Джон Кимхи
Странная война 1939 года. Как западные союзники предали Польшу
Однако ни Гитлер, ни его главнокомандующий сухопутными войсками не надеялись на мирное решение. Уже спустя девять дней, 3 апреля был готов план «Вайс» – стратегический план военных действий против Польши. Это был набор инструкций командующим вермахта: им надлежало быть готовыми к ведению боевых операций против Польши «не позднее 1 сентября». Возможно, Гитлер, как и Чемберлен, предпочитал урегулирование, основанное на принятии Польшей его условий, не прибегая к войне. Однако в противоположность Чемберлену Гитлер был уверен, что в конечном счете ему придется прибегнуть к силе, по меньшей мере против поляков.
Гитлер, как это видно из его расписания, не стал дожидаться польских гарантий Чемберлена и принял план нападения на Польшу раньше. Дело в том, что Гитлер, в отличие от большинства своих современников, мыслил долгосрочными категориями. Оккупация Австрии, Судетской области и Праги – все это шаги к заключительному решению вопроса с поляками. Они также служили и другим целям, однако, как разъяснил Йодль на Нюрнбергском процессе, после захвата всей Чехословакии создались стратегические предпосылки для нападения на Польшу. Остались только политические соображения.
Такова была обстановка, на фоне которой спустя шесть месяцев после мюнхенского соглашения должны были начаться англо-французские штабные переговоры, причем при поразительном отсутствии политического руководства от их правительств относительно политических целей. В итоге два штаба обсуждали три основных предположения, с которыми они и согласились:
что англичане не были готовы к войне;
что французы не могли вести военные действия;
что немцы имели значительно превосходящую хорошо налаженную действующую военную машину, готовую работать и удерживаемую только нежеланием Гитлера начать войну.
Глава 2
Легенда о британской и англо-французской неподготовленности
В отличие от политиков профессиональные военные, включая моряков и летчиков, пользовались репутацией реалистов, которые принимали трезвые решения, не поддавались эмоциям и руководствовались только хладнокровной оценкой установленных фактов. Мюнхенское соглашение, как мы видели, дало им время перевести дух. И они воспользовались этим. Имперский Генеральный штаб максимально использовал передышку и приобретение чехословацкого военного потенциала[7].
В феврале, спустя четыре месяца после принесения жертвы, начальники штабов представили кабинету обширный доклад, в котором давалась оценка обстановки после Мюнхена. В этом документе, по странности названном «Европейская оценка обстановки», руководство трех видов вооруженных сил поставило на первое место по стратегической важности оборону Египта и Суэцкого канала. Подробно рассматривалась Индия; обдумывалась отправка военно-морских подкреплений на Дальний Восток. Возможность осложнений в Европе была сведена к заключению, что англо-французская стратегия должна быть направлена главным образом на «обеспечение целостности французской территории». Только, как именно это должно быть сделано, объяснялось лишь внушительно звучащими банальностями. В документе не чувствовалось особой срочности: как будто Мюнхен дал им всем все время мира. Не было ощущения, что время истекает, что приоритетом у Гитлера является не Египет, а Прага, что целью Гитлера является не Суэцкий канал, а Европа.
До дела дошло только 27 марта, ровно через шесть месяцев после Мюнхена и через две недели после того, как Гитлер нарушил это соглашение, оккупировав Чехословакию. В этот день британский и французский штабы начали «обсуждение», чтобы выработать совместные планы исходя из новой обстановки[8].
Двумя днями позже, 29 марта, в Лондоне состоялось заседание кабинета, на котором было решено, что в случае войны на континенте участие в ней Англии не будет ограничиваться действиями военно-морского флота и авиации. В будущем англичанам необходимо подготовиться для отправки войск на континент. Кабинет также принял решение удвоить численность территориальной армии и одобрил предложенные премьер-министром «гарантии» польскому государству, которые должны были быть обнародованы 31 марта.
Итак, в зале заседаний кабинета министров на Даунинг-стрит британское правительство раскрыло наконец свой защитный зонтик над поляками, а в это же самое время – на другой стороне улицы – на первом заседании французского и британского штабов «военные» советники правительства приступили к разработке конкретных мер.
Они начали с весьма сдержанного обмена информацией. Представитель британской армии объяснил малость и медлительность предлагаемого британского вклада, а француз только «в общих чертах» раскрыл сведения о численности своих вооруженных сил. Он ничего не сказал британцам относительно предлагаемого плана кампании. Британцы и не настаивали. Они считали, что не имеют на это прав.
Таким образом, военные раздумья о европейской ситуации, судя по всему, были вызваны вовсе не тревогами, которые заставили Чемберлена и его правительство пойти на такой драматический шаг, идущий вразрез с традиционной британской внешней политикой, как гарантии независимости Польши. Мы видели, что основной причиной поспешности с декларацией был страх, что нападение на Польшу может произойти в любой момент. Однако, связав таким образом Британскую империю обещанием прийти на помощь полякам, ни Чемберлен, ни начальники штабов в Лондоне и Париже, кажется, вовсе не задумывались, каким образом на практике осуществить эти гарантии, окажись это необходимым. По общему мнению, однако, нам следует сделать вывод, что это было следствием не мошенничества или продуманной двойной игры Чемберлена, а его убеждения – роковое чувство! – что достаточно будет заявления об английских гарантиях, чтобы удержать Гитлера от осуществления запланированного им нападения.
Однако это не может служить оправданием для англо-французских штабистов[9]. Они должны были обеспечить практическую реализацию этих гарантий, если, конечно, не получили строгих указаний от своих правительств не рассматривать никаких мер, которые могли бы принести облегчение полякам в случае нападения на них немцев. А свидетельств существования подобной правительственной директивы нет. Создается впечатление, что в нем не было нужды: делегации британского и французского штабов сбросили со счетов все гарантии Польше, как только о них было заявлено. Ни на каком этапе совместного планирования штабисты не допускали влияния этих гарантий на установившиеся взгляды относительно того, что англичане и французы будут противостоять, казалось бы, превосходящей мощи германского рейха и итальянского дуче.
«Мы встретимся с противниками, более подготовленными к войне в национальном масштабе, чем мы», – писали они своим правительствам в докладе, составленном в итоге первого совместного обсуждения. Немцы и итальянцы имеют превосходство в воздухе и в наземных силах, но уступают на море и в общей экономической мощи. Из этого представители двух штабов сделали вывод, что «в таких условиях мы должны быть готовы встретить крупное наступление против Франции или Англии или против той и другой страны одновременно». И чтобы отразить удар, они рекомендовали Британии и Франции сосредоточить все начальные усилия. «Наша главная стратегия будет оборонительной. В это общее правило было внесено только одно исключение: мы должны быть готовы использовать любую возможность добиться без чрезмерных издержек успеха против Италии, что могло бы умерить ее желание воевать».
Однако сам ход обсуждений между представителями двух штабов был, пожалуй, еще более показательным для взглядов того времени, чем сделанные ими суммарные выводы. Британская делегация информировала французов, что обязательство, взятое год назад, остается без изменений: первоначальный британский вклад в континентальные силы может составить не более двух регулярных дивизий. Кроме того, учитывая складывающуюся серьезную обстановку, Англия будет готова к отправке на континент еще двух дивизий только через одиннадцать месяцев. С другой стороны, те две бронетанковые дивизии, которые на начальных стадиях переговоров с французским правительством в 1938 году было обещано отправить «как можно скорее», будут готовы только еще через 18 месяцев, то есть не ранее сентября 1940 года.
Французы, разумеется, были «обеспокоены» столь малообещающими перспективами; а поляков оставили в счастливом неведении. Французские штабисты объяснили, что первой целью Франции в войне с Германией будет оборона французской территории. «Когда это будет обеспечено, Франция намерена оставаться в обороне, продолжая экономическую блокаду Германии, пока не будут собраны достаточные силы для наступления».
Англо-французские штабные переговоры исходили из этих двух отправных положений. У них не было затруднений в достижении соглашения по вопросам широкой стратегической политики, которой должны были следовать союзники, и в оценке возможных немецких действий; все это нашло отражение в выводах, представленных двум правительствам.
Было бы бесполезно утверждать, что французы не были поражены тем, что услышали на этих лондонских переговорах относительно британской подготовки. Как и вся британская общественность, они находились под впечатлением грандиозной программы и заявлений, сделанных прессой и руководителями военных ведомств во время обсуждения в парламенте состояния вооруженных сил в начале марта. Все это создало впечатление массового и решительного движения вперед по осуществлению программы перевооружения – 19 дивизий для экспедиционных сил, огромные новые воздушные флоты для обеспечения господства в воздухе, ежедневные расходы по 250 000 фунтов на обновление военно-морских сил. На начальных этапах переговоров французы обратили внимание на разительный контраст между уверенными публичными заявлениями и малоутешительными данными о британском потенциале, которые им были представлены.
Британская делегация старалась смягчить тревогу французов по поводу очень уж незначительных усилий Британии на суше, подчеркивая ее потенциал на море и в воздухе. «Великобритания в настоящее время прилагает больше усилий к расширению королевских военно-воздушных сил, чем ранее… Она на пути к созданию бомбардировочной авиации, сравнимой с немецкой», – говорили французам. Однако этот новый инструмент мог использоваться только с исключительной осторожностью. Британские и французские штабисты согласились, что союзники «не предпримут воздушных операций против любых целей, а только против чисто „военных“ объектов в самом узком смысле этого слова, то есть против целей, относящихся к ВМФ, ВВС и армии». Воздушные атаки будут ограничены теми, которые «не повлекут за собой жертв из числа гражданского населения».
Пока британские и французские штабные эксперты завершали свои первые дискуссии по этому продуманному документу, их коллеги из штаба вермахта вносили последние уточнения в план «Вайс». Он был готов для представления Гитлеру 3 апреля. Гитлер, как мы уже видели, к 25 марта 1939 года в целом решил, какой курс будет проводить, когда изложил свою точку зрения Браухичу, прежде чем дать ему указания о подготовке более подробной директивы. Он хотел держать англичан и французов в состоянии неопределенности, ввести их в заблуждение и парализовать заслуживающей доверия, но противоречивой информацией относительно намерений Германии; именно он, а не Чемберлен хотел с наибольшей пользой употребить плоды и выгоду, полученные в Мюнхене.
Соответственно он установил план для Браухича: никаких поспешных шагов, чтобы дать британцам, французами и поляками возможность идти на дальнейшие уступки. Он еще не готов к решению польской проблемы. Должно прийти время, чтобы начать подготовку к ее решению «при особенно благоприятных условиях». Польша, по его замыслу, должна быть полностью разгромлена, чтобы она на многие десятилетия перестала существовать как политический фактор. Вопросы депортации польского населения и заселения территории страны Гитлер хотел оставить открытыми. Имея в виду эти общие указания, штаб вермахта приступил к работе – в то же самое время, когда представители французского и британского штабов встретились, чтобы рассмотреть ту же польскую проблему. Правда, судя по общему тону лондонских переговоров, этой проблеме едва ли уделялось существенное внимание.
Таким образом, примерно в то же самое время, когда англо-французские штабисты представили доклады своим правительствам[10], начальник штаба вермахта генерал Кейтель закончил свою «Директиву вооруженным силам на 1939–1940 годы». Интересно сравнить эту директиву с предположениями, высказанными одновременно британскими и французским штабистами в отношении немецких планов нападения на Польшу. Чтобы не оставалось никаких сомнений относительно серьезности его намерений осуществить эти планы, Гитлер добавил приписку с указанием графика операции. В первой части длинной директивы повторялись общие указания, данные Гитлером Браухичу 25 марта; затем следовали военные выводы и конкретные задачи вооруженных сил. Отдельным разделом рассматривалась предполагаемая оккупация Данцига, что могло оказаться возможным независимо от плана «Вайс» в результате использования благоприятной политической ситуации.
Однако Гитлер хотел быть уверенным, что его инструкции будут поняты правильно; все же это было не гипотетическое штабное учение[11], одна из многочисленных военных игр, которыми армейские штабы любят развлекаться и запутывать историков. Это была директива реальной операции, отсюда и приписка с графиком. В конце директивы, как отметил Кейтель, имелись три специфических указания, которые добавил фюрер: подготовка должна быть проведена с таким расчетом, «чтобы осуществление операции было возможно в любое время начиная с 1 сентября 1939 года».
С этой целью командование вермахта должно разработать «точный график» для нападения на Польшу и скоординировать действия трех видов вооруженных сил. Все эти планы и детальные графики необходимо было подготовить и представить на рассмотрение Верховного командования вермахта к 1 мая 1939 года. Гитлер не играл в игры. Он дал руководству вермахта четыре недели на подготовку проектов всех разработок и назначил дату операции. В своих предположениях он был значительно ближе к цели, чем штабы Британии и Франции. Почему?
На этом этапе напрашивается один довольно-таки экстраординарный ответ. В это время Гитлер запретил ведение любой разведывательной деятельности против Британии; и он, по всей вероятности, в основном игнорировал горы разведывательных документов, которые собирались в Британии службой безопасности Гиммлера (СД) и министерством иностранных дел Риббентропа. Если бы из всех этих источников не поступило ни одного сообщения, Гитлер, вполне вероятно, обошелся бы и без них. Их отсутствие не повредило бы его знаниям о мышлении и планах Лондона. Судя по действиям Гитлера, у него было вполне ясное представление о британских планах и возможностях их осуществления, о нежелании лондонского правительства действовать в те решающие месяцы.
Мы не станем проявлять излишнюю доверчивость и приписывать оценку Гитлером обстановки исключительно его политической и военной интуиции, которой он, несомненно, обладал. Отсюда следует, что у него были другие, более точные источники информации, чем «обычные каналы», к которым он относился с нескрываемым презрением. Возникает вопрос: не имел ли он своего собственного «Канариса» или «Гизевиуса», а возможно, кого-нибудь занимающего еще более удачное положение в английских правящих кругах, который постоянно информировал его о планах и намерениях англичан? Это – в свете действий и поступков Гитлера – неизбежный вывод. Ничем иным невозможно объяснить определенность и уверенность, с которой Гитлер оценивал действия правительства Чемберлена. Пока мы оставим эту мысль при себе.
Иное дело в Париже. Здесь немцы имели первоклассный разведывательный аппарат, который поставлял им информацию о французском правительстве и вооруженных силах Франции. Через него они получали немало данных и о британских планах и намерениях, ведь то, что англичане передавали французам, вскоре становилось известно немецкой разведке.
Это, однако, только одна сторона подготовительной битвы за исходные позиции. К счастью, англичане и французы имели среди своих атташе в Берлине способных и достаточно проницательных молодых сотрудников, которые не разделяли беззаботный подход к политике Германии, характерный для некоторых их начальников в посольствах или в министерствах. Британским военным атташе был Кеннет Стронг (впоследствии ставший руководителем английской военной разведки и возглавлявший ее вплоть до ухода в отставку в 1966 году), а французы имели в аппарате военно-воздушного атташе Поля Стелена (впоследствии ставшего начальником штаба ВВС Франции), который побывал в Берлине по специальному заданию Второго бюро. Он сопровождал Даладье в Мюнхен и имел исключительные связи как в немецких кругах, так и в собственных правительственных кругах.
Именно Стелен впоследствии понял, что на протяжении всего мюнхенского кризиса и почти в течение года после него немцы реверсировали процесс разведки. Вместо того чтобы скрывать от англичан и французов военные секреты, они использовали любую возможность, чтобы предать их гласности и убедить союзников в реальности превосходства военных возможностей Германии, и особенно ее авиации. Вместо того чтобы скрывать информацию от военных атташе союзников, немцы снабжали их доверительной информацией, с тем чтобы ее получали правительства в Лондоне и Париже из своих собственных надежных источников. Мы уже видели, как помощник Геринга Боденшатц вмешался, чтобы внушить немецкую точку зрения Стелену, и какое впечатление это произвело на французов. Однако теперь, когда шли англо-французские штабные переговоры и проводилось предварительное зондирование в Москве относительно включения Советского Союза в кольцо, сдерживающее немецкую экспансию, «откровенность» немцев приобрела удивительный новый поворот.
Он стал очевиден после предыдущих переговоров Боденшатца со Стеленом, имевших место в конце января 1939 года, в относительно спокойный период между мюнхенским соглашением и оккупацией Праги. Генерал Боденшатц сообщил Стелену, что происходит полная реорганизация люфтваффе. Ее цель – утроить воздушную мощь Германии к 1941 году, хотя у Германии есть все необходимое, чтобы «осуществить это завтра», появись такая необходимость. Боденшатц попросил Стелена дословно передать все сказанное им правительству в Париже. Германия хочет взаимопонимания с Францией. Германия питает к французам глубокие симпатии. Посещение командующим французскими военно-воздушными силами генералом Вюйлеменом люфтваффе произвело значительно более благоприятное впечатление, чем состоявшийся до этого визит итальянских офицеров.
Фюрер, продолжил Боденшатц, испытывает огромное доверие к «президенту Даладье»; он считает личность главы иностранного правительства решающим фактором в военной оценке страны. Боденшатц добавил, что Гитлер не стал бы прибегать к политике запугивания в отношении Британии, если бы там у руля стоял «некто вроде Ллойд Джорджа, а не какой-то Чемберлен». Германии необходим мир для внутреннего развития. Гитлеру необходим мир для претворения в жизнь его масштабных строительных планов, и его время последующие поколения будут сравнивать с веком Перикла и Людовика XIV.
Боденшатц добавил, что Геринг останется естественным и признанным преемником. Геринг первым осудил ноябрьский еврейский погром и пытался убрать Геббельса из правящих кругов. Боденшатц заверил Стелена, что с оптимизмом смотрит в будущее.
Стелен передал информацию, как и просил Боденшатц. Мы не знаем, каково было личное мнение Стелена, но французский посол в Берлине Кулондр, правительство в Париже и союзник в Лондоне приняли заверения Боденшатца за чистую монету.
Спустя шесть недель, сразу после оккупации немцами Праги, Боденшатц снова встретился со Стеленом, на этот раз с совершенно иной конфиденциальной информацией. Можно подумать, что теперь на Западе эту информацию воспримут с большей настороженностью, учитывая прошлый опыт. Однако никаких признаков настороженности не было. Наоборот, информация, которую он теперь передал Стелену, «радостный и в болтливом настроении», вскоре просочилась к участникам второго раунда англо-французских штабных переговоров в Лондоне и сыграла свою роль в англо-французской оценке складывающейся ситуации.
Теперь Боденшатц перенес акцент с «мира» на «оборону». Немцы, сказал он Стелену, будут придерживаться строго оборонительной стратегии на западе. «Сооружение Западного вала почти закончено», и любое наступление здесь можно отбить относительно слабыми силами. Это оставит немцев со 150 дивизиями, которые могут прорвать любую блокаду на востоке. Против западных держав немцы могли бы нанести удар военно-воздушными силами; причем «молниеносный» – Боденшатц употребил именно это слово – удар по Англии был бы решающим. С этой целью группа люфтваффе «Север» оснащалась самыми современными самолетами – «Юнкерс-88».
Ровно через месяц, 30 апреля, Боденшатц снова встретился со Стеленом и передал французской секретной службе поразительную информацию. В некотором роде это было дальнейшим развитием ранее определенной темы. Боденшатц сообщил: теперь Гитлер убежден, что союз Британии и Польши приведет их к вооруженному конфликту с Германией, Гитлер все время повторяет, что начнет войну «только тогда, когда у него на руках будут все козыри». Он решительно настроен устранить малейший риск длительной войны на два фронта. Поэтому остается только два пути: либо британцы и французы убедят поляков пойти на уступки, которых требует Германия, либо Германия должна добиться взаимопонимания с Советским Союзом. «По этому поводу уже идут переговоры, – сообщил Боденшатц. – Однажды вы услышите, что происходит на востоке». Три раздела Польши уже было; нет причин, чтобы не состоялся четвертый, добавил он в заключение.
Стелен доложил об этом французскому послу в Берлине. На Кулондра сообщение произвело глубокое впечатление, и он командировал Стелена с докладом и личными комментариями посла в Париж к министру иностранных дел. В течение шести дней Стелен ждал приема у Боннэ, но безрезультатно. Расстроенный, он вернулся в Берлин. Однако для нас важнее проследить, что произошло с докладом Стелена о его разговоре с Боденшатцем, и, главное, выяснить подлинные цели, которые преследовали немцы, передавая через Боденшатца эту информацию. Чего он, Геринг или Гитлер хотели достичь, устраивая преднамеренную утечку информации о переговорах с русскими, которые всерьез еще и не начинались? Чего надеялись добиться, идя на такой риск?
Чтобы найти ответ, необходимо на время покинуть мир воображения и притворства, в котором существовали военные, возможно, даже больше, чем гражданские, в апреле 1939 года. Реальностью были продолжавшиеся приготовления Гитлера к нападению на Польшу 1 сентября; реальностью были трудные, тягостные англо-французские штабные переговоры; реальностью было перевооружение и развертывание вооруженных сил в Европе. Нам необходимо более пристально рассмотреть эти вопросы, прежде чем снова вернуться к той любопытной информации, которую сообщил Боденшатц Стелену о переориентации Гитлера в отношении Советского Союза. «Утечка» Боденшатца, как мы увидим, была направлена на запуск цепи событий, которые парализовали бы любые англо-французские намерения принять эффективные меры в поддержку Польши. Для этого Лондону и Парижу и было дано предварительное уведомление о планируемом соглашении с Советским Союзом, которое на самом деле в то время было всего лишь намерением Гитлера. Однако это была весьма примечательная демонстрация мастерства в военной дипломатии. «Утечка» сделала свое дело. Она усилила недоверие французов и британцев – особенно Чемберлена – к Советскому Союзу. Также был дан сигнал о замыслах Гитлера русским, которые вскоре узнали в Париже о беседах Боденшатца и Стелена.