Генри Лайон Олди
Шерлок Холмс против марсиан

4. На руинах

Из записок доктора Ватсона

(продолжение)

По дороге к месту происшествия я попросил возницу сделать небольшой крюк, чтобы заехать в госпиталь Святого Петра. Я должен был предупредить Хокинса и Мак-Кормака, что в ближайшие дни им придется управляться без меня. На станцию капитан Уоллес по просьбе Холмса отправил солдата-посыльного с письмом для мистера Иствика, дабы нашего помощника Томаса Рэдклифа не уволили за прогулы. Не было сомнений, что мистер Иствик с пониманием отнесется к настоятельной просьбе Директората военной разведки, которому срочно понадобился один из его работников.

Все предыдущие шесть дней я безвылазно провел в госпитале, до глубокой ночи оперируя, промывая раны и делая перевязки. Лишь на три-четыре часа я возвращался в съемную комнату через дорогу, чтобы поспать и восстановить силы. Поэтому я не имел возможности видеть, что творится в городе. Марсиане отброшены, Молдону ничто не угрожает – это все, что я слышал от коллег и пациентов. Я даже обедал в госпитале – в основном тем, что приносила нам добрая миссис Хокинс. Сегодняшним утром я был всецело занят отправкой раненых, а после – беседой с Холмсом. Сейчас я с интересом глазел по сторонам, попросив возницу опустить назад откидной кожаный верх нашей брички.

Людей на улицах было немало – но все же не сравнить с толпами, наводнившими город в тот день, когда мы с женой пробирались к берегу Вайрли Ченнел. Бурный поток хлынувших из Лондона беженцев уменьшился до размеров бойкого весеннего ручейка. Опасность со стороны марсиан все еще сохранялась, но она поблекла, скрывшись за лондонскими туманами, перешла из области сиюминутной смертельной угрозы в область зловещего, но абстрактного бедствия, от которого надо держаться подальше.

Среди беженцев больше не наблюдалось паники. Повозки и пешеходы двигались к морю целеустремленно, без прежней отчаянной спешки. Этому способствовал воздвигшийся на перекрестке констебль, преисполненный важности доверенной ему миссии. Он указывал беженцам дорогу и помогал советами, как лучше добраться до пристаней. Даже позеленевшая от времени бронзовая фигура эрла Бритнота с воздетым к небесам мечом заметно проигрывала в сравнении с достойным блюстителем порядка.

Контраст между мирной жизнью, возвращавшейся в Молдон, и следами недавних сражений был разителен. Вот только что колеса брички стучали по булыжникам чисто выметенной Фэмбридж-роуд: двухэтажные домики из красного кирпича, любовно подстриженные газоны и палисадники. И уже на углу солдаты и пожарные разбирают обугленные развалины, а рядом скорбно застыли несчастные погорельцы и их родственники. Перед ними на куске ветхой парусины бережно раскладывают пожитки, уцелевшие под руинами.

Тепловой луч прошелся по городу, описав замысловатую кривую. Он пощадил одни здания и безжалостно разрушил другие. Вряд ли в движении луча имелась какая-то система. Скорее всего, выпустивший его марсианин жег постройки без конкретной цели: для острастки или просто развлекаясь. В итоге часть улиц не пострадала, кое-где рухнули отдельные дома, а местами я видел сплошное пепелище.

Наконец наша бричка свернула на Мермейд-уэй и остановилась, не доезжая десяти ярдов до перекрестка с Оук Клоуз. Развалины углового дома ограждали колышки с натянутой на них красной лентой. Внутри этого символического ограждения трудилась шестерка солдат под командой капрала. Согласно приказу капитана Уоллеса, они с предельной аккуратностью разбирали завал из балок, местами превратившихся в уголь, и битого кирпича – все, что осталось от дома несчастных Лиггинсов.

Холмса развалины, как ни странно, не заинтересовали. Выбравшись из брички, он решительно направился прочь по Мермейд-уэй. Буквально через два дома город заканчивался; за дорогой начинались поля, простиравшиеся на несколько миль. Не переходя дороги, мой друг остановился, изучая нечто на юго-востоке. Я подошел и, встав рядом, проследил за взглядом Холмса.

На расстоянии около мили посреди широкого поля высились пять марсианских треножников. Впервые с момента памятного сражения, свидетелем которого мне довелось стать, у меня появилась возможность как следует рассмотреть эти жуткие и удивительные машины. Их чуждость сразу бросалась в глаза. По спине у меня пробежал холодок, несмотря на жаркий июньский день. Я замер, не в силах отвести взгляд от треножников, пораженный застывшим совершенством и убийственной целесообразностью механизмов. Три аппарата выглядели невредимыми, их броня ярко блестела в лучах солнца. Еще один почернел и обуглился, а последний потускнел, утратив свой металлический блеск, и походил скорее на каменное изваяние.

– Весьма нерациональная конструкция, – нарушил молчание Холмс.

– А я как раз подумал, насколько они совершенны, – в растерянности произнес я. – Что же в них нерационального, Холмс?

– Способ передвижения. Нет, сама по себе идея использовать механические ноги вместо колес – замечательна! Но почему три ноги? Почему не четыре, как у большинства животных? Не шесть, как у насекомых? Не восемь, как у пауков или тех же спрутов, на которых, если верить газетам, похожи марсиане? Природа не зря наделила свои творения симметрией и четным количеством конечностей. Перемещение на трех ногах ей чуждо. Мне кажется, эти машины должны передвигаться, как одноногие калеки на костылях.

Он задумался, и я, опасаясь сбить Холмса с мысли, не стал говорить, что видел, как двигаются марсиане. И что их перемещение меньше всего напоминает шаги калеки на костылях.

– Впрочем, я могу и ошибаться, – сообщил мой друг, выйдя из задумчивости. – Хотел бы я увидеть их машины в движении!

В этом был весь Холмс. Предмет интереса мог полностью поглотить его изощренный ум. При этом он и знать не хотел, какую смертельную опасность представляет действующий марсианский треножник!

– Возможно, управлять шагающей машиной с бо́льшим количеством ног слишком сложно, – бормотал тем временем Холмс, разговаривая сам с собой. – Потому они и избрали трехногую конструкцию…

Он замолчал, бросил последний взгляд на треножники, застывшие в поле, и резко развернулся.

– Впрочем, у нас есть дела поважнее, – заявил он другим тоном. – Приступим к осмотру места происшествия.

После созерцания марсианских механизмов Холмса охватил приступ деятельной активности – подобные вспышки, присущие моему другу, я не раз имел возможность наблюдать. Как выяснилось, Том жил совсем рядом – он указал нам свою хибару, видневшуюся в конце проулка. Холмс послал его обойти окрестные дома, дабы выяснить, кто из соседей сейчас дома, и попросить их никуда не уходить в ближайший час. Меня он отправил пройтись по Оук Клоуз, фиксируя все разрушения, какие мне попадутся по пути. В первую очередь – причиненные огнем, а также всё прочее, что покажется мне необычным или просто заслуживающим внимания. Сам же Холмс решительно перешагнул через ограждающую ленточку, предъявил капралу бумагу, полученную от капитана Уоллеса – и через минуту уже рыскал вокруг развалин, живо напоминая ищейку в поисках утерянного следа.

Своих способностей я не переоценивал. Мне никогда не сравниться с Холмсом в наблюдательности и умении делать выводы. Скорее всего, мой друг дал мне это поручение лишь для того, чтобы я не чувствовал себя лишним. Тем не менее, я вознамерился в точности исполнить инструкции Холмса. Я шел не торопясь, внимательно осматривая уцелевшие постройки. За тремя каменными домами следовали два деревянных; в конце проулка, в тупике, стояла хибара нашего приятеля Тома. Никаких следов огня и разрушений я не обнаружил, как ни старался, и повернул обратно, двинувшись по противоположной стороне улицы.

В траве у забора белел обрывок бумаги. Я сразу припомнил рассказ капитана Уоллеса. По его словам, марсиан под Молдоном остановили совершенно необъяснимым способом. Вернее – разными необъяснимыми способами. Два или три треножника взорвались, словно в них угодили артиллерийские снаряды. В один с чистого неба ударила молния. Еще один рассыпался в прах, насквозь проеденный ржавчиной в считанные секунды. Три сожгла и расплавила огненная стена. Откуда она взялась, никто не знал. Какой-то механизм, словно по волшебству, обратился в камень. Остальные выглядели целыми, но сидевшие в них марсиане погибли. Кучки пепла, лужа дурно пахнущей слизи – все, что осталось от захватчиков.

Источник силы, поразившей марсиан, был известен – сияющий кокон, всплывший над домами. В коконе якобы находилась девочка Дженни, племянница погибших Лиггинсов. Кокон не мог быть галлюцинацией – его наблюдали десятки, если не сотни людей. Я и сам видел его издалека, с берега Вайрли Ченнел.

Оптический феномен, вроде миража в пустыне?

Как ни крути, Дженни была причастна к случившемуся. Рано или поздно Холмсу придется поговорить с ней, сколько бы мой друг ни откладывал эту беседу. Свидетели, в частности, Томас Рэдклиф, утверждали, что в кулачке Дженни сжимала обгорелый листок бумаги. Мелочь, не заслуживающая внимания на фоне случившихся событий? Однако капитан Уоллес счел необходимым сообщить о листке своему начальству. Листок настолько заинтересовал Майкрофта Холмса, чей ум не уступал уму младшего брата в мастерстве делать выводы, что в телеграмме от Майкрофта значилось: «Ключ – девочка-сирота. Страница из книги.»

Что же кроется в этом листке?!

Я наклонился и дрожащими от волнения пальцами поднял смятую бумагу. Это оказался обрывок лондонской «Дейли Телеграф» месячной давности. Вряд ли именно его так настойчиво искал Директорат военной разведки, призвав на помощь Шерлока Холмса! Тем не менее, я отряхнул грязь с газеты и, аккуратно сложив, спрятал добычу в карман.

Более я не обнаружил ничего заслуживающего внимания.

Холмс, как выяснилось, уже закончил осмотр развалин и теперь беседовал с капралом. Заметив мое приближение, он махнул мне рукой, приглашая присоединиться. В ответ на вопросительный взгляд Холмса я лишь покачал головой.

– Не расстраивайтесь, друг мой. Отрицательный результат – тоже результат. Он, кстати, подтверждает мои предположения, так что вы не напрасно прогулялись по Оук Клоуз. Извините, капрал, это я не вам. Прошу вас, продолжайте.

Покосившись на меня, капрал продолжил:

– …я и говорю: нет ничего. Должны быть, а нет. Тут соседи подходят, спрашивают: нашли, мол? Книги-то? Интересно им, понимаете! У Лиггинсов, говорят, книг было – что патронов на складе в Клэктоне! Во всем Молдоне только в Плумовской библиотеке книг больше, чем у них. В смысле, было. А теперь – нет. Сами смотрите…

Капрал указал на находки, аккуратно разложенные возле уцелевшего кирпичного забора. Обломки статуэток из фарфора, бронзовый чернильный прибор, две разбитые лампы, бритвенные принадлежности, останки чайного сервиза, дюжина серебряных ложек, сломанная этажерка, два помятых ведра, груда обгорелой одежды – вперемешку мужской и женской…

– Пожар, – напомнил я. – Книги отлично горят.

– Горят, – кивнул Холмс. – Но никогда не сгорают полностью. У Лиггинсов, насколько я понимаю, имелись старинные фолианты. В кожаных и даже деревянных переплетах. С металлическими скобами, застежками. Где все это? Хотя бы опалённые остатки? Пепел, в конце концов? Капрал прав. Либо соседи врут в один голос, что маловероятно, либо домашняя библиотека Лиггинсов удивительным образом исчезла. Подчеркиваю: не сгорела, а именно исчезла!

Он вновь обернулся к капралу:

– Благодарю вас, вы сообщили действительно ценные сведения. Возможно, вы заметили еще что-то странное? Необычное?

– Как вам сказать, сэр… – замялся капрал.

– Говорите, как есть. Я не стану над вами смеяться или обвинять вас во лжи. Знали бы вы, какие невероятные истории мне доводилось выслушивать, а в некоторых даже принимать участие…

– Воля ваша, сэр. Нечисто тут, с этим домом. Днем еще ничего, а вот когда, не приведи Бог, ночью караулим… Капитан Уоллес ведь как приказал? Охранять днем и ночью! Дело государственной важности!

– Весьма предусмотрительно со стороны капитана.

– Оно-то, конечно, да, – капрал носком сапога ковырнул сухую землю. – Только ночью тут такое творится, сэр! Я сам вчера караулил. Ох, натерпелся! Когда руины светиться начали – это еще ладно. Светятся, и бог с ними – вроде гнилушек в лесу. Но когда эти объявились…

– Кто?

Капрал помедлил, собираясь с духом. Он глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду, и наконец решился:

– Призраки!

– Вы уверены?

– Клянусь вам, сэр, я не вру! И не пил ни капли. Уж лучше б выпил…

– Точно призраки? – со всей возможной серьезностью поинтересовался Шерлок Холмс. – А не просто мародеры? Воры?

– Да что я, призрака от вора не отличу?! – обиделся капрал. – Какие же они воры? Они как раз не воры, а хозяева! Одежда, правда, не ко времени. Плащи длинные, до земли – такие лет двести назад носили, я на картине видел. И шляпы…

Капрал изобразил руками нечто высокое, остроконечное, с широченными полями.

– И видно через них насквозь! И пули их не берут!

– Вы что же, проверяли?

Капрал смутился:

– Ну да… В первый раз как увидел, так и пальнул с перепугу. Я ж на посту, револьвер при мне… Я, может, и не самый лучший стрелок, но с пяти ярдов по человеку не промахнусь! А ему – хоть бы что. Даже внимания не обратил. Тут и она объявилась. Давай вместе по развалинам рыскать – ищут, значит.

– А вы?

– Сижу за кустами, дрожу. Зубы от страха так и клацают. Убежать нельзя – на посту я. И сидеть мо́чи нет… Ничего, высидел. А как они исчезли, ближе к рассвету – и не заметил. Только что были – и уже нет никого…

Он помолчал, отведя взгляд в сторону, а потом решительно уставился прямо в глаза Холмсу:

– И знаете, что я вам скажу, сэр? Не слушайте, что вам на них клепать будут! Хорошие они люди. Живые, призраки – хорошие. Я по ним стрелял, а они меня не тронули, ничего плохого не сделали.

– Так вы их узнали?

Судя по тону, каким мой друг задал вопрос, он уже знал ответ.

– Ясное дело! – подтвердил капрал. – Как не узнать? Лиггинсы-покойники это были, Бальтазар и Молли.

Интермедия
Магия требует жертв

– Ты идиот, Снегирь! Ты кретин со справкой…

Тюня шипела разъяренной гадюкой. Еще минутой раньше она сидела на диване, в ногах у изобретательной Анны Игоревны, и тралила интернет моим планшетом – и вот уже гром и молния, и все казни египетские.

– Тише! – предупредил я.

Баба Фима развешивала в ванной стираное белье. Кажется, она уверилась, что посягательств на честь ее драгоценной Нюрки не предвидится, и столовое серебро мы тоже переть не станем. Такое доверие стоило дорого, слишком дорого, чтобы разрушать его случайным скандалом.

– Вернемся к идиотам, – я встал у окна. – Что дальше?

– Ты куда рулишь? Какая пасека? Какой Суссекс?! Шерлок Холмс переехал в Суссекс только в девятьсот третьем, если не девятьсот четвертом! А в девятисотом они с Ватсоном сидят в Лондоне, на Бейкер-стрит… Дело о шести бюстах Наполеона, понял?

– Ну и что? – зевнул я.

– А то, что Ватсон – вдовец! Первая жена умерла лет шесть тому назад, на второй он женится позже… Ты громоздишь ляп на ляп! Мы из этого дерьма вообще никогда не выберемся!

– Тихо, дитя мое…

Чай остыл. Впрочем, я любил такой, холодный.

– Ты испорчена интернетом, Недереза. Интернетом и своими дотошными читателями. Все улики, которыми ты загоняешь меня в угол – плюнуть и растереть. В лучшем случае, выскочить на форум и закидать меня банановыми шкурками. Да, накладки. И что?

– Чего ты хочешь?

– Я? Чтобы программа выбралась на магистраль «Войны миров».

– И для этого валишь достоверность?

– Ты читала «Белый Отряд»?

– Н-нет, – опешила Тюня.

– Рыцарская дилогия у Конан Дойля. Два романа, между которыми проходит четверть века, если не больше. Сэр Найджел в первом романе отправляется в поход на коне по кличке Поммерс. И во втором – на том же самом коне по кличке Поммерс. Тебя не смущает боевой конь-долгожитель? Кстати, во втором романе сэр Найджел не узнает при встрече своего верного слугу и соратника, который сопровождал его много лет. Представляешь? Дон Кихот не узнает Санчо Пансу! Можно было бы списать ляп на близорукость рыцаря. Но уж имя-фамилию лучника он точно должен помнить…

– Конь, – Тюня вернулась на диван. – Кони столько не живут.

– Вот-вот. Причем этот конь то соловый, то вороной. Мутант-хамелеон, принц инкогнито с Марса. Детка, я скармливаю программе не цельный текст. Я кормлю ее отрывками, ключевыми эпизодами. Дальше она борется сама. И то, что она клюет у меня с ладони, свойственно творчеству Уэллса и Конан Дойля. Они так писали, не слишком заботясь о мелком фактаже. Это не мешало ни читателям, ни критикам, дай им бог всяческого здоровья. Я даю программе витамин свободы, отучаю цепляться к пустякам. На твоем месте я бы молил Исидора Севильского, святого покровителя интернета, совсем о другом…

– О чем же?

– Магия, детка. Краденая у тебя магия.

– Снегирь!

– Это элементарно, Тюня. Не только ты подключена к интернету. Нюркина машина – тоже. Программа, не желая выходить «по аварийке», создает непротиворечивую версию. Я намекаю ей, что мелкие противоречия – не в счет. Пока что она тянет все соки из рассказов о Шерлоке Холмсе. Но магия требует своего. Скоро программа начнет подтягивать магический фактаж. Я удивлен, что еще не начала. И тогда, Тюня, держись! Ты еще не молишься Исидору из Севильи?

Не знаю, как святой, а чёрт точно услышал меня. Принтер зажужжал, из него, шурша, выполз листок распечатки.

– Что там? – шепотом спросила Тюня.

– Девочка, – мрачно ответил я.

На картинке и впрямь была девочка. Белокурая малышка, в правой руке она держала старинный фонарь. На вид фонарь был тяжеленным, как грехи мира, но девочка справлялась с ним без труда. За девочкой открывалась улица старинного городка: булыжник мостовой, дома с башенками и вывесками. Улица тонула в разбавленных чернилах вечера. Стена ближайшего дома ярко освещалась фонарем. Дьявол крылся в деталях: улыбка девочки наводила оторопь, а тень, которую милый ребенок отбрасывал на стену, была десяти футов росту, с крыльями и рогами.

Я знал книгу, иллюстрацию к которой программа утащила и приспособила к искаженной «Войне миров». Впрочем, источник не имел значения. Какая теперь разница? Помяни чёрта, он и на порог.

– Магия, – обреченно прошептала Тюня. – Фэнтези.

– Мистика, – поправил я. – Пока еще мистика. Тень на стене, и все. Мистика – страх, не названный по имени. Будем надеяться, что этим дело и ограничится.

Словно возражая мне, принтер снова зажужжал.

* * *

– «Принесите ее мне! Я накормлю ее пеплом и кислым молоком!» Пэг утверждает, что днем тварь прячется в чулане под лестницей. Я проверяла, там никого нет. Но это ничего не значит! Она ведьма, говорю вам! Вы знаете, как ее зовут?

– Тварь? Вы сами сказали: Зубы-как-Борона…

– Ищи, – велел я Тюне. – Эти зубы где-нибудь да всплывут.

Кивнув, Тюня занялась планшетом.

На новой распечатке не было ничего, кроме фрагмента про ведьму. Плюс еще одна строка: «Мистера Лиггинса звали Бальтазаром». Честно говоря, новоявленный Бальтазар не нравился мне гораздо больше, чем Зубы-как-Борона. Чутье подсказывало, что от него стоит ждать сюрпризов.

Я приоткрыл дверь, ведущую из палаты № 6, как я про себя звал комнату Нюрки, в гостиную. На балконе, демонстрируя ловкость макаки резус, скакала с табурета на табурет баба Фима. Мороз она презирала: балкон был застекленным, но зима есть зима. Пространство белело на глазах, пожираемое наволочками, простынями и пододеяльниками. Щуплая фигурка бабы Фимы металась в этой белизне, как привидение из Вазастана – жуткое, но симпатичное. А я-то думал, что она в ванной шурует…

Ну да, где в ванной развесить столько добра?

– Суеверия, – за моей спиной сказала Тюня. Скорость ее поисков всегда приводила меня в трепет. – «Суеверия викторианской Англии», Наталья Харса, Екатерина Коути. «Центрполиграф», 2011 год. Тут тебе и Зубы-как-Борона, и Лентяй Лоуренс, и Нэлл-Длинноручка. И чуланы под лестницей, полные обглоданных костей.

– Суеверия, – я задумался. – Это еще ничего.

– Почему?

– Потому что книжка, считай, документальная. Программа «Вербалайфа» – не творец, радость моя. Даже не мастер – так, подмастерье, подай-прими. Создавать принципиально новые сущности ей не дано. В случае конфликта она может только подпирать достоверность чем попало. Беда в другом – подперев одно, наша красавица очень скоро вынуждена подпирать саму подпорку. Эффект снежного кома…

– Снегирь, а Снегирь… Ты куда смотришь?

– Туда, – я абстрактно махнул рукой.

– И что видишь?

– Камень, Тюня. Распутье, а на нем – камень. Понизу – зеленый мох, на верхушке – ворон. А на камне том написано…

Тюня вздохнула:

– Налево поедешь – коня потеряешь. Направо поедешь – женату быть. Прямо поедешь – голову потеряешь…

Я помнил другой, былинный вариант: «Как пряму ехати – живу не бывати, направу ехати – женату быти, налеву ехати – богату быти». Помнил я и более позднюю, сказочную версию: «Налево пойдёшь – коня потеряешь, себя спасёшь; направо пойдёшь – себя потеряешь, коня спасёшь; прямо пойдёшь – и себя, и коня потеряешь». Забавно, как «женату быть» аллегорично трансформировалось в «себя потеряешь, коня спасешь»… Мудр народ, не отнимешь.

– Так и у нас, – размышляла Тюня вслух. – Налево поедешь – на «Войну миров» выедешь. Магию – к ногтю, в смысле, к минимуму. И корректно закрываемся под фанфары. Прямо поедешь…

Я повернулся к ней:

– …голову потеряешь. Корректное закрытие невозможно, сворачиваемся аварийно. Вот уж точно: голову потеряешь! Ты в курсе, что баба Фима хотела пробки вырубить?

– Снегирь! Ты герой! Ты же не позволил, да?

Тюня осеклась, сообразив, что несет околесицу. Если бы я позволил, эффект был бы сразу заметен.

– Голову потеряешь, – виновато буркнула она. – Это же лучше, чем убиту быть? В нашем случае точно лучше…

Я прекрасно ее понимал. В программе был зашит строжайший запрет на гибель персонажа, с которым отождествлял себя клиент. Это служило поводом для вечных демонстраций в сети – квази-суицидники, хомячки бешеные, требовали, чтобы им обеспечили свободу литературных самоубийств. У нас их звали «ущемленцами». Данко, вырывающий себе сердце, Гамлет на авансцене, д'Артаньян с маршальским жезлом в руках, Колобок, пляшущий на носу у лисы – список объектов, представляющих для ущемленцев особую ценность, исчислялся сотнями.

Вариант «голову потеряешь» был куда более реальным, а главное, внешне безобидным. Я не зря разволновался, когда баба Фима заикнулась про пробки. Выруби она электричество, Нюрка бы действительно пришла в чувство. После чего бабка неминуемо закатила бы нам скандал – внучка жива-здорова, мигрени, и той нету, а мы, спасатели хреновы, ваньку валяем! Небось, жалобу накатала бы, склочница – с Серафимы Петровны сталось бы. Поди объясни бабке, внучке и жучке, что последствия «аварийного выхода» проявляются не сразу, и в «карнавальной», пользуясь оборотцами наших психологов, форме…

…по эскалатору метро бежит приличная дама средних лет. Норковая шуба, сапоги на шпильках. Как она умудряется не сломать себе ноги – загадка. «Мочи эльфов! – кричит приличная дама. – Лазеры по правому борту!» Лицо красное, слезы восторга размывают макияж. У самого порожка дама все-таки падает. Ее подхватывают, отводят к лотку, где торгуют батарейками. Дама извиняется, говорит, что может идти. Благодарит за помощь. Никаких эльфов, никаких лазеров – полная вменяемость и благопристойность. О том, что было минуту назад, дама не помнит.

…приемная стоматологического кабинета. Высокий парень, ждущий своей очереди, встает. «Ты! – говорит он медсестре, которая ведет регистрацию. – Думаешь, ты всех обманула? Думаешь, утопилась, и концы в воду? Офелия, ты ведьма!» Медсестра в недоумении. «Ведьма! – парень криво ухмыляется. – Ты погубила сотникову панночку! Ты пляшешь с русалками при лунном свете!» Когда он достает складной нож, медсестра визжит. Парень открывает нож, закрывает, садится на прежнее место и ждет своей очереди. Скажи ему про ведьму-Офелию, сгубившую панночку – удивится.

Когда и где приличная дама с высоким парнем опять слетят с катушек – бог весть. Дома? на улице? в супермаркете?! Как пела Людмила Гурченко в старом фильме «Тень»: «Не стоит голову терять!»

* * *

– Налево, – говорю я. – Нам налево, Тюня.

– Хотелось бы… А если прямо?

– Тогда направо. Женаты будем!

Радости в моем голосе – хоть вагоны грузи. Я – плохой актер. Вагоны картона, состав с фальшивыми елочными игрушками. Вариант «направо» – мне сейчас даже не хочется обсуждать этот геморрой.

– Снегирь, а Снегирь, – Тюня говорит шепотом. – А правда, что ты был рыцарем?

– Шмыцарем.

– Да ну тебя! Говорят, был такой орден. Орден Святого Бестселлера. Был орден, и ты был рыцарем. А сейчас нет, да?

– Какой орден, Недереза! Ты в окошко-то глянь…

– Я гляжу. Ты врешь, ты просто не хочешь признаться. Снегирь, а почему я про орден ничего не знаю?

– Тиражом не вышла.

– Вот вечно у тебя шуточки…

Нас прерывает принтер. Эта лазерная скотина уже прочно вписалась в ситуацию, полагая себя полноправным участником процесса. Впрочем, так оно и есть. Принтер – единственное окошко в «растуда», где программа бьется с вирусом магии за корректное закрытие.

На листке – щупальце.

Мясистое щупальце с присосками.

– Марсианское, – с облегчением выдыхает Тюня. – Уэллсовские марсиане были с такими…

– Не с такими, – возражаю я.

– Снегирь! Ну что ты вечно…

Принтер выбрасывает еще одну иллюстрацию. Судя по надписи внизу – «Interior illustration to H. G. Wells’ novel «War of the Worlds» from reprinting in «Amazing Stories», August 1927» – это обложка к журнальному переизданию. Марсиане лежат вповалку, дохлые или при смерти. Щупальцы их – тоненькие, как усики насекомых – распростерты на полу. Да и сами инопланетные захватчики напоминают скорее личинок, нежели осьминогов.

Вокруг – рухнувшие треножники.

– Герой Уэллса, – кажется, я прав. Проверять не хочется, – предполагал, что щупальцы марсиан – руки, подобные человеческим, только мутировавшие в ходе эволюции. Откуда на таких щупальцах присоски?

– Пальцы? – упорствует Тюня.

– Вряд ли. Не нравится мне эта картинка…

– Ты перестраховщик, Снегирь. Ну, щупальце. Ну, с присосками. Морской зверь спрут, и всех дел. При чем тут магия?

Я молчу.