Елена В. Федорова
Императорский Рим в лицах

Агриппа Постум

Агриппа Постум был младшим сыном Агриппы и Юлии Старшей; имя Постум указывало на то, что он родился после смерти своего отца.

Агриппа Постум. Мрамор. Неаполь. Национальный музей

В 4 г. Агриппа Постум был усыновлен своим дедом Августом, однако, обладая жестоким и буйным нравом, он не смог завоевать его любовь. Август счел его непригодным к государственной деятельности и в 7 г. выслал из Рима в Суррент (совр. Сорренто около Неаполя).

«Впоследствии Агриппу Постума, который не становился мягче и с каждым днем все более терял рассудок, Август приказал переправить на остров и, сверх того, заключить под стражу; особым сенатским постановлением он приказал держать его там пожизненно. А на всякое упоминание о нем или о двух Юлиях Август только восклицал со стоном:

Лучше бы мне и безбрачному жить и бездетному сгинуть! – и называл их не иначе, как тремя своими болячками и язвами» (Свет. Авг. 65).

Противники Августа намеревались похитить с островов Юлию Старшую и Агриппу Постума, привезти их к войскам и произвести государственный переворот (см. Свет. Авг. 19). Но эти планы были раскрыты и не осуществились.

Сразу после кончины Августа, когда о ней еще не объявили официально, Агриппа Постум был убит либо по приказу Тиберия, унаследовавшего власть, либо по приказу его матери Ливии (см. Свет. Тиб. 22).

Ливия

Ливия Друзилла, женщина знатного происхождения и красивая, стала третьей женой Октавиана в 38 г. до н. э., когда ей было девятнадцать лет. От первого мужа она имела сына Тиберия, а через три месяца после свадьбы с Октавианом родился второй сын Друз Старший, который официально считался сыном ее первого мужа. У Ливии и Октавиана детей не было.

Ливия была энергична, хитра и очень активно вмешивалась в государственные дела, хотя умела сохранять при этом внешность добродетельной матроны, всецело поглощенной заботами о своей семье.

Ливия. Мрамор. Копенгаген. Глиптотека Новый Карлсберг

Тацит пишет о Ливии так:

«Святость домашнего очага она блюла с неукоснительностью, свойственной нравам старины, но была приветливей, чем это было принято для женщин в древности; она была страстно любящей матерью, снисходительной супругой и хорошей помощницей в хитроумных замыслах мужу и в притворстве сыну» (Тац. Анн. V, 1).

Октавиан был столь высокого мнения о ее уме, что «даже те важные дела, о каких он собирался говорить с нею, записывал заранее и при разговоре держался этой записи, чтобы случайно не сказать ей слишком мало или слишком много» (Свет. Авг. 84).

Ливии была свойственна столь изощренная хитрость, что ее правнук Калигула за глаза прозвал ее Одиссеем в женском одеянии (герой греческой мифологии Одиссей считался символом хитрости и имел эпитет «хитроумный». – Свет. Кал. 23).

Властолюбие было главной чертой характера Ливии, так же как и Октавиана. Равны они были друг другу и в лицемерии, и в хитрости. Такое сходство характеров обеспечило непоколебимую прочность их союза. Ливия, желая во что бы то ни стало оставаться женой Октавиана, не только не препятствовала ему в любовных развлечениях на стороне, но даже сама подыскивала ему молоденьких красоток (см. Свет. Авг. 71).

Ливия настолько устраивала Октавиана, что он не искал себе другой жены. Это было поистине редкое единение душ двух бездушных людей.

Историк Тацит справедливо назвал Ливию «матерью, опасной для государства, и злой мачехой для семьи Цезарей» (Тац. Анн. I, 10).

Молва подозревала, что не без участия Ливии скончались в юном возрасте усыновленные Октавианом племянник Марцелл и внуки Гай Цезарь и Луций Цезарь. Сыграла она роковую роль и в судьбе Агриппы Постума, последнего внука Октавиана, им усыновленного. «Ливия так подчинила себе престарелого Августа, что тот сослал на остров Плана-зию (совр. Пьяноза в Тирренском море) единственного своего внука Агриппу Постума, молодого человека с большой телесной силой, буйного и неотесанного, однако не уличенного ни в каком преступлении» (Тац. Анн. 1, 3).

Ливия добилась того, что Август усыновил ее старшего сына Тиберия, который после изгнания Агриппы Постума остался единственным наследником верховной власти.

В последние годы жизни Августа все помыслы Ливии были направлены только на то, чтобы суметь передать власть Тиберию.

«Здоровье Августа ухудшилось, и некоторые подозревали, не было ли тут злого умысла Ливии.

Ливия в образе Цереры-Августы, верховной жрицы культа императора Августа. Мрамор. Санкт-Петербург. Эрмитаж

Ходили слухи, что за несколько месяцев перед тем Август, открывшись лишь нескольким избранным и взяв с собой только Фабия Максима, отплыл на остров Планазию, чтобы повидаться с Агриппой Постумом, здесь с обеих сторон были пролиты обильные слезы и явлены свидетельства взаимной любви, и поэтому появилась надежда на то, что юноша будет возвращен в дом своего деда.

Максим открыл эту тайну своей жене Марции, а она – Ливии. Об этом стало известно Августу. Когда вскоре после этого Максим скончался (есть основания предполагать, что он покончил самоубийством), на его похоронах слышали причитания Марции, осыпавшей себя упреками за то, что она сама стала причиной гибели мужа. Как бы то ни было, но Тиберий, едва успевший прибыть в Иллирию (Восточная Адриатика), был срочно вызван письмом матери. Не вполне выяснено, застал ли он Августа в городе Ноле (около Неаполя) еще живым или уже бездыханным. Ибо Ливия, выставив вокруг дома и на дорогах сильную стражу, время от времени, пока принимались меры в соответствии с обстоятельствами, распространяла добрые вести о состоянии здоровья принцепса, как вдруг молва возвестила одновременно и о кончине Августа и о том, что Тиберий принял на себя управление государством» (Тац. Анн. I, 5).

В Риме Ливия устроила Августу роскошные похороны. По его завещанию она была принята в род Юлиев и получила титул Августы, так что отныне она стала официально именоваться Юлия Августа.

Ливия, сделав Тиберия принцепсом, могла торжествовать победу.

Однако ее властолюбивая натура столкнулась с неподатливым характером родного сына.

«Тиберию стала в тягость его мать Ливия: казалось, что она притязает на равную с ним власть. Он начал избегать частых свиданий с нею и долгих бесед наедине, чтобы не подумали, будто он руководствуется ее советами, а он в них нуждался и нередко ими пользовался. Когда сенат предложил ему именоваться не только «сыном Августа», но и «сыном Ливии», он этим был глубоко оскорблен. Поэтому он не допустил, чтобы ее величали «матерью отечества» (Август имел титул «отца отечества»); напротив, он не раз говорил ей, чтобы она не вмешивалась в важные дела, которые женщин не касаются (в Риме официально женщины были исключены из государственной деятельности) – в особенности, когда он узнал, что во время пожара около храма Весты она, как бывало при муже, сама явилась на место происшествия и призывала народ и воинов действовать энергичнее. Вскоре вражда их стала открытой» (Свет. Тиб. 50-51).

Ливия жила в Риме, сохраняя свое могущество, и Тиберию приходилось с нею считаться. В 27 г. он навсегда уехал из Рима и стал жить на острове Капри.

В провинциях Ливия при жизни почиталась как богиня.

Ливия умерла в 29 г., благополучно дожив до 86 лет.

«Тиберий, ни в чем не нарушив приятности своего уединения и не прибыв в Рим отдать последний долг матери, в письме к сенату сослался на свою занятость делами и урезал как бы из скромности щедро определенные сенаторами в память Ливии почести, сохранив лишь немногие и добавив, чтобы ее не обожествляли, ибо так хотела она сама.

Вслед за тем наступила пора безграничного и беспощадного самовластия, ибо при жизни Ливии в ее лице все же существовала какая-то защита для преследуемых, так как Тиберий издавна привык оказывать послушание матери» (Тац. Анн. V, 2-3).

Ливия была официально обожествлена своим внуком императором Клавдием I.

Тиберий

Тиберий Клавдий Нерон, вошедший в историю под именем Тиберия, старший сын Ливии от первого брака, родился в 42 г. до н. э.; после усыновления его Августом в 4 г. стал именоваться Тиберий Юлий Цезарь; сделавшись императором, официально называл себя Тиберий Цезарь Август.

Тиберий. Мрамор. Санкт-Петербург. Эрмитаж

От природы Тиберий был неглуп, характер имел сдержанный и скрытный. Как пишет Дион Кассий, «это был человек со многими хорошими и многими плохими качествами, и когда он проявлял хорошие, то казалось, что в нем нет ничего плохого, и наоборот» (Дион Касс. 58, 28).

Август играл судьбой Тиберия так же легко, как и судьбами всех своих родственников. Надумав женить его на своей дочери Юлии Старшей, Август не посчитался с тем, что Тиберий был очень привязан к своей жене Випсании Агриппине, от которой имел сына Друза Младшего и которая ждала второго ребенка.

Тиберий подчинился приказу Августа, развелся с любимой женой и женился на ненавистной Юлии Старшей.

«Для него это было безмерной душевной мукой: к Агриппине он питал глубокую сердечную привязанность. Юлия же своим нравом была ему противна – он помнил, что еще при первом муже она искала близости с ним, и об этом даже говорили повсюду. Об Агриппине он тосковал и после развода; и когда один только раз случилось ему ее встретить, он проводил ее таким взглядом, долгим и полным слез, что были приняты меры, чтобы она больше никогда не попадалась ему на глаза» (Свет. Тиб. 7).

Прожив некоторое время с Юлией Старшей, Тиберий в 6 г. до н. э. покинул Рим и уехал на остров Родос, где провел в добровольном изгнании восемь лет. После разрыва с Юлией он больше женат не был.

Август усыновил Тиберия только в 4 г., когда тому исполнилось уже 46 лет, и это был человек неприветливый, непроницаемый, надменный, лицемерный, хладнокровный и жестокий.

«В народе говорили, будто однажды после тайной беседы с Тибери-ем, когда тот ушел, спальники услышали слова Августа: «Бедный римский народ, в какие медленные челюсти он попадет!» Небезызвестно и то, что Август открыто и не таясь осуждал жестокий нрав Тиберия, что не раз при его приближении он обрывал слишком веселый или легкомысленный разговор, что даже усыновить его он согласился только в угоду упорным просьбам жены и, может быть, только в тщеславной надежде, что при таком преемнике народ скорее пожалеет о нем» (Свет. Тиб. 21).

Светоний так пишет о начале правления Тиберия: «Он созвал сенат и обратился к нему с речью, но, словно не в силах превозмочь свою скорбь о скончавшемся Августе, воскликнул с рыданиями, что лучше бы ему не только голоса, но и жизни лишиться, и передал текст речи для прочтения своему сыну Друзу Младшему.

Хотя Тиберий без колебаний вступил в обладание властью и стал ею пользоваться, хотя он уже окружил себя вооруженной охраной, залогом и символом господства, однако на словах он долго отказывался от власти, разыгрывая самую бесстыдную комедию. То он с упреком говорил умоляющим друзьям, что они и не знают, какое это чудовище – власть, то он двусмысленными ответами и хитрой нерешительностью держал в напряженном неведении сенат, подступавший к нему с коленопреклоненными просьбами. Некоторые даже потеряли терпение, а кто-то среди общего шума воскликнул: «Пусть он правит или пусть уходит!» Кто-то в лицо ему заявил, что иные медлят делать то, что обещали, а он медлит обещать то, что уже делает. Наконец, словно против воли, с горькими жалобами на тягостное рабство, возлагаемое им на себя, он принял власть. Но и тут он постарался внушить надежду, что когда-нибудь сложит с себя власть; вот его слова: «…до тех пор, пока вам не покажется, что пришло время дать отдых и моей старости» (Свет. Тиб. 23-24).

«А в Риме тем временем принялись соперничать в изъявлении раболепия консулы, сенаторы, всадники. Чем кто был знатнее, тем больше он лицемерил и подыскивал подобающее выражение лица, дабы не могло показаться, что он или обрадован кончиною Августа, или, напротив, опечален началом нового принципата: так они перемешивали слезы и радость, скорбные сетования и лесть» (Тац. Анн. I, 7).

Сенат раболепствовал перед Тиберием столь откровенно, что у того вошло в привычку, «покидая здание сената, произносить по-гречески: «О люди, созданные для рабства!» Очевидно, даже ему, при всей его ненависти к гражданской свободе, внушало отвращение столь низменное раболепие» (Тац. Анн. III, 65).

При Тиберий, по образному определению Тацита, «еще сохранялись следы умиравшей свободы» (Тац. Анн. I, 74).

Тиберий оставил сенату некоторую видимость его былого величия и иногда на заседаниях хранил молчание, не пользуясь правом принцепса заявить первым о своем мнении. Правда, сенаторы от такого «уважения к свободе» чувствовали себя еще хуже, ибо им трудно было догадаться, чего хочет скрытный император.

Тиберий навсегда лишил народное собрание права выбора должностных лиц; это право он передал сенату.

При Тиберий слово «император» еще сохраняло значение самого высокого почетного военного титула.

«Тиберий милостиво дозволил воинам полководца Блеза провозгласить того императором за победу в Африке; это была старинная почесть, которую охваченное радостным порывом войско оказывало своему полководцу; одновременно бывало несколько императоров, и они не пользовались никакими преимущественными правами. И Август разрешил некоторым носить этот титул, и Тиберий разрешил Блезу, но – в последний раз» (Тац. Анн. III, 74).

Впоследствии титул «император» сделался привилегией одного только принцепса, и постепенно принцепс стал именоваться императором.

Укрепляя свою власть, Тиберий в 21-22 гг. построил на окраине Рима военный лагерь, в котором разместились все преторианские когорты – личные войска принцепса.

О расширении границ Римской империи Тиберий серьезно не думал и от активной завоевательной политики отказался.

Всю злобу своей извращенной души Тиберий вложил в борьбу с римской знатью; он дал полную силу так называемому закону об оскорблении величия римского народа и особы императора, который сыграл в истории Римской империи самую прискорбную роль.

Тацит так объясняет его сущность: «Тиберий восстановил закон об оскорблении величия, который, нося в былое время то же название, преследовал совершенно другое: он был направлен лишь против тех, кто причинил ущерб войску предательством, гражданскому единству – смутами и, наконец, величию римского народа – дурным управлением государством; осуждались дела, слова не влекли за собой наказания. Первым, кто на основании этого закона повел дознание о злонамеренных сочинениях, был Август, возмущенный дерзостью, с какой Кассий Север порочил знатных мужчин и женщин в своих наглых писаниях; а затем и Тиберий, когда Помпеи Макр обратился к нему с вопросом, не возобновить ли дела об оскорблении величия, ответил, что законы должны быть неукоснительно соблюдаемы. И его также раздражали распространявшиеся неизвестными сочинителями стихи о его жестокости и надменности и неладах с матерью» (Тац. Анн. I, 72).

«Наиболее пагубным изо всех бедствий, какие принесли с собой те времена, было то, что даже виднейшие из сенаторов не гнушались заниматься сочинением подлых доносов, одни – явно, многие – тайно» (Тац. Анн. VI, 7).

Постепенно год от года Тиберий становился все более мрачным, нелюдимым и жестоким.

В 27 г. он навсегда расстался с Римом и удалился на Капри; этот небольшой остров был собственностью Октавиана Августа, который построил там для себя скромную летнюю виллу. Тиберий построил еще одиннадцать роскошных вилл с дворцами. Постоянно переезжая с одной виллы на другую, император-затворник управлял оттуда Римской империей, предаваясь гнусному разврату и наводя ужас на всех; неугодных ему лиц по его повелению сбрасывали в море с крутого скалистого берета у виллы Юпитера, самой великолепной из всех. Над знаменитым Голубым гротом находилась вилла Дамекута; сохранилось предание, что по тайному ходу в скале мрачный император спускался в украшенный мраморными статуями грот и купался в его водах.

Однако и на Капри не было для Тиберия спасения от собственной искалеченной и порочной души. Одно из его писем к сенату начиналось так: «Что вам писать, почтеннейшие отцы сенаторы, или как писать, или о чем в настоящее время совсем не писать? Если я это знаю, то пусть боги и богини нашлют на меня еще более тягостные страдания, нежели те, которые я ежедневно чувствую и которые влекут меня к гибели».

Тацит, сохранивший эти слова для истории, добавляет:

«Так обернулись для него казнью его собственные злодейства и мерзости! И недаром мудрейший из мудрых, Сократ, имел обыкновение говорить, что если бы удалось заглянуть в душу тиранов, то нам представилось бы зрелище ран и язв, ибо как бичи разрывают тела, так жестокость, любострастие и злобные помыслы раздирают душу. И действительно, ни единовластие, ни уединение не оградили Тиберия от душевных терзаний и мучений, в которых он сам признался» (Тац. Анн. VI, 6).

Тиберий умер в 37 г. в возрасте 78 лет. Тацит так описывает его кончину:

«Уже Тиберия покидали телесные, покидали жизненные силы, но все еще не покидало притворство; он сохранял прежнюю черствость духа и холодность в речах и во взоре, но принуждал себя порою к приветливости, пытаясь за нею скрыть уже очевидное для всех угасание. Еще чаще, чем прежде, переезжая с места на место, он поселился наконец у Мизенс-кого мыса (около Неаполя) в некогда принадлежавшем Луцию Лукуллу поместье.

Там и обнаружилось, что он на пороге смерти; и произошло это следующим образом.

В числе его приближенных был один весьма искусный в своем деле врач по имени Харикл, который не то чтобы постоянно его лечил (Тиберий лечиться не любил и всегда отличался хорошим здоровьем), но находился при нем на случай, если ему потребуется врачебный совет. И вот Харикл, сказав, что якобы по своим делам куда-то едет, в знак почтительного прощания коснулся руки Тиберия и пощупал у него пульс. Но он не обманул императора, и Тиберий, возможно, рассерженный этим и потому тем более постаравшийся не выказать гнева, повелел приготовить пиршество и пробыл на нем дольше обычного, как бы желая оказать внимание уезжавшему другу. Харикл, однако, уверенно заявил Макрону, префекту претория (начальнику преторианских когорт), что жизнь в Тиберий еле теплится и что он не протянет больше двух дней. Это всех переполошило: пошли непрерывные совещания окружающих, и к легатам (командирам легионов) и к войскам помчались гонцы.

За 17 дней до апрельских календ (16 марта) дыхание Тиберия пресеклось, и все решили, что жизнь его покинула. И уже перед большой группой поздравляющих появился наследник Гай Цезарь (Калигула), чтобы взять в свои руки бразды правления, как вдруг стало известно, что Тибе-рий открыл глаза, к нему возвратился голос, и он просит принести ему еду для восстановления сил, покинувших его.

Это повергает всех в ужас, и собравшиеся разбегаются, снова приняв скорбный вид и стараясь казаться неосведомленными о происшедшем, между тем как Гай Цезарь, только что видевший себя властелином, погрузился в молчание в ожидании для себя самого худшего исхода.

Но Макрон, не утративший самообладания и решительности, приказывает удушить Тиберия, набросив на него ворох одежды» (Тац. Анн. VI, 50).

Тиберий обожествлен не был.

Друз Младший

Друз Цезарь, или Друз Юлий Цезарь, вошедший в историю под именем Друза Младшего, был единственным сыном Тиберия и Випсании Агриппины, дочери Агриппы.

Друз Младший по характеру заметно отличался от своего отца. Это был юноша энергичный, бесхитростный, податливый, общительный и большой любитель веселого образа жизни.

Тацит пишет о нем:

«Не вызывало осуждения в молодом человеке его легкомыслие: пусть уж лучше тешится своими забавами, наблюдая днем за возведением своих построек, а ночи проводя на пирах, чем, отгородившись ото всех и лишив себя каких бы то ни было развлечений, погрузится в угрюмость и будет вынашивать злобные замыслы» (Тац. Анн. III, 37).

Друз Младший. Мрамор. Копенгаген. Глиптотека Новый Карлсберг

Имея нрав общительный, Друз Младший унаследовал, однако, жестокость своего отца и отнюдь не был склонен к добродетели. «Распоряжаясь на гладиаторских играх, даваемых им от имени его двоюродного брата Германика и от своего собственного имени, Друз Младший слишком откровенно наслаждался при виде крови; это ужаснуло простой народ и вынудило Тиберия выразить ему свое порицание» (Тац. Анн. I, 76).

Тиберий привлекал сына к государственной и военной деятельности, однако тот быстро пал жертвой могущественного Сеяна, префекта претория (начальника войск императорской охраны).

Сеян – одна из самых зловещих фигур, ставших характерными для императорского Рима.

Тацит повествует о нем так:

«Тиберий, обычно непроницаемый для окружающих, с одним Сеяном оставлял свою скрытность и настороженность; и Сеян достиг этого не столько благодаря свойственному ему хитроумию (ведь и его впоследствии одолели тем же оружием), сколько вследствие гнева богов, обрушенного ими на Римское государство, для которого и возвышение и низложение Сеяна было одинаково роковым. Тело его было выносливо к трудам и лишениям, душа – дерзновенна; свои дела он таил ото всех, у других выискивал только дурное; рядом с льстивостью в нем уживалась надменность; снаружи – притворная скромность; внутри – безудержная жажда главенствовать, и из-за нее – порою щедрость и пышность, но чаще усердие и настойчивость – качества не менее вредоносные, когда они используются для овладения самодержавной властью.

Сеян значительно приумножил умеренное влияние, которым прежде пользовался префект преторианцев, сведя рассеянные по всему Риму когорты (военные отряды) в один общий лагерь, чтобы можно было сразу ими распорядиться и чтобы их численность, мощь и пребывание на глазах друг у Друга внушали им самим уверенность в своей силе, а всем прочим – страх. Сеян принялся мало-помалу втираться в доверие к воинам, посещая их и обращаясь к ним по именам; вместе с тем он стал самолично назначать военачальников (центурионов и трибунов). Не воздерживался он и от воздействия на сенаторов, стремясь доставить своим клиентам должности в Риме и в провинциях.

Но большая семья Тиберия, сын во цвете лет и взрослые внуки (дети Германика, которого усыновил Тиберий), были помехой к осуществлению желаний Сеяна: напасть на них разом было опасно, а коварный расчет подсказывал ему, что преступления должны быть отделены одно от другого некоторыми промежутками времени.

Итак, Сеян предпочел действовать более тайными средствами и начать с Друза Младшего, к которому питал еще не успевшую остыть злобу. Ибо Друз, не вынося соперников и вспыльчивый от природы, в разгаре случайно возникшего между ним и Сеяном спора поднял на него руку; тот не уступал, и он ударил его по лицу. И вот, обдумывая, что ему предпринять в первую очередь, Сеян пришел к выводу, что лучше всего подступиться к жене Друза Ливии Ливилле, которая в ранней юности была непривлекательна, а впоследствии стала редкостной красавицей.

Сеян, изобразив, что воспылал к ней страстью, склонил ее к прелюбодеянию, внушил ей желание соединиться с ним в браке, стать его со-правительницей и умертвить мужа» (Тац. Анн. IV, 1 – 3).

С помощью Ливии Ливиллы и ее домашнего врача Сеян сумел медленно действующим ядом отравить Друза Младшего, который скончался в 23 г.

В 31 г. преступление раскрылось. Тиберий сам стал вести следствие, проявив при этом непомерную жестокость. Жизнью поплатились не только Сеян и Ливия Ливилла, но и многие другие люди, в большей или меньшей степени причастные к этому делу.

Статуи Сеяна, пользовавшегося в Риме большой известностью, были разбиты и расплавлены, о чем упоминает Ювенал:

 
Власть низвергает иных, возбуждая жестокую зависть
В людях; и почестей список, пространный и славный, их топит.
Падают статуи вслед за канатом, который их тащит,
Даже колеса с иной колесницы срубает секира,
И неповинным коням нередко ломаются ноги.
Вот затрещали огни, и уже под мехами и горном
Голову плавят любимца народа: Сеян многомощный
Загрохотал; из лица, что вторым во всем мире считалось,
Делают кружки теперь, и тазы, и кастрюли, и блюда.
 

(Ювенал. Сатиры, X, 56-64, пер. Д. Недовича и Ф. Петровского)

Тиберий Гемелл, сын Друза Младшего и Ливии Ливиллы, был убит в 37 г. по приказу Калигулы, ставшего императором после смерти Тиберия.