Филип Пулман
Разрушенный мост

3
Передвижной дом

Все воскресенье Джинни сгорала от нетерпения: нужно было позвонить Рианнон и рассказать ей о встрече с Хелен, но папа все сидел и сидел дома. Утро он провел на диване с газетой, но днем решил, наконец, прогуляться и посмотреть еще раз на лодку, которую подумывал купить. Джинни тут же бросилась к телефону.

– Рианнон, это ты? Ни за что не поверишь, но я виделась с твоей сестрой!

– Что? Когда?

– Вчера. Честное слово, она очень классная и очень милая… Ее мужа не было дома, она была одна. То, что она про папу спрашивала… оказалось, это просто какой-то слух, друг ее мужа говорил об этом. Ошибка, наверное. Но я должна была поехать, никак не могла удержаться…

Казалось, Рианнон не слишком порадовала эта история. Как будто Хелен украли у нее. Или просто ее родители были где-то рядом, а потому спокойно поговорить не получилось. Нельзя было показать волнения. «И мне нужно вести себя тактично», – подумала Джинни.

Впрочем, уже на следующий день, в «Драконе», они смогли как следует все обсудить, и почти целое утро сосредоточенно беседовали то у кофемашины, то за барной стойкой, анализируя впечатления Джинни, слова Хелен, то, как выглядел дом и его хозяйка. И реакцию Джинни на ее рассказ.

– Ты должна сама поехать и встретиться с ней, – убеждала Джинни подругу. – Хелен очень дружелюбная. Честное слово, она тебе понравится.

Но придется подождать до следующих выходных. Тогда, может, удастся съездить к Хелен вместе. Однако Джинни быстро одернула себя: нужно проявить больше такта. Пускай в первый раз Рианнон встретится с сестрой сама. Эта идея показалась ей очень благородной; Джинни с удовольствием бы рассказала о ней Рианнон, чтобы получить похвалу, но это бы все испортило. Поймав себя на этих рассуждениях, она даже рассмеялась.

* * *

В среду днем Джини отправилась на пляж, чтобы помочь Энди разобраться с трейлером, который он упорно продолжал называть передвижным домом.

Было даже жарче, чем обычно. Парковка оказалась забита, к магазинчику с мороженым выстроилась целая очередь детей. Его держали две старушки, и купить там можно было не только мороженое, но и открытки, и чашку чая. Открытки – по крайней мере те, что сверху – выцвели на солнце, но никто не спешил избавиться от них. Предполагалось, что благодаря этому остальные карточки в стопке смогут избежать той же участи, однако на деле бумага на них была поцарапана, уголки загнуты и тут и там виднелись пятна, оставленные проржавевшей на соленом воздухе подставкой. Сами хозяйки магазина напоминали вышедших на пенсию монахинь. Чай они продавали не в пластиковых стаканчиках, а в настоящих чашках, которые приносили на подносе. Иногда покупатели забывали вернуть чашки, и тогда эти почтенные старые леди прочесывали в закатном свете пляж, мелодично переговариваясь и являя собой воплощение тихого нрава и меланхолии.

Джинни сидела на стене возле парковки и высматривала Энди и Дафидда, мальчишку, который собирался стать его соседом по трейлеру. Предположить, на чем именно они приедут, было решительно невозможно: Дафидд работал в гараже на главной улице и за время знакомства Джинни видела его за рулем как минимум двадцати древних развалюх. Но когда на дороге появилась-таки машина с трейлером на прицепе, она не обратила на нее внимания. Вряд ли Дафидд приехал бы на БМВ.

Но машина остановилась прямо напротив нее; Энди, занимавший пассажирское сиденье, расплылся в улыбке. Джинни даже подскочила от неожиданности.

– Что ты делаешь в БМВ? – спросила она. – Не Дафидд же…

Энди выпрыгнул на дорогу.

– Познакомься, это Стюарт, – сказал он. – Я нашел другого водителя. Всегда полезно иметь кого-то на замену.

Стюарт потянулся через сиденье к окну и протянул ей руку. Джинни оторопела: перед ней был мужчина лет тридцати, красивый до невозможности – как модель или кинозвезда. Ее тут же одолело смущение, слова куда-то улетучились. Энди, однако, чувствовал себя прекрасно.

– А теперь, дорогой водитель, нам придется сдать назад, – сказал он. – Метров на шестьдесят примерно.

Позади них уже стояло три машины, которым некуда было деться на узкой дороге. Стюарт включил заднюю передачу и попытался сдать обратно, но в очереди никто и не шелохнулся. Энди пошел поговорить с водителем первой машины. Джинни гадала, почему Стюарт просто не проедет оставшиеся до парковки тридцать метров и не развернется там, но они с Энди явно затеяли какую-то игру, и ей хотелось посмотреть, во что это выльется.

Тем временем Энди никак не мог убедить в своей правоте первого водителя, мужчину с каменным лицом и полной машиной детей.

– И что я, по-твоему, должен сделать? Взлететь, что ли? – раздраженно спрашивал он.

– Нет, конечно нет, но вы могли бы съехать на поле. Смотрите, – Энди в порыве притворной помощи распахнул ворота в стене за своей спиной.

– Почему бы на поле не съехать вам? – прорычал водитель. Ему, очевидно, тоже было невдомек, что Стюарт может просто уехать на парковку. Энди с озадаченным видом почесал в затылке.

– Ну я не знаю, – потянул он. – Радиус поворота у нас так себе. Спрошу у водителя. Карратерс!

Стюарт вышел из машины.

– Что-то не так, сэр? – осведомился он.

– Если этот добрейший джентльмен немного сдаст назад, сможем ли мы развернуться и протащить передвижной дом через эти ворота?

Джинни то и дело разбирал смех: настолько велик был контраст между потрясающе красивым Стюартом и его сияющим БМВ и потрепанным старым трейлером и таким же неопрятным видом Энди, который то и дело с совершенно невинным лицом принимался изображать, будто ковыряется в носу. К этому моменту позади трейлера собралось уже пять машин, и все они должны были сдать по меньшей мере на тридцать метров назад, чтобы пропустить к воротам огромный БМВ. Естественно, доехав туда, он не смог проехать дальше: как бы искусно Стюарт ни маневрировал, трейлер оказался слишком широк, чтобы пройти в ворота. Энди метался вокруг в притворном стремлении помочь. В какой-то момент он исчез в трейлере, чтобы вернуться с тридцатисантиметровой линейкой и начать измерять ею ширину проема. Из первой машины донесся возмущенный вопль. Пассажиры начали выходить на дорогу с пляжными полотенцами, надувными мячами и корзинками для пикника; водители оставались ждать, пока ситуация разрешится. Стюарт с энтузиазмом выполнял все указания Энди. А Джинни, сидя на стене, покатывалась со смеху, наблюдая за ними.

– Почему бы вам не доехать до чертовой парковки и не развернуться там? – крикнул один из водителей.

– Тут должен быть какой-то подвох, – заметил Энди. – Как думаешь, Джин? Слишком уж простой это выход.

– Сделай, как он говорит, – посоветовала она.

Стюарт кивнул, БМВ рванулся вперед. Дверца трейлера немедленно с грохотом распахнулась, и оттуда вылетела пластиковая корзина. Энди остановился посреди дороги и глубокомысленно кивнул:

– Видишь. Говорил же, из этой ситуации есть выход.

Водитель первой машины нажал на гудок, и Энди отскочил в сторону вместе с корзиной. Все собравшиеся автомобили последовали за Стюартом, причем из каждой на Энди кто-то ворчал или хмурил брови – а тот так и стоял посреди дороги со своей корзиной, будто собирал пожертвования. Не прошло и минуты, как Стюарт развернулся и снова прибыл в ту же точку, теперь уже направляясь в другую сторону. Остановившись возле Энди и Джинни, он подождал, пока они заберутся внутрь, и спросил:

– Куда дальше?

– Вверх к железнодорожному посту, – скомандовал Энди. – Нам здесь все равно на луг старика Алстона не заехать.

– Так зачем вы вообще сюда ехали? – не удержалась Джинни.

– Тебя забрать, – ответил Стюарт.

Энди сел назад, а Джинни досталось место рядом с водителем и, взглянув на Стюарта, она снова почувствовала прилив робости. Конечно, он актер, нельзя же быть таким красивым и при этом не прославиться своей красотой. Да и образ его соответствовал машине: темные вьющиеся волосы, ярко-голубые глаза, дорогая роскошная одежда – мягкие сливочного цвета брюки и темно-синяя рубашка-поло. Босые ноги уверенно касались педалей.

– Чем занимаешься, Джинни? – спросил он, ловко обгоняя другую машину.

– Учусь в школе. Ничего особенного. А ты?

– Я плейбой.

– Помнишь тот дом у яхт-клуба? – вмешался с заднего сиденья Энди. – Тот, на сваях? Стюарт его снимает сейчас.

– Обожаю этот дом!

– Значит, ты его помнишь? – переспросил Стюарт.

– Я его видела, но внутри не была.

– Тогда заходи как-нибудь.

Одноэтажный деревянный домик, о котором шла речь, очертаниями напоминал лодку: плоскую крышу опоясывали перильца, окнами служили иллюминаторы. Когда начинался прилив, он оставался над водой благодаря сваям, к месту, де обычно была привязана лодка, спускался пролет лестницы. Джинни была влюблена в этот дом с тех самых пор, как впервые его увидела, но не знала, кто там живет. Теперь Стюарт вступил на территорию ее королевства, и меньшее, что она могла сделать, это нанести ему визит вежливости.

– Нам сюда? – спросил Стюарт, поворачивая во двор магазинчика у железнодорожного моста. Им пришлось немного подождать, пока Энди откроет расположенные рядом ворота. По клочковатой траве машина проехала в самый дальний угол поля. Там трейлер скрыла живая изгородь. В центре высилась пустая оболочка недостроенного дома мистера Алстона, возле которой громоздились мешки с кирпичом и стояла бетономешалка.

– Куда поставим трейлер? – уточнил Стюарт.

– Да вот прямо тут.

Они выбрались из машины, и Энди принялся возиться с опорами трейлера.

– Можно я пока внутрь загляну? – спросила Джинни.

– Ни в чем себе не отказывай, – кивнул Энди. – И чайник поставь. Выпьем кофе.

Внутри трейлер выглядел еще хуже, чем снаружи: грязный, обшарпанный, с дырами в обшивке, пожелтевшим куском скотча на разбитом окне и сломанной задвижкой, которая совершенно не держала дверцу буфета. На двухэтажной кровати лежали поролоновые матрасы, на полу – пара спальных мешков и груда грязной одежды.

Отыскав чайник, пластиковую тару с водой и спички, Джинни зажгла маленькую газовую плиту и придерживала чайник, чтобы тот не свалился: трейлер весь трясся и раскачивался, пока Энди и Стюарт устанавливали его на опоры. Когда вода закипела, она нашла несколько относительно чистых чашек и сделала кофе. Молока, конечно, не нашлось, как, впрочем, и сахара. Стоило открыть дверцу маленького кухонного буфета, как оттуда потянуло сильным рыбным духом. Джинни поморщилась и отступила назад, прежде, чем присмотреться. Внутри лежал большой розовый кусок рыбы.

– Что у тебя в шкафу?! – спросила она, вынося на улицу две чашки кофе. Энди и Стюарт сидели на ступеньках, и им пришлось подвинуться, чтобы она могла поместиться посередине.

– Так это же мой копченый лосось! – ответил Энди. – Нам бы его сегодня доесть, а то запах слишком уж ядреный. Хочешь кусочек?

Джинни скривилась.

– И кофе не будешь? – спросил Стюарт.

– Я видела, в каком состоянии были чашки.

Он с подозрением покосился на свою, но все равно сделал глоток.

– А кем ты работаешь на самом деле? – спросила она Стюарта. – Ты же ведь не плейбой? Я вообще не думаю, что они существуют.

– Еще как существуют, – ответил Стюарт. – Играют в поло и в карты, ездят кататься на лыжах и катерах, ведут шикарную жизнь.

– Но не у нас же.

– Нет, я просто в отпуске, – рассмеялся он в ответ. – Знаешь, жизнь, полная удовольствий, изрядно выматывает. Нет, ты права, на самом деле я антрополог.

– Кто? Ты ездишь по джунглям, что ли?

– Стараюсь не ездить. Я изучаю религию, магию, колдовство. В этом году побывал в Бразилии. Удивительная страна.

– А на Гаити ты был?

– Да, был.

– Моя мама оттуда родом.

– Вот как? Ты говоришь на креольском?

– Нет. Она умерла, когда я была совсем маленькой. Я никогда не была на Гаити.

– Это потрясающий остров. Я там долго общался с одним жрецом вуду, пытался разобраться.

– Можешь научить меня вуду?

– Конечно.

– Тебе нужна кукла вуду этого Джо Чикаго, – заметила Джинни, поворачиваясь к Энди.

Тот напрягся и несколько секунд молчал, так что Стюарт даже повернулся к нему, пытаясь понять, в чем дело.

– Кто такой Джо Чикаго?

– Головорез. Белая шваль.

– А почему его так зовут? – спросила Джинни.

– У него кожаная куртка прямиком из Чикаго, – объяснил Энди.

– Только и всего?

– Но это правда!

– То есть я могу звать себя Джинни Корея, раз мои кроссовки там сделаны?

– Что ему нужно от Энди? – спросил ее Стюарт.

– Не знаю, он мне пока не сказал.

– От него лучше держаться подальше, – коротко оборвал их Энди. – Этот человек опасен. Не стоит иметь с ним никаких дел.

Больше они ничего от него так и не добились. Стюарт вскоре засобирался домой, потому что хотел еще узнать, как арендовать лодку. «Приходи в гости», – сказал он на прощание, прежде чем завести мотор и уехать с поля. Большая часть его кофе так и осталась нетронутой.

– Он богатый, да? – спросила Джинни.

– Его отец миллионер. Но он слишком занят, чтобы тратить деньги, поэтому Стюарт тратит их за него.

– Но милый. Мне он понравился.

Энди закрыл глаза. Несколько минут они сидели на солнце, прислушиваясь к крикам детей на пляже и верхушках песчаных дюн и звуку двигателей далекого самолета, взлетевшего над устьем реки.

– Энди, скажи, тебе в детстве не казалось, что ты отличаешься от остальных из-за цвета своей кожи?

Он так долго не отвечал, что Джинни пришлось в конце концов потыкать его ногой.

– Я думаю, – буркнул он. – Мне казалось, я отличаюсь от остальных, но на то было очень много разных причин. Из-за того, что у меня черная кожа. И из-за того, что меня усыновили. И из-за… из-за того, какой я в целом. Конечно, я чувствовал себя другим.

– А ты знаешь, кто твои настоящие родители?

– Нет, но мне плевать.

В это Джинни не могла поверить.

– Неужели тебе не хочется знать, откуда они и кем они были? Вдруг это хорошие люди. Вдруг они обрадуются тебе. Сейчас можно отыскать своих родителей, я читала о таком. Если тебя усыновили, ты все равно можешь найти родных.

– Это очень мило, – с горечью заметил Энди, – но зуб даю, я и так знаю, кем была моя мать. Проституткой. Отец? Один из ее клиентов. И когда я родился, она просто от меня избавилась. Дальше это была уже забота местного совета, который скинул меня на них, – он кивнул на юг, где жили его приемные родители. – Думаешь, это все были хорошие люди? Чушь. Думаешь, я хочу раскопать все это и узнать точно? Да мне плевать на свою мать. Она ведь бросила меня, верно? Ну и к черту ее. Я – то, что я есть. Я свободен, понимаешь. Ничто меня не держит.

Джинни оперлась спиной на дверную раму, глядя на друга. Энди смотрел куда-то вниз, лица его не было видно, но ей показалось, что оно наверняка сейчас холодное и отстраненное.

– Да, я отличаюсь от остальных, – после паузы произнес он. – Куда бы я ни поехал, я буду чужим и там. Я ведь даже на других чернокожих не похож, понимаешь. Возьмем Бристоль, где я учился кулинарии – я же там себя круглым идиотом чувствовал, потому что другие парни, вроде меня, – черные, понимаешь, – пришли в первый день познакомиться и поговорить, и оказалось, они все говорят на сленге или своем диалекте. Все эти растафарианские штуки, знаешь? Боже, да я себя бо́льшим дураком в жизни не чувствовал. Ни слова не понимал. И что бы я им ответил? Ребят, простите, я вообще понять не могу, что вы говорите, я из Уэльса. Глупость же. У меня речь выходца из Уэльса, но сам-то я не из Уэльса… И не из Африки. Я белый парень с черным лицом – вот кто я такой. Везде чужой.

– Точно! И я себя так ощущаю. Точно так, как ты описал.

– С тобой-то все будет хорошо. Когда пишешь картины, цвет твоей кожи никого не интересует.

– Если бы, – вздохнула Джинни. – Но это не так. По-моему, еще как интересует. Думаю, есть разница между тем, как пишут черные и как пишут белые. Точно так же, как между французской и китайской живописью, например. Ее легко заметить.

– И в чем она, разница между искусством черных и искусством белых?

– Этого-то я и не знаю, понимаешь! В том и суть. Поэтому я и чувствую себя так же, как ты, и не знаю, где буду своей…

– Ладно. Но ты свободна, разве нет?

– Свободна?

– Свободна делать, что душе угодно. Как и я. Я везде чужой, но это значит, я свободен. Никто не может меня удержать.

«Кроме Джо Чикаго», – подумала Джинни. Но Энди отказывался говорить об этом. И на самом деле все было гораздо сложнее, чем она могла объяснить. Поэтому они просто продолжали сидеть у трейлера, а потом пошли к двум старушкам, купили по мороженому и отправились на пляж искать крабов, но крабы прятались очень хорошо, так что охота не увенчалась успехом.

4
Телефонный звонок

Все вокруг считали, что Джинни хорошо рисует. Учителя быстро замечали это, и ее работы всегда висели на выставочном стенде. В одной из школ она даже специально попыталась рисовать хуже, но ее все равно хвалили, а рисунки все равно брали на выставку. Именно тогда Джинни поняла, насколько там все глупые, возненавидела их за это и расстроилась так, что едва могла дышать.

Это было в том городе, где они жили в подвале. Папа спал в гостиной, а ей досталась единственная спальня. Плита, холодильник и кухонная раковина тоже стояли в гостиной. А наверху жил маленький мальчик. Они пытались играть во дворе вместе, но он постоянно плакал. Как-то раз его унесли наверх только из-за кошачьей царапины. Когда родители забрали его, Джинни осталась во дворе одна; за большой угольной ямой среди цветочных горшков она принялась строить город для своего игрушечного кролика, гадая, не умрет ли от царапины ее товарищ по играм.

В другой школе все должны были носить темно-зеленую форму и соломенные шляпы, которые удерживала на голове только тугая резинка под подбородком. Чтобы попасть на площадку для игр, нужно было пройти две улицы, поэтому учителя выстраивали их парами и требовали держаться за руки. Джинни в пару всегда доставалась девочка по имени Джеки, которая вечно отпускала ее руку, пока учительница не заметила этого и не отругала ее.

На столике возле кровати Джинни стояла фотография матери в обитой кожей рамке. Все отмечали, насколько они похожи. Они с папой называли маму «Маман», на французский манер. Каждый вечер Джинни разговаривала с ней: просила передать Деве Марии, чтобы та прислала ангелов, которые уберегут Джинни от дурных снов. Как-то другие девочки решили рассказать ей секрет, но заставили поклясться смертным ложем матери, что она никогда его не раскроет. Джинни тогда очень испугалась. Она думала об этом весь вечер и никак не могла выбросить из головы. Смертное ложе казалось ей чем-то вроде особой кровати, которую привозят домой, когда тебе приходит время умереть; и вот уже и ты знаешь, к чему все идет, и все знают, пора ложиться спать, но ты не хочешь идти в кровать, но должен, потому что пришло твое время. О том, что именно происходит на смертном ложе, было и вовсе страшно подумать. В тот вечер она никак не могла успокоиться, и папа, который пришел поцеловать ее на ночь, обнаружил мокрую от слез подушку. Объяснить, в чем было дело, Джинни не смогла.

На следующее утро Джинни как раз собиралась идти на работу в «Дракон», когда зазвонил телефон. Она сразу узнала голос собеседницы и почувствовала, как сильно забилось сердце. Это была Венди Стивенс.

– Привет, Джинни! Твой папа дома?

– Нет, он на работе. Хотите, я дам вам его номер? Он, скорее всего, в офисе…

– Спасибо, милая, его номер у меня есть. Я просто почему-то решила, что он будет дома.

– Ну…

– Подожди. Ты занята?

– Мне на работу нужно, смена начинается через полчаса, но…

– На работу? А где ты работаешь?

– В кафе. Ничего особенного.

– Здорово. Послушай… Папа говорил тебе что-нибудь после того, как я ушла?

– О вас?

– Да. И о том, почему я приходила.

Теперь у Джинни тряслись поджилки. Сев на пол, она уперлась локтем в стену.

– Нет.

– И не говорил о том, что происходит в Ливерпуле?

– В Ливерпуле?.. Не понимаю, о чем вы. Что там происходит?

– Что ж… Знаешь, давай-ка я позвоню ему. Он сам тебе все расскажет, так будет лучше.

– Нет, подождите! В чем дело? Расскажите мне, пожалуйста. Я недавно спрашивала его о вас, но он ничего не говорит. И я знаю, что что-то не так. Но если вы думаете то, что мне кажется, то это все неправда, клянусь вам, это все ложь.

Пару секунд на том конце провода царило молчание.

– О чем ты, милая? – спросила Венди Стивенс совершенно другим тоном. – Что я, по-твоему, думаю?

– Что он… Вы ведь ведете какое-то расследование, да?

– Расследование? С чего бы?

Теперь уже Джинни не знала, что сказать.

– Я просто подумала… Вдруг. Ну знаете, кто-то мог вам сказать о чем-то, но это неправда. О нас с ним. Как в газетах пишут, знаете, о детях, которых берут в приемные семьи. Я думала, вы поэтому пришли. И боялась…

– Так, давай разберемся. Ты думала, я проверяю, не бьет ли тебя отец? Об этом речь?

– Да, – ответила Джинни, едва дыша. – Да, я так и думала. И если дело не в этом… Понимаете, просто мы же к разным расам относимся, так? И я знаю, социальные работники не любят, когда у белых родителей черные дети. Потому и подумала, вдруг… Не знаю.

– Это всего лишь один из принципов, который относится, к тому же, только к детям, которых усыновили или взяли под опеку. Но ты его родная дочь, так что не беспокойся. И кстати – он бьет тебя?

– Нет! Боже, конечно же нет!

– Я и не сомневалась. Нет, дело совсем не в этом. Но ты, получается, все это время меня подозревала? И не спросила его об этом? Хотя, понимаю, это было бы непросто, да?

Сейчас Венди Стивенс говорила прямо и гораздо более разумно, чем во время своего визита. Может быть, так казалось потому, что Джинни не видела ее приклеенную улыбку – а может, она и не улыбалась вовсе.

– Но в чем тогда дело? – спросила она. Предмет ее беспокойства изменился, но она по-прежнему беспокоилась.

– Мне нужно сначала поговорить с ним. Не думаю, что об этом тебе должна рассказывать я, да еще и вот так, по телефону.

– Но вы же не можете сейчас просто повесить трубку! Я его до девяти вечера не увижу, скорее всего, он задерживается допоздна… Вы же не заберете меня? Не увезете от него?

Джинни знала, что это звучит, как отчаянная просьба о помощи, но ничего не могла с собой поделать; кто знает, какие возможности есть у социальных служб.

– Нет, – ответила Венди Стивенс. – Никто не сможет вас разделить. И никто этого и не хочет, даже если бы и мог.

– Тогда в чем дело? Это из-за мамы? Она жива или еще что-то выяснилось?

Это была безумная догадка, самое странное, что Джинни смогла придумать. Но Венди Стивенс снова умолкла.

– Что ты знаешь о своей матери?

– Только то, что папа рассказал. Она умерла вскоре после моего рождения.

– Ага. Понятно. Слушай меня, Джинни. Все, что сейчас происходит, касается твоего отца, но не сулит ему неприятностей. И не разрушит вашу семью – вообще ничего такого. Но только он должен рассказывать тебе об этом, я не могу. Это было бы неправильно. Поэтому сейчас я позвоню ему на работу и поговорю с ним. Он будет знать все детали – а еще я расскажу, о чем мы с тобой сейчас беседовали…

– Но не говорите, о чем я думала!

– Что мы будто бы решили, что он тебя бьет?

– Да. Не говорите ему об этом, пожалуйста. Не хочу, чтобы он думал… Просто скажите, что я беспокоюсь, ладно?

– Понимаю. И Джинни… Слушай, я снова заеду к вам через несколько дней. Тогда мы сможем еще раз побеседовать, если хочешь.

– Ладно. А почему вы приедете?

– Это тебе папа объяснит. А сейчас беги на работу, а то опоздаешь.

– Точно… Спасибо.

– Пока, Джинни.

В трубке щелкнуло. Джинни медленно поднялась на ноги и поставила ее на место.

* * *

Ей так много хотелось рассказать Рианнон, но никак не получалось: в тот день в «Драконе» посетителей оказалось больше, чем за все время его существования. Нужно было разносить кофе, убирать грязные чашки, продавать пончики, сконы и кусочки домашнего пирога миссис Калверт – а еще следить, чтобы столы оставались чистыми и были накрыты к обеду: солонки и перечницы на местах, рядом пакетики сахара и бутылочки с кетчупом. За этими хлопотами девочки и парой слов не успели обменяться.

Днем Рианнон и ее мама собирались пройтись по магазинам, так что после смены времени для разговоров тоже не осталось. Поэтому домой Джинни вернулась расстроенной и весь день рисовала соседскую кошку, которой нравилось спать на стене их сада. Вечером нужно было идти в яхт-клуб и выполнять работу там, и по мере приближения ночи Джинни все больше и больше беспокоилась, ожидая встречи с отцом.

Когда она вернулась, он лежал в саду в гамаке: в руках банка пива, в плеере – старая кассета Пола Саймона. Несмотря на наушники, Джинни слышала музыку: она играла слишком уж громко.

Папа увидел ее и поднялся с гамака. Она села на стул на веранде к нему лицом.

– Пап, Венди Стивенс ведь тебе дозвонилась?

– Да. И сказала, что уже с тобой поговорила.

Видимо, банка пива у него в руке была не первой, потому что говорил он очень аккуратно и медленнее, чем обычно.

– Она обещала, что ты все мне расскажешь.

– Да. Она права. Сначала она мне не понравилась, но, может, я и не прав. Все сложно.

Джинни не знала, что папа имел ввиду, потому что интонация его совсем не изменилась. Было ли все сложно для него или для нее? Оставалось только ждать.

– Джинни, милая, Венди сказала, ты боялась, что тебя могут забрать у меня или что-то в таком духе. Это правда?

– Да. Никто из вас не объяснил мне, что к чему. Я думала, они могут разлучить нас, если захотят. Они ведь иногда делают так, да? Забирают черных детей из белых семей?

– Нет, они не могут. Ни за что. Даже не думай. Дело совершенно в другом. Джинни… у тебя есть брат.

Брат?

Молчание. Джинни не имела ни малейшего понятия, что на это можно сказать. Папа с тревогой наблюдал за ней.

– Мамы у вас разные, – продолжил он после небольшой паузы. – Он твой сводный брат. Я встретил… его мать до того, как познакомился с Маман. И так уж случилось, что его мама серьезно заболела. Очень серьезно. Все это время она растила его одна. Как я тебя. Но у нее рак, любой день может оказаться для нее последним. Я не ожидал… Я не… В общем, она сейчас в больнице. И может умереть сегодня вечером – или на следующей неделе, или в следующем месяце, никто этого не знает. Роберт – так зовут мальчика – находится у опекунов, но рано или поздно ему понадобится дом. И единственный дом, который у него есть, – наш. Именно поэтому Венди Стивенс и приезжала… когда там она приезжала? На прошлой неделе. Я тогда ничего тебе не сказал, потому что мама Роберта ложилась на операцию. Это могло помочь, все вернулось бы на круги своя, и ничего… Никто бы… Не знаю. К сожалению, этого не случилось. Она очень больна. И… очевидно, бедный мальчик, Роберт, приедет к нам.

Он потряс банку. Пива в ней почти не осталось. Джинни опустила взгляд на руки, на свои темно-коричневые руки, сложенные на коленях.

– Он черный? – спросила она. – Или его мама?..

– Нет.

Наверное, это был не лучший вопрос. Но уже слишком поздно.

– Когда он приедет?

– Примерно через неделю. Сначала похороны. Боже… Может, конечно, случится чудо, мы ведь именно чудес всегда ждем от Бога. И она поправится. Но я сильно в этом сомневаюсь. Так что после… Когда она умрет. Это будет… довольно скоро.

«У меня есть брат, – подумала Джинни. – Белый брат». Никогда еще она не слышала более странных новостей. Даже появление сестры Рианнон было не настолько удивительным. И Рианнон поймет только часть этой истории, но не все. Все поймет только Энди. Потому что теперь Джинни окажется еще более чужой. Белый отец, белый брат, черная сестра. Как белая ворона, только наоборот.

– Сколько ему лет?

– Он немного старше тебя.

– Немного? Насколько?

– Не помню. На несколько месяцев.

– Это он был тем маленьким мальчиком, которого поцарапала кошка?

– Поцарапала кошка… Не знаю, милая, ты, скорее всего, спутала его с кем-то другим. В одном я уверен: вы никогда раньше не встречались.

– А ты… Когда ты… Ну то есть, когда ты встретил Маман, ты…

– Стоило мне встретить Маман, я сразу позабыл обо всех остальных. Она всегда была моей единственной. Было глупо держать это от тебя в тайне, Джинни, я знаю. Прости, что так все вышло. Не слишком-то хорошо у меня получается… Но я никого не любил сильнее тебя, цыпленок. Я… пытаюсь сказать, что все изменится. Я не могу оставить этого мальчика взрослеть с другими людьми в другом доме. Я отвечаю за него. А ты нет, но тебе все равно придется… разделить эту ношу. И легко не будет. Я просто хочу попросить прощения. Это не твоя ответственность, но ты вынуждена будешь ее разделить. Это нечестно.

Он умолк, закрыв глаза. Внутри Джинни вспыхивали и угасали разные чувства: удивление, злость, ревность, недоверие, воодушевление, опасение, даже радость. Они поднимались на поверхность и снова пропадали в глубине души, как одежда в машине для сушки. Вот только она не испытывала их все, а просто наблюдала. Может, дело было в том, что эти чувства ей полагалось испытывать, но сама она ощущала все иначе. Сложно было понять.

– Роберт, – сказала, наконец, Джинни.

– Верно. Имя выбрала его мама.

– А ее как звали?

– Дженет.

– А ты… А он… Ты с ним встречался раньше?

– Ни разу. Для меня все это так же неожиданно, как и для тебя. Но я собираюсь сначала съездить в Ливерпуль, увидеться с ним и с Дженет, возможно. Во всем разобраться.

– А где он будет спать?

В доме было всего две спальни. Он был маленьким, но никогда не казался тесным – до этого вечера.

Папа вздохнул.

– Нам придется многое поменять. Не знаю. Наверное, в кабинете. Я перенесу все оттуда к себе в комнату. Справимся.

Кабинет! Впервые за все это время Джинни осознала, что кабинет на самом деле был еще одной спальней. Так значит, в доме их на самом деле три.

– И он будет ходить в школу?

– Ага. Думаю, да. То есть да, конечно. Нужно будет встретиться с директором… Как его там… С Биллом Эвансом.

– И ему нужно выучить валлийский.

– В этом тебе придется ему помочь.

Джинни промолчала. Пауза затянулась. Папа наклонился в гамаке, дотянулся до ее руки и сжал ее. Джинни кивнула.

– Ого, – сказала она. – Понятно. Ладно.