Игнат Валунов
Созидатель

Чтобы познать реальность, порой нужно взглянуть внутрь себя

© Игнат Валунов, текст, 2023

© Лукьянов В.А., иллюстрация на обложку, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

1

Он не имел больше ничего, но эта сторона его нового существования не внушала ему ни малейшего трепета. Не волновал его и тот факт, что путь назад уже отрезан: при необходимости он больше не мог найти убежище в обеспеченности, обычной для его старой жизни. Он не забывал, что состояние его организма по-прежнему зависит от питательности еды и оберегающих свойств одежды, которые доступны ему, но все равно предпочел забыть о надобности иметь про запас и первое, и второе. Взамен не переставал держать в уме: где бы на Земле ни оказался человек, в его распоряжении обязательно будут шансы завладеть едой и одеждой, поскольку их в изобилии производят природа и цивилизация. В какой степени именно ему можно рассчитывать при потребности найти в ближайшее время новую еду и одежду, он не торопился оценивать. Шансы вполне могли быть нулевыми, что предопределило бы его смерть. Но он готов был принять любое развитие событий. К таким формам участия в делах мира, как быть живым или быть мертвым, он имел теперь одинаково ровное отношение. Никоим образом не выделялось для него и ни одно возможное будущее свойство его существования – на случай, если он останется жив, – сколь ни велика будет угроза, что оно, это возможное свойство, принесет бессилие, боль, отступничество или саморазрушение.

Он стоял на крутом берегу неширокой извилистой реки вдали от людских поселений. Летний день, наступивший несколько часов назад, принес с собой ясную, знойную погоду. Пространство было наполнено мощным жаром, который создавал эффект прямого физического гнета. Царило безветрие. Насыщенно-зеленая трава была неподвижна, будто влитая в абсолютно прозрачное стекло. Он не хотел долго оставаться на месте, считая лучшим вариантом пойти по берегу, пусть, выбрав путь через ближнюю рощу, он смог бы надежно укрыться от палящих лучей. Идти вдоль реки решил потому, что так можно было наверняка избежать хождения кругами. Ему было важно непрерывное обновление обстановки во время путешествия, поскольку обилие впечатлений помогло бы отгораживаться от образов прошлого. А они напоминали ему, от каких превосходных качеств жизни он посмел отказаться, решив сегодня, что никогда больше не вернется в свой дом, к людям, которые раньше окружали его, и к вещам, без которых он долго не смыслил своей жизни. Ему казалось, что новое, пока только оформляющееся мировосприятие имело все предпосылки выстроить в его сознании выверенную и правдивую систему взглядов, способную сделать по-настоящему ценным любое его последующее начинание – в противовес начинаниям предыдущим. Он приходил к выводу, что ему вообще нечего вынести из своего путаного и несуразного прошлого: его поступки и высказывания были основаны на поверхностных привязанностях, стереотипах, заблуждениях и прихотях, и ему становилось стыдно уже за сотую их часть. Сейчас он чувствовал, как его ум приобретает удивительную восприимчивость к универсальным идеям и замыслам, готов был целиком заменить их реальностью ту реальность, которая раньше служила основанием для его жизненных ориентиров.

Но даже в таком диком месте он увидел объект, напомнивший о прежде любимых им удобствах обеспеченной жизни.

Впереди, около берега реки, стоял внедорожник. Было очевидно, что водителю пришлось преодолеть значительное расстояние по едва проходимой местности: ближайшая пристойная дорога была отсюда неблизко, а сама округа изобиловала холмами и оврагами. Он посчитал, что появление тут внедорожника связано с чьим‑то желанием временно спрятаться самому или спрятать здесь какую‑нибудь ценность. Его охватила досада из-за невозможности воспользоваться сейчас своим автомобилем. Он запретил себе огорчаться по этому поводу: для себя нового считал неприемлемым искать убежища в чувстве защищенности, которому обладание машиной благоволило. Решив избегать этого чувства, он должен был не бояться и встречи с людьми, которые приехали сюда на внедорожнике. Но рядом с автомобилем никого не было, а определить, был ли кто внутри, мешали тонированные стекла.

Лишь через пару минут со стороны рощи донеслись голоса, они постепенно становились громче. По всей видимости, люди возвращались к машине.

Все‑таки он решил спрятаться от незнакомцев за ближайшим рядом деревьев, не желая отвлекать их от разговора, который заинтересовал его после нескольких подслушанных реплик.

Меньше чем через минуту он увидел сквозь листву двух мужчин. Они шли к берегу. Один был молод, 25 или немного старше, второй выглядел на 60. Подумалось, что это отец и сын. Оба отличались плотным телосложением. Но если старшему это помогало выглядеть более статным, то в младшем полнота подчеркивала небрежность и расхлябанность. Взаимопонимание между ними не улавливалось ни на грамм. У обоих были претензии друг к другу, пусть и высказанные миролюбиво: ими явно владело праздное расположение духа. Это наводило на мысль, что они приехали сюда все‑таки с целью отдохнуть. У этих людей, если судить по внешнему виду, были средства на роскошный отдых. Скорее всего, при доступности элитарных развлечений простой выезд на природу попадал для них в разряд исключительных мероприятий. Он, наблюдая из-за деревьев, не думал, что сильно покривит против истины, если станет судить о незнакомцах по людям сходного с ними типажа и социального положения, которых ему самому доводилось встречать прежде. Старшего из мужчин он уже мысленно нарек циничным напористым дельцом, младшего – самовлюбленным беспринципным прожигателем денег. В любой другой ситуации такие люди не показались бы ему интересными. Но содержание разговора увлекало его. Он вдумывался в каждое их слово, в каждую интонацию, чтобы лучше уяснить нюансы возникшего между ними противоречия.

Старший: Ты просто зря тратишь свое время. Есть столько знаний, без которых ты не сможешь вести дела, и, если не станешь именно сейчас активнее вкладывать их в свой ум, потом тебя ждет много разочарований.

Младший: О чем ты говоришь, папа? Ты думаешь, не существует иного способа поддерживать наше благосостояние, кроме твоего скрупулезного ведения дел? Ты просто не умеешь иначе, потому что таким способом поднял компанию – и за это достоин огромного уважения. Но чтобы продолжать, достаточно нанять команду грамотных людей, а самому принимать только стратегические решения, и не более того.

С.: С таким подходом ты только увеличишь процент нахлебников и мздоимцев в руководстве фирмы. И даже не заметишь, что все больше средств компании тратится непонятно на что, поскольку не будешь контролировать всех процессов.

М.: Ты действительно не можешь доверять никому больше, кроме меня?

С.: Я и тебе не доверяю. Но в отношении тебя у меня хотя бы есть основание рассчитывать, что поддержание благосостояния фирмы станет со временем для тебя вопросом семейного престижа. Кто угодно другой, придя однажды в руководство компании, может и намеренно навредить ей, если это вдруг окажется выгодно ему.

М.: Тебе просто жаль плодов деятельности, которой ты отдал свою жизнь. Я тебя понимаю. Архитектор тоже будет беспокоиться за результат своего многолетнего труда, какое‑нибудь монументальное здание, если будет знать, что без должного обхождения его выдающееся творение придет в негодность уже через пару десятков лет. Но мир бизнеса ведь не таков. Успешные компании – это не произведения искусства. Они существуют, чтобы объединять людей для достижения какого‑то результата, заметного обществу здесь и сейчас. Что‑то случится, вкусы людей и веяния рынка изменятся, и взамен старым компаниям придут новые, и это будет правильно, потому что они сразу будут созданы на новых принципах, соответствующих своему времени.

С.: Что помешает тебе адаптировать нашу компанию под требования времени, которые появятся через 5, 10, 20 лет?

М.: Я не вижу в этом своего призвания.

С.: Это странно: столько людей мечтали бы оказаться на твоем месте, а ты таким капризным тоном заявляешь, что это не твое призвание. Но видишь свое призвание в деле, в котором абсолютно неспособен преуспеть.

М.: Я просил тебя не говорить так. У меня есть все задатки, чтобы преуспеть в этом деле.

С.: Уверен? Ты уже буквально тычешь своими работами в лицо публике, но все равно не получаешь хоть сколько‑нибудь содержательных отзывов. Я даже ни одного внятного отрицательного отзыва пока не слышал.

М.: Дело времени. Однажды мое имя окажется у всех на слуху. Достаточно лишь одной работы, которая сумеет крепко въесться в умы людей и создаст мне имидж. Публика станет ждать каждую мою новую работу. Рано или поздно я напишу такую картину. Надо только продолжать, не опускать руки.

С.: Хотел бы я, чтобы у тебя наконец опустились руки и ты начал искать отдушину в чем‑то. Только бы не в вине и играх. Есть много других вариантов: автомобили, женщины, яхты. У тебя все это легко может быть. А потом, нагулявшись, занялся бы уже наконец серьезными вещами. Пойми, все это очень странно выглядит. Ты выставляешь свои аляповатые полотна. Люди понимают, что ты просто проплачиваешь эти выставки, ты не талант, которого в один прекрасный момент разглядели знатоки и чьей карьере стали помогать. Все думают, что тебе важен сам факт – проводить свои выставки, что тебе все равно, какими будут картины, лишь бы выставиться. Любой может решить, что какая‑нибудь твоя картина – всего лишь воплощение пустячной мысли, мелькнувшей утром в голове, а после обеда перенесенной на холст. Например, картина с огнем – олицетворение мимолетной мысли о готовке на гриле. Уверяю, если кто и вдумывается в твое творчество, он понимает его именно так превратно.

М.: Ты просто пытаешься демотивировать меня. Но я все равно буду продолжать. Говорю тебе: одна картина может изменить все. Я добьюсь своего банальным методом перебора. У меня остается еще огромное множество тем для картин. Какая‑нибудь из моих работ обязательно станет интересной миллионам. Мне не на что жаловаться. Я нахожусь в привилегированном положении благодаря тебе, и поэтому сколько угодно готов терпеть твое скептическое отношение к плодам моего ремесла. Знаешь, что представляет собой совокупность творений мирового искусства? Это результат проявления огромного числа случайностей. Человеку, которому дано что‑то создавать, нужно еще, чтобы его талант развивался в правильной обстановке, чтобы он с молодых лет воспринял максимально полезные влияния, чтобы ему повстречался кто‑то, готовый поддержать его карьеру. Иногда я задумываюсь: каким могло бы быть мировое культурное наследие, если б каждый человек со способностями в том или ином виде искусства смог максимально в нем реализоваться. Насколько больше мы имели бы тогда гениальных книг, полотен, музыкальных произведений! Быть может, шедеврами мы считали бы сейчас другие творения, намного более совершенные, чем те, которые считаем таковыми сейчас. Ведь теоретически могло быть создано что‑то еще более выдающееся – но не создано по самым банальным причинам. К примеру, потенциальный творец родился в простой семье, да еще когда не все имели доступ к образованию. А у меня есть не просто возможность оставить свой след в истории искусства – у меня есть масса попыток сделать это.

С.: Ты не учитываешь один очень важный аспект. Человечество может наращивать культурные ценности лишь до какого‑то предела. Причем как качественно, так и количественно. В каждом поколении были непризнанные гении, и если большее число людей могло бы творить, в истории осталось бы больше непризнанных гениев. Может, какие‑то их произведения и стали бы известны и популярны с течением времени. Да, признанных шедевров стало бы больше, но лишь слегка, и одновременно каким‑то другим шедеврам стали бы уделять меньше внимания. Понимаешь, всеобщая человеческая память не безгранична, как и память отдельного человека. Ты знаешь ограниченное число писателей и не намного большее их число будешь знать к концу своей жизни. Все люди мира помнят, конечно, намного большее их число. Но оставит ли след в истории пишущий на языке малочисленного народа? Думаю, нет. Человечество может иметь лишь ограниченное число признанных творцов. Совокупность книг, в моменте читаемых населением мира, никогда не будет больше некоего максимума. Увидим мы лучшие, чем есть, шедевры, если каждый творец получит все возможности заниматься своим ремеслом? У меня сомнения на этот счет. Шедеврами становятся произведения, на которые есть запрос в обществе. Будь у всех творцов полная свобода развиваться, каждое из направлений искусства пополнилось бы более совершенными работами, но феноменального качественного скачка мы все равно не увидели бы. Проводя аналогию с математикой, скажу: поскольку у широких масс нет запроса на исследование проблемы Гольдбаха, обывателю не известна ни одна книга на эту тему.

М.: Вот не соглашусь я с твоими рассуждениями. Если бы человечество знало больше гениев, чтение было бы более престижным и продуктивным занятием. Количество книг, суммарно читаемых людьми, стало бы больше. Я знал бы большее число писателей, поскольку большее их число было бы на слуху. Я узнавал бы о них из разговоров с приятелями, которые и говорили бы больше о книгах, будь чтение в большем почете.

С.: Уж очень ты сильно идеализируешь. Какова еще причина того, что человечество ограничено в создании культурных ценностей? Очевидно, что большинство людей имеют потребность постичь лишь конечное число истин. К примеру, в чем заключается смысл жизни, как отличить добро от зла, является ли все происходящее предопределенным заранее – и все такое прочее из того же ряда. Лишь небольшое число людей волнуют вопросы в духе: почему плавные формы предметов нравятся нам больше, нежели угловатые, или почему нас привлекает дешевый юмор. То же самое относится и к готовности воспринимать шедевры искусства— далеко не все из них способны пройти проверку на актуальность. Я понимаю, какая мысль поддерживает тебя, когда ты думаешь о возможности добиться успеха в изобразительном искусстве. Вот ты думаешь: сколько разных художественных работ, которые не требовали от создателя большого мастерства, все же запомнились публике, стали популярными: квадрат черного цвета, однообразные банки с супом. Но дело в том, что люди вдруг почувствовали интерес к таким работам потому, что последние открывали что‑то в них самих ранее неосознаваемое. Люди думают: меня что‑то трогает в том, что кто‑то изображает на полотне просто геометрическую фигуру. Такое откровение о самих себе, безусловно, откладывается в памяти, и символом этого откровения навсегда останется произведение, которое к нему подвело. Тут для пояснения сгодится самый простой пример: это как первая любовь. Когда в человеке впервые раскрывается любовь к другому человеку, для него это новое чувство становится откровением о самом себе: он никогда не забудет этого момента, как не забудет и человека, который у него это чувство вызвал, пусть, может, никогда больше его не увидит. А ты действительно можешь создать что‑то, что поможет людям открыть что‑то новое в себе?

М.: Почему ты не говорил мне об этом раньше? Теперь понятно, к чему именно я должен стремиться, чтобы обрести успех. Придумать что‑то, что заставит людей открыть нечто в самих себе? Да, это отличная идея!

С.: Ты неисправим. Кажется, даже не слышишь себя. Ты действительно думаешь, что такая задача посильна такому обычному человеку, как ты? Тебе пора прекратить тратить свое время на невыполнимые задачи.

М.: Нет, мне надо продолжать. Недельку я потрачу на обдумывание твоих слов, потом за три-четыре месяца намалюю энное количество полотен по мотивам твоей подсказки, затем можно будет устроить еще одну выставку. Наконец‑то мной по-настоящему заинтересуются.

С.: Через два дня у нас переговоры с иностранными аутстафферами. Я считаю, ты должен принять в них участие – вместо того чтобы заниматься бесплодными идеями. Ты должен приобщаться к настоящей деловой атмосфере и бросать это твое творческое сумасбродство.

М.: Ты же не собираешься ставить передо мной ультиматумы?

С.: Я думаю, что пора. Давай условимся о следующем. Я не буду трогать тебя до следующей выставки. Осознавай, придумывай, твори, сколько тебе вздумается. Но по результатам самой выставки нам надо будет решить, стоит ли тебе дальше серьезно к этому относиться. Решим по отзывам критиков. Если хотя бы четверо живо отреагируют на твои работы – так и быть, продолжай творить. Но если снова я увижу в отзывах эпитеты наподобие блекло, невыразительно, безвкусно, ты полностью сменишь жизненные приоритеты и поставишь во главу угла управление фирмой. Или тебе придется начать обеспечивать себя самому. Договорились?

М.: Договорились. Такая постановка вопроса только сильнее раззадорит меня. Я представлю себе, как ты выгонишь меня из дома, оставишь без пропитания. Определенно, это сделает меня еще более заряженным на успех.

Подслушивавший решил присоединиться к разговору, и в следующий же миг покинул свое укрытие. Двое крайне удивились его появлению, от неожиданности едва не напали на него с кулаками, но он сразу сказал им, что свободнее его от злых умыслов не может быть и младенец и что здесь он находится вследствие непостижимой череды случайностей. Тогда старший попросил его представиться, после чего впервые в жизни встретил отказ называть свое имя под предлогом его неважности.

С.: Но как‑то мы должны будем к тебе обращаться, чудак ты такой? Ты же стоишь перед нами и не уходишь – возможно, хочешь попросить о помощи. По работе я часто общаюсь на иностранных языках. И долго думал, что имя Андрей происходит от слова andere, другой то бишь. Может, такое мое заблуждение возникло из досужих мнений о людях с таким именем, которых мне доводилось встречать в последнее время. А потом узнал, что, оказывается, имя Андрей означает мужественный. Давай ты будешь единственным Андреем, чье имя будет происходить именно от слова «другой», потому что ты явно какой‑то не от мира сего: от собственного имени отказываешься, бродишь в невесть каких диких местах. Как ты вообще добрался сюда? У тебя есть машина или хотя бы велосипед?

А.: Это место вполне доступно, чтобы человек мог добраться сюда и пешком.

М.: А ты тут не заблудился случайно? У тебя есть телефон? Или хотя бы понимаешь, куда направишься, поняв, где какая сторона света находится, – чтобы выйти к цивилизации?

А.: У меня нет цели выйти к цивилизации, поэтому меня нельзя назвать заблудившимся. А вот вы заблудились, несмотря на наличие у вас навигатора. Потому что не можете найти путь к решению проблемы, из-за которой спорили только что. Я могу помочь вам найти ее решение так, чтобы все остались довольны.

С.: Интересно узнать, что ты нам предложишь.

А.: Я же не ошибусь, если скажу, что тебе, молодой человек, в первую очередь хочется прославить свое имя, добиться того, чтобы тебя поставили в один ряд с другими выдающимися художниками?

М.: Как бы да.

А.: А так ли для тебя важен сам творческий процесс?

М.: А как я добьюсь результата без него?

А.: Да просто. Мое предложение в том и состоит: я буду писать картины за тебя, а ты будешь представлять их как свои собственные. Ты получишь славу, о которой мечтаешь, и при этом сможешь уделять время каким угодно другим занятиям.

М.: Откуда мне знать, что ты, во‑первых, хорошо пишешь картины и, во‑вторых, будешь писать что‑то, что мне самому захочется подписать своим именем, представить как свою работу? Например, я совершенно не хочу прославиться в качестве создателя каких‑нибудь бытовых картин или пейзажей. Тебе даже не поможет изучение моих прошлых работ, поскольку я не смог прославиться с ними и разочаровался во всех жанрах, в которых писал раньше. Тебе придется изобрести что‑то новое.

А.: Дай мне испытательный срок. Достаточно будет одной недели.

М.: Что ж, неделя – это терпимо. Думаю, ты не станешь просить какой‑то оплаты на этот испытательный срок. Но если у тебя действительно получится что‑то, что сможет меня впечатлить и что я готов буду представить на своей выставке, щедрое вознаграждение тебе обеспечено.

А.: Мне не нужно никакое вознаграждение. Мне нужны лишь условия для работы, и ничего сверх того.

М.: Ты будешь работать просто ради того, чтобы работать? Впервые такого человека встречаю. Если ты так уверен в своем художественном таланте, что ж ты сам не планируешь выставлять свои работы?

А.: Я хочу избежать тлетворного чувства соревновательности, которое часто охватывает творящих людей.

М.: Так что ж сложного в том, чтобы его избежать? Будь художником, просто продающим свои картины на улице, свыкайся с выручкой, которую удастся получить, не сравнивай ее с выручкой других художников, которые продают свои картины на улице. Тебе это сложно? Если ты не хочешь впадать в чувство соревновательности, уж сделал бы над собой усилие.

А.: Я не собираюсь подбирать себе какую‑то из уже существующих в обществе ролей. Твоя единственная задача сейчас – решить, соглашаешься ты на мое предложение или нет.

С.: Подожди, не торопи нас. Не каждый день в жизни встречаешь такого человека, как ты. Сыну надо лучше понять, что ты собой представляешь. Он расспрашивал тебя как‑то неконкретно. Расскажи, что с тобой случилось. Человек, делающий такие заявления, должен был пройти через совершенно особенный жизненный опыт и, скорее всего, очень негативный. С другой стороны, ты не выглядишь как человек, который притягивал бы к себе негативный жизненный опыт. Тебе около 30 – должно быть, так? На вид ты уверенный в себе мужчина, к тому же высокий, хорошо сложенный, у тебя убедительный взгляд. Наверняка мог бы сейчас упиваться лидерством в каком‑нибудь важном деле, а вместо этого стоишь перед нами, случайными встречными, и заявляешь о своей решимости сыграть в наших занятиях довольно унизительную роль, какую мы не подумали бы тебе дать, выгляди ты даже в пять раз более жалким. Как это может быть?

А.: Для меня важен только факт, что я могу двигаться вперед. Как при этом процесс будет обстроен с точки зрения обывателя, мне совершенно не важно. Лишь бы он не провоцировал кого‑либо сбивать меня с того пути, который подвернулся. И чтобы следование этому пути не было хождением по чужим следам. Пришел ли я к этому через, как ты сказал, какой‑то негативный жизненный опыт? Со стороны это было совершенно не похоже на негативный жизненный опыт. Просто однажды я начал смотреть на происходящее с другого ракурса. И начиная с этого момента весь мой как будто далеко не негативный жизненный опыт лично для меня стал глубоко негативным. То, что происходит со мной сейчас, – грандиозное избавление от этого.

С.: Смотри-ка, сын, мы имеем возможность поселить у себя дома просветленного человека. Разве можно от такого отказываться? Будет малевать картины, которые ты станешь выдавать за свои, а еще будет занимать тебя изысками своей глубочайшей проницательности. Я бы не отказывался от такого. И на вид он кажется совсем не опасным. А если вдруг станет представлять собой опасность – урезоним, что уж тут. Никого своим присутствием он не смутит. В наш ближайший загородный дом, куда мы можем его поселить, и так в основном только всякие неформалы из числа наших друзей и родственников ездят. И если говорит, что умеет писать картины, – поверим пока что. Испытательный срок покажет. Мы не теряем ничего. Андрей, отсюда действительно недалеко до нашего ближайшего загородного дома. На втором этаже есть просторная светлая комната. Мы устроим там художественную мастерскую, там же можешь жить весь испытательный срок. Если благополучно пройдешь его, мы предложим тебе условия получше.

А.: Будет ли возможность вообще не выходить из этой комнаты во время испытательного срока? Смогу ли я получать воду, пропитание и все, что мне нужно для работы, не покидая при этом предоставленное мне помещение?

С.: Конечно! К той комнате и санузел примыкает. Мы не находимся в нашем загородном доме постоянно и бóльшую часть времени проводим в городе. Но в коттедже будет домработница, добавим заботу о тебе в число ее обязанностей. Сможешь обращаться к ней с любыми пожеланиями: проси хоть экзотической пищи, хоть женщин для развлечения. Понятно, в меру, чтобы не слишком отвлекаться от работы. Но вообще я скажу домработнице, что твое пребывание в нашем доме должно быть максимально комфортным. Нужно посмотреть, на что ты способен именно в своем лучшем расположении духа. Думаю, если станешь творить в мрачном настроении, у тебя может получиться нечто совсем дикое. Кто знает, может, ты повешенных людей нарисуешь. Я не хочу, чтобы мой сын прославился чем‑то таким. Хотя он, безусловно, на декадентские работы еще как поведется.

А.: Дикостей не будет. Декадентское – может быть, но до грубой банальщины я скатываться точно не стану. И не доставлю никаких забот домработнице. Мне будет достаточно воды и простейшей пищи.

С.: А насколько ты был состоятелен, прежде чем отказался от своего имени? Мне интересно, что в твоих глазах значит полная благосклонность к тебе обеспеченных людей. Привилегия, проявление превосходства, нечто обыденное?

А.: Не вижу никакой благосклонности. Я заключаю с вами взаимовыгодное соглашение, пусть не на бумаге, а только на словах. Как только потеряю интерес, сразу уйду. Что же касается того, насколько я был богат прежде… Достаточно богат, чтобы попробовать многие крайности. Но, господа, мы долго разглагольствуем. Предлагаю приняться за дело. Или вы еще планируете находиться здесь, спорить о чем‑то? Я разрешил один ваш спор. Если затеете новый, найду способ разрешить и его. Главное, ни на чем не стопориться. Если что‑то мешает двигаться дальше, в том числе и какое‑нибудь разногласие, нужно немедленно искать выход из положения, а не усугублять противоречия.

М.: Кстати, следующее разногласие, которое нам грозит: кто поведет машину?

С.: Ты не очень‑то бережно обращался с машиной, когда мы ехали сюда. Так что лучше я сяду за руль.

М.: Так и быть, постараюсь произвести на нашего нового друга благоприятное впечатление, поэтому поведу деликатно.

С.: Ладно, иди. Не будем медлить.

Уже менее чем через минуту из жара летнего дня они погрузились в холод, нагнетаемый автомобильным кондиционером. Поездка прошла в полном молчании.