Александр Герасимов
Дети Агамемнона. Часть I. Наследие царей
Глава 27
В пиршественном зале Кносса вот-вот разразится буря – теперь ни у кого не оставалось сомнений. Сверкая глазами, Идоменей заговорил тоном, не предвещавшим ничего хорошего:
– Пелей считает возможным ставить мне условия? Твой отец или сильно изменился с тех пор, как мы были союзниками против Трои, или… позабыл, с кем имеет дело! Вот зачем он прислал столько кораблей и людей – чтобы попытаться меня устрашить? Отвечай, Неоптолем!
– Подожди, царь Крита, – мирмидонец, напротив, стал говорить спокойнее, подбираясь к главному. – Я всего лишь посланник. Это не значит, что мои взгляды во всем совпадают со взглядами Пелея… Зато я вполне способен повлиять на его решения, если мы с тобой сейчас договоримся. Угрожать Криту я не желаю: в детстве мне довелось провести здесь много счастливых дней, пользуясь твоим гостеприимством.
Слова Неоптолема звучали разумно, контрастируя с резкостью его недавних речей. Идоменей все еще пылал гневом, однако понимал: теперь открыто направлять свое негодование на предводителя мирмидонцев было неразумно. Пользуясь этим, Неоптолем добавил:
– Мои люди прямо сейчас находятся в полной твоей власти, Идоменей. У тебя есть стража и войска, а прямо здесь сидят мои враги – микенцы. Возможно, моя жизнь уже не стоит и медного слитка… Еще раз повторяю: я лишь посланник, а не убийца.
Идоменей не мог не признать, что слова мирмидонского царевича казались разумными. Однако сомнения не покидали старого царя. Он потер переносицу:
– Я слышу тебя, но слова твоего отца и число мирмидонских кораблей вызывают сомнения. Все это выглядит, словно Фтия готова залить Кносс кровью. Хоть Крит и способен дать отпор кому угодно, но я не могу быть спокоен после всего увиденного и услышанного.
– Отец настоял, чтобы я хорошо вооружился, – Неоптолем деланно развел руками. – Его требование… Признай, что оно разумно, царь! В военное время необходимо обезопасить себя от набегов не только на суше, но и на море. Поэтому мы отправились в плавание во всеоружии. Мой родитель не желает рисковать своим сыном… Не стоит его за это осуждать, ведь после смерти Ахилла я остался единственным наследником мирмидонцев. Да, можно было отправить на Крит обычных посланников… Но доверить им принятие решений в столь непростые дни было бы ошибкой. И вот я здесь!
– Понимаю, – коротко ответил Идоменей, признавая правоту слов мирмидонца.
На короткий миг в зале воцарилась тишина. Лица микенских моряков были бледными и напряженными – все ждали, что дальше скажет царь. Конечно, Идоменей поддержал брак своей дочери и Ореста… Но что, если, испугавшись угроз, он отступит? Что, если он открыто примет сторону врагов Микен?..
Воображение Акаста невольно нарисовало гигантские бронзовые весы. Чаши покачивались из стороны в сторону, находясь в хрупком равновесии, но рано или поздно одна из них должна была опуститься, а другая – устремиться ввысь… Среди микенской команды полную невозмутимость – хотя бы внешне, – сохраняли только Орест и Пилад. По их лицам сложно было понять, какие эмоции они испытывали, и Акаст позавидовал этой выдержке.
– Что еще ты хочешь мне сообщить? – спросил старый царь. – Я выслушаю тебя, но постарайся обойтись без пустых угроз в сторону Крита и моих гостей.
– Разумеется. Мой отец немолод, рано или поздно я займу его место. Почему бы нам не наладить добрые отношения уже сейчас? Пелей прислушается к моим словам: один лишь я способен его убедить, что Крит следует оставить в покое. Более того, я готов предоставить часть своих людей в полное распоряжение Крита! Это усилит безопасность острова, – говоря это, Неоптолем вышел из-за стола. – Взамен я прошу заключить… особый союз. Тогда тебе не придется опасаться за судьбу своей земли.
Мирмидонец встал в центре пиршественного зала, прямо перед Идоменеем. Глядя в глаза царю, сын Пелея заявил нарочито громко:
– Я вновь прошу руки твоей дочери, владыка. У тебя уже есть сын, который в будущем сможет стать царем Крита. Отдав Гермиону мне в жены, ты ничего не потеряешь. Но взамен твои владения окажутся под надежной защитой. Никто больше не посмеет у тебя что-то просить или требовать, даже мой отец. В прошлый раз мне нечего было тебе предложить, Идоменей, но сейчас… Лучше крепко подумать над моими словами, ибо идет война, пошатнулись сами устои прежнего мира! Уступишь ли ты мне Гермиону?.. Твое слово решит все.
Идоменей застыл, изумленно глядя на дерзкого мирмидонца. А в зале царила абсолютная тишина. Казалось, в нем больше не осталось живых людей – только изваяния из камня.
Акаст покосился на Ореста: тот разом утратил все спокойствие. На лице царевича потрясение мешалось с яростью: теперь уже сам предводитель микенцев с трудом сдерживался, чтобы не броситься на Неоптолема. Однако прежде чем Орест что-либо предпринял, заговорил старый царь:
– Хорошо, что здесь нет моей дочери!.. Ее характер несдержан и порывист, а так и до беды недалеко. К счастью, здесь присутствуют зрелые и рассудительные мужчины, которые могут спокойно все обсудить.
Слова явно предназначались Оресту, хотя Идоменей не глядел на него. И это сработало: плечи микенца расслабились, кулаки разжались; сын Клитемнестры внял тайному предупреждению.
Затем владыка Крита спросил:
– Ты подождешь до завтрашнего утра, вестник Фтии? Такие дела не решаются мановением руки, да и всем нам необходимо остыть.
Неоптолем покачал головой:
– Нет, царь Идоменей. Я ждал достаточно долго. И мне хорошо известно мнение Гермионы… Но она рассудительна и наверняка покорится твоему прямому приказу. Теперь лишь от тебя зависит, какие отношения сохранит Крит с другими царствами. Я жду выбора, и да будет он единственно верным!..
Мирмидонец сопроводил свои слова легким поклоном, но скрытую угрозу в его ответе почувствовал каждый присутствующий. Помолчав немного, Идоменей медленно и твердо заговорил:
– Твое стремление заполучить Гермиону в жены впечатляет, Пелеев сын. Быть может, в другой раз я бы задумался над этим предложением. Но твоя настойчивость и угрозы твоего отца мне сильно не по нраву. К тому же, время прошло: руки Гермионы уже попросил другой. И ему, в отличие от тебя, моя дочь не отказала!
– Что?.. Кто? – вырвалось у Неоптолема. Мирмидонский царевич от неожиданности даже отступил назад.
– Я.
Орест произнес это спокойно, но отчетливо. Неоптолем резко повернулся, лицо его исказилось от злобы и разочарования:
– Да, я мог бы догадаться… Снова ты встаешь у меня на пути.
– Видимо, вести долго летят до тебя… Уже все критяне знают о согласии царевны. Ты неуклюже пытаешься всех обыграть, Неоптолем, однако твоя игра обречена на провал. На что ты вообще рассчитывал, повторяя свое предложение и сопровождая его угрозами?.. По-твоему, запугивание способно хоть что-то решить?
– Тебе это с рук не сойдет!
– Что ж, посмотрим.
– Пока вы находитесь в моих владениях, ссоре не бывать! —вмешался Идоменей.
Неоптолем снова поклонился царю, уже не скрывая презрительной ухмылки. Затем негромко обратился к Оресту:
– Ты не всегда будешь под чьей-то защитой, микенский выкормыш.
– Я не нуждаюсь в защите. Но, в отличие от тебя, уважаю законы гостеприимства. В любом другом месте я дам ответ, который ты заслуживаешь… А пока что оставим ненужные угрозы, – Орест на удивление быстро взял себя в руки.
– Рано или поздно Микены получат сполна, – с отвращением прорычал Неоптолем. Его следующие слова вновь были адресованы Идоменею:
– Я разочарован, царь! Ты отказался и от моей дружбы, и от союза с мирмидонцами. Отныне я не смогу обещать Криту спокойствия, ведь от меня это более не зависит – ты должен это понимать. То, что ты отдаешь свою дочь за одного из Атридов, – враждебный поступок. Жаль, что я лишь зря потратил время… Завтра на рассвете мы покинем остров. Сегодня, увы, уже слишком поздно для отплытия: моя команда к нему не готова.
– Тебе позволено провести одну ночь на Крите, Неоптолем. Можешь остаться с доверенными людьми в левом крыле дворца, которое предназначено для гостей, – старый царь поджал губы. – Но завтра вы все должны исчезнуть. Я разочарован: вы с Пелеем делите этот мир на черное и белое и пытаетесь присвоить себе то, что никогда вам не принадлежало!
– Не тебе судить меня, Идоменей, и я не прошу советов! А теперь я вынужден покинуть этот зал: дышать одним воздухом с микенцами стало невыносимо. Благодарю тебя за превосходное угощение. Прощай.
Неоптолем подал знак, и мирмидонцы следом за своим вождем потянулись к выходу. Все они держались прямо и надменно. Акаст услышал, как один из микенских моряков шепнул другому:
– И все?.. Мы отпустим этих свиней, они просто уйдут?
– А что ты им сделаешь? – возразил второй. – Они посланцы… Идоменей покроет себя позором, если прикажет их хотя бы задержать. Так что пусть проваливают сами – чем скорее, тем лучше!
Остаток вечера был испорчен окончательно. Идоменей потребовал завершить пиршество, а затем позвал Ореста на разговор в свои покои. Остальные микенцы собрались в мегароне, дожидаясь возвращения царевича.
Орест довольно быстро вернулся от критского владыки, и лицо его было мрачнее некуда. Собрав отряд вокруг себя, сын Агамемнона объявил:
– Идоменей не доверяет Неоптолему. Кто знает, что на уме у мирмидонского дикаря?.. Хотя его силы слишком малочисленны для захвата острова, их хватит, чтобы затеять ссору с нашими моряками, оставшимися у кораблей. Неоптолем также способен отправить ночью лазутчика, чтобы тайно пробить дно судов. В любом случае, надо скорее рассказать обо всем Дексию. Пусть он удвоит стражу и внимательно следит за непрошеными гостями! Мы тоже приготовимся к возможным неприятностям. Как же легкомысленно я отнесся к появлению Неоптолема на Крите… Но теперь буду настороже!
Мнение предводителя разделяли все. Орест подозвал Акаста и спросил:
– Умеешь ездить верхом?
– Справлюсь, если это смирная кобыла, а не боевой жеребец. У моей матери был… приятель, который занимался лошадьми. Он и дал мне несколько уроков.
– Хорошо. Попроси в кносской конюшне лошадь со спокойным нравом, но достаточно быструю. Мне нужно, чтобы ты оказался в бухте до темноты и рассказал товарищам обо всем, что видел и слышал. Ступай!
***
Спустя некоторое время Акаст уже скакал на темно-серой лошадке по пыльной дороге в быстро сгущающихся сумерках. С одной стороны возвышались холмы с беспорядочными нагромождениями камней выше человеческого роста, с другой – протирался обрыв, края которого скрывала темнота. Акаст ехал, мысленно перебирая в голове все события минувшего дня и чувствуя неясную тревогу. Он понимал: Неоптолем не из тех, кто стойко переносит обиды… Слабо верилось, что пылкий и гневливый мирмидонец проведет во дворце спокойную ночь.
И все же Акаст надеялся на лучшее. Неоптолем приплыл на Крит лишь как посланник – ему должно хватить ума не рисковать всем ради мести и желания завладеть возлюбленной. Вдруг опасения Дексия и Ореста окажутся беспочвенными…
Погрузившись в рассуждения, Акаст не услышал, как запела тетива лука. Он почувствовал только удар.
Сильный толчок сбил его со спины кобылы – под лопаткой вспыхнула невыносимая боль, раздирающая тело на части. Акаст полетел прямо в овраг у дороги. Несколько мгновений его тело катилось на дно, но для Акаста они стали вечностью.
Он несколько раз ударился о пологий склон – сначала животом, потом рукой. Следом задел спиной выступающий булыжник, и древко торчащей стрелы переломилось. Наконечник дернулся в живой плоти, заставив Акаста закричать от невыносимой боли.
После этого наступила милосердная тьма, унесшая с собой все страдания. Тело молодого моряка обмякло на дне оврага, подобно куче небрежно брошенного тряпья.
Два мужских силуэта вышли из-за камней на придорожном холме. Один из них держал в руках лук, у второго висел на боку меч. Подойдя к краю дороги, они посмотрели вниз, на распластавшуюся безжизненную фигурку.
– Удачный выстрел, – заметил тот, что был с мечом.
– Хорошо, что скакал он не слишком быстро. Ну что, спустимся и проверим тело?
– Арес великий, зачем? Тут и здоровый костей не соберет после падения, а ты еще и знатно угостил его стрелой. Парнишка точно мертв.
– И то правда. Неоптолем истинно ведал, что надо делать, когда оставил засаду на дороге к побережью.
– Он тут бывал не раз, знает все пути от дворца до стоянки. Голова у нашего царевича работает что надо!.. Эта ночь будет успешной.
– Ага, – кивнул стрелок, – а теперь давай-ка поторопимся. Нужно вернуться к кораблям. Пусть во дворце сами разбираются с микенским отребьем… У нас иные заботы.
Они отошли от края дороги и только тогда обратили внимание, что в десятке шагов стояла лошадь и косила в их сторону влажным карим глазом, иногда нервно постукивая копытами.
– А с ней что делать? Пристрелим?
– Оставь. Не хочу убивать животное.
– Людей, значит, не жалеешь, но кобыла способна размягчить твое сердце? А что, если она самостоятельно вернется в конюшню? Тогда поднимется паника. Хотя… нет. К тому времени уже будет не важно.
– Вот именно. У Крита вскоре хватит забот и без пропажи какого-то микенца! Так что расслабься, – один ободряюще хлопнул другого по спине, и они засмеялись.
Мирмидонцы удалились, их шаги стихли в сумерках. Лошадь еще немного потопталась на месте, а затем подошла к краю обрыва и принялась жевать клочок сухой, покрытой дорожной пылью травы.
***
Акаст очнулся, ощущая во рту тошнотворно-солоноватый вкус крови. Едва приподнявшись, он застонал, как от впившихся в тело раскаленных игл. Особенно нестерпимо болела спина. У Акаста не получалось отвести назад руку, чтобы потрогать рану, но он чувствовал: наконечник все еще плотно сидит внутри.
Стрела вызывала дикую боль, но Акасту внезапно пришла в голову мысль, что так даже лучше – он не сразу истечет кровью, что сулило бы верную смерть. Ощупав кое-как левой рукой живот и ноги, юноша убедился, что серьезных повреждений там нет – только ссадины от падения. А вот правая рука отказывалась слушаться и безжизненно висела вдоль тела… Видимо, сломана. Лицо тоже пострадало: из носа текла струйка крови, рот был разбит, но зубы и глаза остались на месте. Впрочем, при падении он мог свернуть себе шею, так что еще легко отделался…
Он застонал второй раз, но уже от отчаяния, когда увидел, насколько крут склон, по которому предстояло подниматься. Со сломанной рукой, раной в спине и почти без сил это казалось невозможным! Разве что боги вдохнут в него невиданную для смертных решимость или перенесут по воздуху…
Короткое ржание заставило его насторожиться. Неужели лошадь не ускакала? Он снова посмотрел наверх и заметил очертания пасущейся кобылы на фоне вишневого вечернего неба. Это наполнило его сердце радостью.
«Надо добраться до нее… Еще не все потеряно!»
На лошади он смог бы вернуться во дворец и предупредить Ореста. Но тогда он не выполнит поручение царевича… Значит, надо добраться до бухты, как изначально и планировалось! Если, конечно, Акаст вообще сумеет залезть на кобылу и доехать до кораблей, а не свалится замертво на полпути.
«Шевелись! Промедление погубит и тебя самого, и всех остальных…»
Он тяжело поднялся, сделал несколько медленных шагов вверх по склону. Упал на колени и снова встал, стиснув зубы от боли.
Путь предстоял долгий и мучительный.
Шаг за шагом Акаст поднимался, цепляясь подвижной рукой за камни и редкие кусты на склоне. Пару раз моряк падал и соскальзывал вниз, но это его не останавливало. На теле появлялись все новые ссадины, которых он уже не замечал.
«Только бы лошадь не ушла. Иначе всему конец!»
Когда Акаст достиг вершины, уже почти наступила ночь. На ровной земле гребец вновь потерял сознание от усталости и перенапряжения, но быстро пришел в себя. Как только ночное небо перестало вертеться перед глазами, он, спотыкаясь, побрел к стоящей впереди кобыле. Осталось как-то на нее взобраться… И найти новый путь.
«У меня нет времени. Нет времени!.. Надо торопиться… Надо…»
Разве он только что не совершил невозможное, оставшись в живых и вскарабкавшись обратно? Значит, сумеет добраться и до стоянки товарищей.
Когда теплое, пахнущее травой дыхание лошади опалило ему щеку, Акаст чуть не заплакал от радости. Затем он оглянулся назад: где-то вдалеке стоял Кносс, во дворце остались многие его товарищи. Их жизням, быть может, уже грозила смертельная опасность.
«Суровая Гера, мудрая Афина, великий отец Зевс – ниспошлите удачу Оресту! Заберите мою душу, если хотите… Но сохраните жизни остальных, кто мне дорог!»
Превозмогая муки, гребец кое-как залез на лошадь. Повезло, что попалось столь смирное и покладистое животное…
Спустя пару мгновений кобыла сошла с дороги, повинуясь указаниям раненого всадника. Акаст не хотел нарваться еще на одну засаду.
Лошадь поскакала через холмы, поля и редкие заросли. Туда, где раскинулось тихое побережье, которому уже совсем недолго оставалось хранить спокойствие.
Глава 28
Ночной Крит жил особой жизнью, разительно отличающейся от той, что бурлила здесь с раннего утра и до сумерек. В темное время спали люди, дремали дневные птицы и звери, но рощи, горы и море не отдыхали никогда. То тут, то там, над травой или между деревьями, поднимался огонек или сразу несколько – это светлячки взмывали в воздух, порхая в хаотичном танце. Иногда они сбивались в кучки, и тогда зеленоватое пламя разрывало непроглядную темноту ночи. По склонам гор изредка проносились темные силуэты ночных созданий, рыщущих в поисках пропитания. От свежего ночного ветерка колыхались листья олив, что-то нежно нашептывая друг другу.
Среди этого непрекращающегося шороха иногда раздавался резкий крик – очередная ночная птица давала о себе знать, – и снова все звуки утихали до мягкого, еле различимого шелеста.
Не засыпало и море. Особенно красивым оно бывало, когда его поверхность мягко серебрилась от лунного света, но сегодня луна, прекрасная Мена, скрывала свой лик от смертных. Однако морской рокот не смолкал ни на мгновение, а где-то вдали от берега то и дело раздавался звучный плеск, когда резвилась крупная рыба или дельфин-одиночка. Море жило и дышало полной грудью. Море было вечным. Ему никогда не было дела до людей и их ничтожных забот.
Тем временем на берегу что-то происходило. От мирмидонских кораблей отделилась группа людей и медленно двинулась вдоль побережья. Заметить ее было практически невозможно: люди шли без факелов и масляных ламп, растянувшись длинной цепью и храня мертвенное молчание. Темнота явно играла им на руку; разглядеть мирмидонцев мог лишь тот, кто бы оказался в непосредственной близости от их судов.
Отряд легко одетых воинов готовился к короткому налету – быстрому и без шума. За спинами у некоторых висели луки, а в руке у каждого был клинок. Почти ни у кого не было щита или нагрудника – лишь смертоносное оружие. Тихая вылазка должна была закончиться мгновенной атакой – так змея подкрадывается к ничего не подозревающей жертве.
Колонна продвигалась к темным громадам микенских судов на другом конце бухты. Там, на берегу, едва мерцали последними угольями несколько погасших костров. Вокруг них спали люди, укрывшись одеялами из овечьих шкур. Немного поодаль сидел часовой, опираясь на воткнутое в землю копье. По низко опущенной голове и расслабленной позе было ясно, что он видит уже не первый сон.
Командир мирмидонцев вскинул ладонь – его сигнал вмиг передали назад, и вся колонна остановилась. Вперед выступил молодой, атлетически сложенный воин и шепотом что-то спросил у начальника. Тот покачал головой:
– Не стоит. Если не успеешь перерезать горло сразу, этот человек разбудит своими воплями остальных… Мы всем отрядом подберемся поближе для быстрой атаки. Микенские дурни безмятежно спят – навалившись разом, мы подавим любые попытки сопротивления.
Воин кивнул и отошел. Главарь повернулся к отряду и негромко заговорил – его слышали только ближайшие бойцы, которые передавали слова далее:
– Действуем по плану. Десять человек со стрелами и маслом, отправляйтесь к кораблям. Но не начинайте их жечь, пока мы не управимся с микенцами на берегу! Ясно? Остальные – за мной.
Небольшая группа отделилась от основного отряда и стала подкрадываться к охваченным дремой судам. Остальные же двинулись к кострищам на берегу. Лишь изредка сияние светлячков выхватывало из тьмы силуэты вооруженных людей.
Всего десяток шагов отделял мирмидонцев от стоянки микенских моряков. Предводитель отряда еще раз медленно поднял руку – теперь со сжатым кулаком, готовясь отдать приказ для бойни.
В этот миг у предводителя мелькнула странная мысль. Все шло очень хорошо… Нет ли здесь какого подвоха? Но воины позади него напряженно ждали сигнала, времени для раздумий уже не оставалось. Нужно было просто махнуть рукой, чтобы микенцам тут же пришел конец.
Внезапно ночная тишина наполнилась яростным ревом.
Люди, якобы мирно спавшие под одеялами, неожиданно вскочили. Стоянка сразу оказалась заполнена не сонными гребцами, а прекрасно вооруженными воинами. Тела многих из них защищали доспехи.
Коварная ловушка наткнулась на ответную засаду!
Мирмидонцы замешкались, и пары мгновений промедления хватило, чтобы микенцы нанесли удар первыми. Командир лазутчиков успел отразить две атаки, но затем в грудь ему вонзилось тяжелое копье, пущенное рукой «спавшего» часового. Сквозь пелену боли угасающий разум мирмидонского воина успел приметить безрадостную картину: вдоль бортов микенских кораблей один за другим поднимались люди, вооруженные копьями и дротиками. В западню попал небольшой мирмидонский отряд поджигателей – их начали расстреливать сверху, не оставляя ни малейшего шанса на выживание. Всего лишь один лучник успел высечь искру и запустить в корпус корабля подожженную стрелу. «Мелеагр» озарился желтой вспышкой, но оставшиеся на борту моряки сразу же залили пламя водой.
Мирмидонские воины выигрывали в опыте – бывалые солдаты, они побывали как минимум в нескольких сражениях. Об этом позаботился Неоптолем, самолично отобрав команду для визита на Крит. Микенцы же были в первую очередь моряками… Однако то, что они заранее приготовились к атаке и сумели ошеломить противника, дало им серьезное преимущество. Они были лучше вооружены и защищены. Мирмидонцы рассчитывали на тихую вылазку и короткое сражение, а потому оказались практически беззащитными перед отлично вооруженным врагом.
Тела падали и падали на песок, окрашивая его кровью…
Несмотря на яростное сопротивление мирмидонцев и отчаянные попытки организовать оборону, все кончилось для них очень быстро.
***
Дексий взял в ладонь пригоршню песка и потер им окровавленное лезвие меча. Оглядев поле битвы, он почувствовал, как наконец-то ослабло напряжение, весь день давившее ему на грудь.
Они выжили и к тому же понесли весьма небольшие потери. Но все-таки этого было недостаточно…
Тут Дексий услышал слабый оклик и поднял голову. Кто-то перегнулся через борт корабля, покачиваясь, будто осенний лист под порывами ветра:
– Все в порядке?.. Уже закончилось?
– Тебе запрещено вставать! – возмутился было Дексий, но сразу же смягчил тон. – Да, Акаст, мы победили. Спасибо, парень! А теперь иди отдыхай. Это приказ, который не обсуждается.
Раненый гребец отступил от борта «Мелеагра». Дексий лишь покачал головой, дивясь, как пареньку хватило сил удержать в теле жизнь после всех выпавших на его долю злоключений.
Именно Акаст спас команду. Он примчался к берегу на лошади, держась окровавленными и скрюченными от судороги пальцами за гриву. Его рассказ был сбивчивым, но все оставшиеся на берегу микенцы поняли, какая участь их ожидала. Фтия решила напасть первой, устроив вероломную засаду на гонца!.. Времени на ответные действия оставалось очень мало.
К счастью, они успели подготовить ловушку, и враг успешно в нее угодил. Великая удача! Но это был еще далеко не конец, ведь Орест и Неоптолем остались в Кноссе… Каждый из них обладал собственным отрядом. И оба ненавидели друг друга.
Дексий был совершенно уверен: мирмидонский царевич вряд ли устроил бы нападение, не рассчитывая выбраться при этом с Крита живым. Он наверняка продумал все действия заранее. Сыну Пелея следовало помешать, не рассчитывая на дворцовую стражу.
От размышлений Дексия отвлекли другие моряки. Люди сгрудились вокруг него, наперебой задавая вопросы. Одни желали мести, другие беспокоились о судьбе оставшихся в Кноссе товарищей.
– А давайте в ответ сожжем корабли этих мерзавцев? – предложил кто-то.
Дексий пожевал губу. Прекрасная мысль: Неоптолему не удастся уплыть с острова. Однако на поджог требовались силы и время, которого явно не хватало…
– Нет! – его голос зазвучал громко и решительно, заставив собравшихся умолкнуть. – Я оставлю нескольких человек сторожить наши суда и помогать раненым. Все прочие под моим командованием немедленно выдвигаются в Кносс. Сейчас мы нужны Оресту, а остальное – потом!
Моряки без лишних споров начали строиться. Дексий поправил меч на боку и проверил, хорошо ли завязаны лямки сандалий. Идти придется быстро, несмотря на темноту.
Успеют ли они вовремя?..
***
Двое стражников на западной половине дворца обернулись, услышав непонятный шорох позади. Но среагировать не успели – тут же были убиты точными, расчетливыми ударами. Ни один из них не успел издать ни звука. Убийцы с осторожностью опустили обмякшие тела жертв на пол, стараясь не греметь доспехами.
– Оттащите их в тень, живо, – мужчина могучего телосложения в богато украшенном нагруднике вышел из-за угла, на ходу отдавая приказ.
За Неоптолемом сгрудилось почти три десятка солдат, вооруженных бронзовыми мечами. Все держали в руках легкие деревянные щиты, обтянутые кожей, но щит царевича Фтии отличался от остальных: тяжелый, предназначенный скорее для осады, но малопригодный для быстрого передвижения.
Высокий и мощный, не замечающий веса огромного щита, Неоптолем возвышался над собственным отрядом, подобно воинственному титану. В его взгляде мерцал угрюмый блеск, не предвещающий ни добра, ни жалости, ни помилования. Не было сомнений в том, что этот человек преисполнен решимости довести свое дело до конца.
Когда приказание было исполнено, сын Пелея развернулся к своим соратникам и сказал негромко, но отчетливо, чтобы его услышал каждый мирмидонец:
– Время пришло! Мы выполним задуманное и покроем Крит позором, а Фтию – славой. Идите за мной на женскую половину дворца. И не вздумайте шуметь, пока мы не окажемся на месте!.. Кто уронит щит или что-то ляпнет без разрешения – сразу лишится головы!
Он махнул рукой, призывая следовать за ним. Мирмидонцы быстрым шагом двинулись за предводителем, который знал правильный путь и уверенно продвигался вперед по коридорам Кносса.
Еще дважды они натыкались на критских стражников. Один отряд часовых был убит на месте, не успев поднять тревоги. Следующий же дозор из трех человек верно оценил соотношение сил и отступил без боя.
Убегавшие дозорные громко звали на помощь – для мирмидонцев ситуация стала опасной. Однако те отреагировали мгновенно: их ряды разомкнулись и вперед выскочили лучники, послав стрелы вслед стражникам. В узком коридоре было невозможно промахнуться; несчастные упали замертво, окрасив каменный пол кровью. Неоптолем лишь махнул рукой: заниматься телами уже не было времени – следовало как можно скорее достичь цели.
Мысли царевича Фтии были спутанными: им попеременно владели то горечь, то веселье. Он любил войну, любил пьянящий аромат смертельной опасности и славных побед. Именно на поле боя сын Пелея видел свое истинное предназначение. Его богом был грубый и воинственный Арес.
Лишь один человек мог смягчить мятежную душу мирмидонца – критская царевна.
Гермиона… С тех пор как маленький Неоптолем впервые с ней заговорил, он уже не мог выбросить из головы образ милой девочки, со временем превратившейся в великолепную женщину.
Он делил ложе со многими служанками и рабынями, однако ни одна из них не могла пробудить тех чувств и мыслей, которые вызывала в его грубой душе дочь Идоменея. Прямой, вспыльчивый и решительный Неоптолем любил так же неистово, как и жил: единожды сделав выбор, он упорно его придерживался и не мог подумать о чем-либо ином. Однажды он сам решил, что Гермиона станет его женой, и даже помыслить об ином исходе не мог…
Но его унизили отказом, и мир Неоптолема, такой простой и понятный, рухнул. Он воспринял как кровную обиду абсолютно все: ответ Гермионы, слова Идоменея и даже само существование микенского царевича, ставшего ему соперником.
Внезапная война с Микенами оказалась великим благом. Картина мира снова обрела ясность, полумерам в ней не было места – вокруг остались лишь союзники и враги. Идоменей не согласился отдать дочь за Неоптолема?.. Значит, он будет врагом для всех мирмидонцев.
Сегодня ночью Неоптолем выкрадет Гермиону и уплывет с острова, оставив старого царя терзаться в муках. А затем овладеет критянкой прямо на корабле, на глазах у всей команды – царство Идоменея будет опозорено до конца времен. Орест же наверняка пожелает броситься в погоню и отомстить… Только ни судов, ни соратников у него уже не будет!
Неоптолем позволил себе тихий смешок. Увидев тогда в бухте микенские корабли, он посчитал это еще одним оскорблением. Нельзя принимать врагов и друзей как равных, и старик Идоменей глубоко просчитался, решив, что это сойдет ему с рук! После этого мирмидонский предводитель внес изменения в первоначальный план похищения царевны. Все складывалось лучше некуда: Микены лишатся своих драгоценных кораблей, Орест будет бесноваться на берегу, а Гермиона станет собственностью Неоптолема. Что может быть слаще подобной мести?..
Жаль, не получится прикончить микенского ублюдка… Отряд Неоптолема был слишком мал, чтобы противостоять одновременно микенцам и критской страже. Его численность подходила для быстрой вылазки, но не для затяжной битвы. Ничего, расправу над Орестом можно отложить до следующего раза… Мирмидонец был уверен: рано или поздно они встретятся вновь. Того желают сами боги!
Его размышления были прерваны испуганным воплем. Неоптолем крутанулся, вскидывая меч… И рубанул им по шее невысокой девушки, которая в этот момент выскочила из правого коридора. Служанка выронила кувшин с молоком и поднесла дрожащую руку к глубокой кровоточащей ране. Затем ее ноги подкосились, и она повалилась на пол. Маленькое тело несколько раз изогнулось в предсмертных судорогах… после чего замерло навсегда.
– Как думаешь, она разбудила кого-нибудь своим визгом? – спросил Пандар, один из мирмидонских воинов.
Неоптолем бросил взгляд на убитую и узнал в ней одну из служанок Гермионы. Не повезло…
– Без понятия, но времени у нас стало еще меньше. Бегом!
