никогда не сомневались всерьез. Однако пристальное изучение сохранившихся записей позволяет предположить, что важность роли курфюрста несколько преувеличивали или, во всяком случае, неверно истолковывали.

Вильгельм Гессен-Кассельский был почти ровесником Майера Амшеля и разделял его интерес не только к старинным монетам, но и вообще к любым деньгам. Однако во всех остальных отношениях трудно себе представить двух более разных людей – не в последнюю очередь из-за их религиозных убеждений. Отец Вильгельма, ландграф Гессен-Кассельский в молодости, в период между 1760 и 1785 гг., сильно напугал своих родственников-протестантов – не только отца, но и тестя, Георга II, короля Англии, – перейдя в католичество. В результате ландграфа лишили опеки над юным Вильгельмом. В годы Семилетней войны Вильгельма и его брата Карла послали в Данию, где они подпали под влияние еще одного протестантского монарха, Фредерика V, короля Дании, также состоящего в родстве по браку с Георгом II. В 1763 г. Вильгельм женился на его дочери. До смерти своего отца Вильгельм управлял маленьким независимым графством Ганау-Мюнценберг, которое находилось к северо-западу от Франкфурта. Однако, несмотря на огромное политическое значение, какое приобрела в его жизни религия, нельзя сказать, что Вильгельм чтил десять заповедей хотя бы отдаленно так же педантично, как его ровесник Майер Амшель, еврей, занимавший самое скромное общественное положение. Вильгельм прижил двенадцать незаконнорожденных детей от трех любовниц, в том числе четверых – от гессенской дворянки Каролине фон Шлотхайм и не менее семи – от швейцарки Розали Доротеи Риттер. Не считая нужным скрывать плоды своих супружеских измен, Вильгельм подарил всем своим внебрачным детям подходящие благородные титулы и фамилии – фон Гессенштайн, фон Хаймродт и фон Гайнау.

Однако преобладающим его грехом была алчность – искушение, которое постоянно одолевало его. Дело в том, что Гессен-Кассель, в отличие от подавляющего большинства крупных и мелких европейских государств в XVIII в., был богатым имперским княжеством; при вступлении Вильгельма на престол в казне насчитывалось от 30 до 40 млн гульденов. Кроме того, правитель, не скованный какими-либо политическими ограничениями, введенными в других частях Западной Европы, мог тратить это богатство как ему заблагорассудится: государственные активы практически приравнивались к личному состоянию правителя. Такое громадное накопление капитала было достигнуто в первую очередь благодаря сдаче внаем гессенской армии тому, кто готов был больше платить, – обычно Великобритании. Система достигла своего пика во время Войны за независимость США. Вильгельм принимал участие в таких «торговых операциях» еще до того, как сменил на престоле своего отца: он отправил из Ганау полк, состоявший примерно из двух тысяч солдат, сражаться за Георга III против мятежных колонистов. Условия были выгодными: Вильгельм получал 76 гульденов (около 7 ф. ст.) за человека плюс дополнительные 25 гульденов за каждого раненого и 76 – за каждого убитого. Деньги выплачивались не наличными, а в виде беспроцентных векселей, которые вначале поступали на счет Вильгельма в лондонском банке «Ван Ноттен и сын» (Van Notten & Son). Если Вильгельм желал обналичить векселя до срока погашения, он продавал их брокерам в Германии. Хотя он действительно тратил значительные суммы – например, на постройку себе нового дворца, Вильгельмсхёэ, – продавая векселя, он стремился так вложить свои сбережения, чтобы они принесли ему наивысший процент. И поскольку большинство его сверстников-принцев в Германии частенько нуждались в деньгах, он без труда добивался своего, давая им деньги взаймы.

Вот почему финансовая система Гессен-Касселя была более характерна не для небольшого государства, а скорее для крупного банка. В то время как казначейство (Kammerkasse) собирало регулярные доходы от королевских поместий и непрямых налогов, которыми затем расплачивались по регулярным гражданским расходам, военное казначейство (Kriegskasse) получало доходы не только от государственных налогов на собственность, но также и от сдачи внаем солдат. Кроме того, военное казначейство распоряжалось процентами от капиталовложений ландграфа. Если суммировать активы обоих финансовых учреждений, общие активы Вильгельма в 1806 г. доходили до 46 млн гульденов (более 4 млн ф. ст.). Больше половины этой суммы (28,8 млн гульденов) размещалось в виде займов другим немецким принцам, особенно герцогу Мекленбург-Стрелица и графу Липпе-Детмольда. Еще 4,6 млн гульденов было вложено в британские рентные облигации. То, что его чистый доход за вычетом всех расходов составлял около 900 тысяч гульденов, говорит само за себя: современники не так уж ошибались, считая его одним из богатейших европейских «капиталистов». Поэтому, с точки зрения Майера Амшеля, стремившегося стать крупным банкиром, Вильгельм обладал особой притягательностью. Прибыль можно было получить, не только покупая и перепродавая его английские векселя; можно было неплохо заработать, надежно вкладывая его огромные и постоянно растущие капиталы. Единственная проблема для Майера Амшеля заключалась в том, что эту прибыль уже получали другие.

Майер Амшель пытался закрепиться при дворе Вильгельма еще в то время, когда тот управлял Ганау. Однако в 1785 г., когда молодой ландграф после смерти отца переехал севернее, в Кассель, Майер Амшель по-прежнему оставался для него никем. Доподлинно известно, что в 1783 г. он запрашивал особый пропуск, позволявший ему покидать Юденгассе по воскресеньям. Из позднейшей переписки становится ясно, что в то время Майер Амшель уже начал проводить операции с английскими векселями. Но лишь начиная с 1789 г. он смог протиснуться на главный рынок таких облигаций в Касселе, предложив платить больше, чем уже известные тамошние компании. Даже тогда ему давали лишь самый скудный кредит – 800 ф. ст. (для сравнения, ведущий кассельский брокер, Фейдель Давид, получал кредит в 25 тысяч ф. ст.). Через год, запросив 10 тысяч ф. ст., он получил всего две тысячи²⁰. Однако в то время Майер Амшель завязал взаимовыгодные дружеские отношения с «полезным человеком» – позже так же станут действовать его сыновья и внуки. Карл Фридрих Будерус поступил на службу к Вильгельму в качестве наставника его незаконнорожденных детей от Доротеи Риттер. В 1783 г. он перешел на службу в финансовое управление Ганау, а в 1792 г., в возрасте 33 лет, переехал в Кассель, где, быстро продвинувшись на государственной службе, поступил во всесильное военное казначейство.

Первой вехой сотрудничества Будеруса и Ротшильда можно считать 1794 г., когда Будерус недвусмысленно рекомендовал, чтобы Майеру Амшелю позволили присоединиться к пяти известным банкирским домам и участвовать в аукционе, где торговались английские облигации на сумму 150 тысяч ф. ст. Судя по всему, тогда к его рекомендации не прислушались. В 1796 г. Будерус повторил ее – и на сей раз успешно. Две нееврейские банковские компании, «Рюппель и Гарнир» (Riippell & Harnier) и «Прейе и Йордис» (Preye & Jordis) предложили военному казначейству облигации, выпущенные Франкфуртом, на миллион гульденов. Из них казначейство купило облигаций на 900 тысяч гульденов. Будерус намекнул Майеру Амшелю, что ему следует предложить продать казначейству оставшиеся облигации на сумму в 100 тысяч гульденов по более выгодной цене (97,5 % от номинала), чем предлагали другие банки (98 %). Едва ли такое предложение сулило прибыль, поскольку на франкфуртской бирже облигации котировались по номиналу (то есть 100 %), зато чуть большая скидка, предложенная Майером Амшелем, позволила ему закрепиться там, куда он давно стремился попасть. В 1798 г. большая часть английских облигаций на сумму в 37 тысяч ф. ст. была куплена за наличные Майером Амшелем, Рюппелем и Йордисом. В последующие годы Майер Амшель неуклонно увеличивал свою долю и в инвестициях Вильгельма. В итоге в 1801–1806 гг. он принял участие не менее чем в 11 крупных займах, из которых самыми важными были займы, предоставленные Дании, Гессен-Дармштадту, Бадену и ордену иоаннитов. Кроме того, он участвовал в покупках недвижимости от лица Вильгельма, продолжая в то же время поставлять ему его любимые медали.

Особый интерес представляют переговоры, приведшие к размещению различных датских займов, так как позволяют понять, как Майер Амшель вытеснял из бизнеса своих конкурентов. Сначала, в 1800 и 1801 гг., он довольствовался просто долей в займах, организованных, например, банкирским домом Бетманов или «Рюппелем и Гарниром». Вскоре они стали обращаться с ним как с равноправным партнером. Наконец, начиная примерно с 1804 г., ему удалось добиться монополии на дела с Данией, отчасти благодаря взяткам («чаевым») и скидкам, которые он предоставлял до одержимости скупому Вильгельму, отчасти благодаря хорошим отношениям, установившимся у него с гамбургским банкиром Й. Д. Лаветцем, который играл роль посредника между Касселем и Копенгагеном. Всего за тот период Майер Амшель продал Вильгельму датских облигаций стоимостью не менее 4,5 млн гульденов (около 450 тысяч ф. ст.); разместил три займа ландграфу Гессен-Дармштадтскому на общую сумму в 1,3 млн гульденов, из которых около половины принял Вильгельм, и один заем Бадену на 1,4 млн гульденов. Цифры весьма внушительные; вполне понятно, что успех Майера Амшеля возбуждал зависть и презрение среди его конкурентов. В 1806 г. «Рюппель и Гарнир» с горечью (но тщетно) жаловались, что некие «коммерческие конкуренты-евреи» распространяют клевету и порочат их доброе имя. Конкуренты, по их словам, похоже, считали, что «фамилия Ротшильд» заслужила больше доверия в Гессен-Касселе, чем само правительство Дании.

Такие недобрые чувства не были свойственны лишь банкирам-неевреям. В 1802 г. еврейская община Касселя подала жалобу на Майера Амшеля на том основании, что он во всех отношениях поселился в городе (где совершалась большая часть вышеописанных операций), не имея статуса «охраняемого еврея» и, соответственно, не исполняя обязанностей налогоплательщика. После того как Майера Амшеля обязали купить освобождение от всех полагающихся пошлин за 180 гульденов, он решил закрепить «охраняемый» статус за своим старшим сыном Амшелем. В своем прошении он с поразительной неискренностью уверял, что присутствие одного из Ротшильдов в Касселе «никоим образом не причинит ущерба деятельности местных купцов, а те, кто проводит операции с векселями, даже выгадают от этого, поскольку конкуренция всегда идет на пользу таким операциям». Ввиду упорного сопротивления представителей местной еврейской общины, а также из-за того, что Майер Амшель никак не мог решить, на чье имя – его самого или сына – следует выписать вид на жительство, документ был выдан не ранее июня 1806 г.²¹

И все же, несмотря на должность главного придворного поставщика (Oberhofagent), пожалованную ему в 1803 г., важно подчеркнуть, что на том этапе истинным банкиром можно считать не столько Майера Амшеля, сколько Вильгельма. Ротшильд во многом напоминал биржевого брокера, который стремился удовлетворить растущий спрос своего клиента на неименные облигации в противоположность ссудам частным лицам²². Обычно, когда Майер Амшель приобретал облигации для Вильгельма, его комиссия составляла не более 1,75—2 %, так что его общая прибыль от такой сферы деятельности, скорее всего, не превышала 300 тысяч гульденов. Более того, по крайней мере в двух случаях сам Майер Амшель занимал деньги у Вильгельма. В то же время важно помнить: хотя Вильгельма в тот период можно считать самым важным клиентом Майера Амшеля, курфюрст никоим образом не был его единственным клиентом. В период существования многочисленных государств Майер Амшель стремился завязать отношения по возможности с большим количеством княжеских дворов – задача, которую упрощали займы, размещенные им для Гессен-Касселя. К 1803 г. его назначили придворным поставщиком для ордена Святого Иоанна (после одного решительно неудачного займа), князя Турн-и-Таксис (наследственного генерал-оберпочтмейстера Священной Римской империи), ландграфа Гессен-Дармштадтского и Карла Фридриха Людвига Морица цу Изенбурга, графа Бюдингена. Самое почетное из этих назначений состоялось в 1800 г., когда Майер Амшель получил звание придворного поставщика австрийского императора. Так его наградили не только за его прежние заслуги в поставках «военного имущества», но еще и за сбор процентов по существенным займам императора у Гессен-Касселя. Единственная неудача постигла Майера Амшеля в 1802 г.: баварский двор игнорировал его прошение о звании поставщика.

Разумеется, важность таких должностей не следует преувеличивать. Например, в 1803 г. таможенные чиновники Гессен-Дармштадта просто отказались признавать привилегированный статус Майера Амшеля как придворного поставщика. Во всяком случае, вся система мелких княжеств с многочисленными накладывающимися друг на друга юрисдикциями, которая и позволяла подобным званиям процветать в XVIII в., находилась на грани беспрецедентного и революционного переворота – переворота, которому суждено было преобразить отношения Ротшильдов с их высокопоставленными покровителями. Вплоть до 1806 г. они зависели от курфюрста и его отношения к их операциям и возможным привилегиям, которые он мог им даровать. С течением времени Вильгельм понял, что постепенно попал в зависимость от Майера Амшеля и его сыновей.