Агния Арро
Даже если ты меня ненавидишь

Глава 1

Ради неё он готов разрушить мир на атомы …

Амалия

– Ничего не произошло. Ничего не произошло. Ничего не произошло, – раз за разом повторяю себе под нос, сидя на заднем сиденье прямо за нашим водителем и рассматривая собственные ногти. Руки дрожат, а в горле комом застряли слёзы. – Ничего не произошло. Первый раз, что ли? Они все придурки.

– Ами, тебе плохо? – спокойно спрашивает дядя Лёня.

На самом деле его зовут Леонид Игоревич. И мама терпеть не может, когда я позволяю себе называть этого мужчину дядей, напоминая, что дядя у меня всего один – это её старший брат, а Леонид Игоревич просто обслуживающий персонал и не надо причислять его к родственникам. Но когда мы одни, мужчина тепло мне улыбается, а я позволяю себе вольности в общении с ним.

– День был сложный. Всё хорошо, не беспокойтесь, – отвечаю ему, но голос хрипнет, а язык норовит прилипнуть к нёбу.

Понятливый дядя Лёня протягивает мне бутылочку прохладной воды. Благодарно приняв, скручиваю крышку и делаю несколько глотков.

Судорожный вдох…

Может, и не узнают дома ничего про проваленную контрольную и про порезанный рюкзак, привезённый мне мамой всего пару месяцев назад из Италии. Новая коллекция какого-то там дизайнера, штучная вещь. Была…

Снова глотаю воду, чтобы не расплакаться. Тогда мать точно заметит и мне влетит. Я обязательно исправлю. У меня тренировка с шести до девяти сегодня, а потом я сяду, всё выучу и пересдам. Как маме только объяснить? Она же не станет слушать.

Одна слезинка всё же скатывается по щеке. Смахиваю и сжимаюсь в комок, увидев ворота нашего дома, расположенного в элитном посёлке «Алые зори». Это как «Рублёвка», только в нашем тихом городке в паре часов езды от столицы. Идеальное место для элиты, уставшей от шума и пыли. У нас тут красиво. Тишина, хвойная лесопосадка, парк и даже свой пруд с утками.

Из рюкзака опять выпали ручки и уже торчит пара тетрадей вместе с прозрачным пеналом. Позорно сбегая из здания колледжа через пожарный выход, я не успела всё аккуратно сложить. Да и толку, если в рюкзаке такая дырища.

Заталкиваю всё обратно и прижимаю рюкзак к себе как нечто самое ценное. Хотя если вспомнить сколько он стоит…

– Ничего не случилось, – всхлипываю. А ворота плавно двигаются в сторону, открывая вид на выложенную диким камнем парковочную площадку.

Мне кажется, это лишнее, но мама считает иначе, а отцу всё равно, он много работает и приличную часть времени проводит не с нами в посёлке, а в столичной квартире. Сегодня вроде должен приехать, но меня это не спасёт.

Жадно допиваю воду, бросаю бутылку на сиденье и жду, когда дядя Лёня откроет мне дверь. Я могла бы сама, но необходимо держать рюкзак.

Сдув рыжую прядь, давно выбившуюся из косы, ступаю на каменную площадку. Благодарно кивнув водителю, быстро пересекаю эту часть двора и захожу в дом через дверь на кухне.

Никого. Вот и отлично. Пробегаю через столовую, уютный коридорчик, ведущий в гостиную, сворачиваю к закруглённой лестнице и мчусь на второй этаж в наше с сестрой крыло.

Аделина болеет уже третий день. В её комнате играет музыка. А я захожу к себе и выдыхаю, прислонившись спиной к двери и уронив проклятый рюкзак под ноги. Из него всё тут же рассыпается по полу. Кажется, дырка стала ещё больше. Присаживаюсь на корточки, поднимаю его и смотрю, можно ли что-то сделать.

Бесполезно. Теперь дорогую лимитированную вещь остаётся только выбросить. Сердечко никак не уймётся. Колотится быстрее, чем перед соревнованиями.

Поднимаюсь. Только отхожу от двери, как она распахивается, и в мою комнату без стука вламывается младшая сестра.

– О-фи-геть! – пялится на порванный рюкзак. Коварно улыбается и убегает.

– Адели, нет! Ада, пожалуйста, – бегу за ней.

– Ма-а-ам! – орёт вредный подросток. – Мама, ну ты где? Ами итальянский рюкзак порвала. Насовсем. Мам!

Мать в юбке-карандаше до колена, блузке и удобных домашних лодочках на небольшом каблучке выходит из кабинета и смотрит на нас, как всегда, чуть свысока.

– Что ты кричишь, как рыночная торговка? – строго спрашивает у Аделины. – Тебе врач сказал беречь горло.

– Она рюкзак порвала, – сестра показывает на меня пальцем.

– Это случайность, – отпираться и скрывать нет смысла. Мама всё равно проверит.

Нахмурив брови и мазнув по мне наигранно-равнодушным взглядом, направляется прямиком в комнату. Только я знаю, что скрывается за всем этим спокойствием. Передёрнув плечами, иду за ней.

– Какой кошмар! – двумя пальцами она поднимает с пола тряпочку, ещё недавно бывшую дорогой, стильной вещью. – То есть, это вот, – трясёт рюкзаком в воздухе, – твоя благодарность за подарок, который я выбирала специально для тебя? – хлёстко швыряет его в меня. – Для своей чемпионки! Для своей гордости! Так ты относишься ко мне?

– Мама, я не специально, правда, – оправдываюсь.

Ненавижу это. Ненавижу, когда она кричит на меня, когда отчитывает, не пытаясь разобраться в проблеме и выставляя меня неблагодарной и виноватой.

– Два балла по контрольной по линейной алгебре ты тоже получила не специально? – её голос становится ледяным. Ещё немного, и большие окна моей комнаты начнёт затягивать зимним узором. И это при том, что на улице весна.

– Я не успела подготовиться, – смотрю ей в глаза, стараясь говорить ровно. – У меня тренировки. Скоро Кубок, мам, – напоминаю ей. – Я живу на льду!

«Только там и живу», – но эта часть мыслей так и остаётся невысказанной.

– Ты должна успевать всё! Глупые отговорки оставь для своих преподавателей. Мне нужен результат. Мы с отцом с рождения вкладываем в тебя всевозможные ресурсы не для того, чтобы ты нас позорила такими низкими результатами, – делает шаг ко мне, касается подбородка, поднимая моё лицо выше. Обманчиво мягко трёт щёку пальцем. – Девочка моя, ты лучшая. Ты должна быть лучшей. Не разочаровывай меня…

– Мама, там пожар! – снова орёт Аделина. – Пожар у Калинина! Мам!

Боже, за её особенно противное «Мам!» мне иногда хочется хорошенько ей двинуть!

– Какой ужас! – мать вскидывает руки и стремительно выходит из моей комнаты.

Дом бизнесмена и друга нашей семьи Калинина находится прямо напротив нашего. Там очень много дерева. Его жена – фанатка натуральных материалов.

Набросив тонкий вязаный кардиган, иду на улицу, чтобы глянуть, что же там на самом деле происходит.

Языки пламени уже охватили стены, крышу и перекинулись на отдельно стоящую сауну. Замечаю движение. Через забор друг за другом перемахивают какие-то парни и бегут в рассыпную.

К воротам подъезжают пожарные, разматывают шланги и начинают тушение, перекрикиваясь друг с другом. Жар огня, пожирающего дом, опаляет кожу, но я всё равно ёжусь и кутаюсь в кардиган. Перенервничала очень.

К нам подходят соседи из дома, расположенного через забор от нас. Разговаривают с мамой. Охают, подсчитывают убытки.

Подъезжает полицейская машина. Вторая гонит выпрыгнувших с территории пожара парней.

Я застываю, увидев, как открывается дверь. Прямо к полицейским и пожарным со двора Калинина выходит ещё один парень. Очень коротко стриженный. Рукава свободной рубашки цвета хаки, накинутой поверх белой футболки, закатаны по локоть. Мощные предплечья забиты татуировками. На шее и открытой части груди в вырезе так же видны рисунки. На нём цепочка с медальоном. Губы дерзко улыбаются. Он мажет взглядом по собравшимся зрителям. Всего на секунду задерживается на мне и борзо смотрит прямо на полицейских.

– Не двигаться! Не двигаться, я сказал! – орёт один из них, выхватив пистолет. – Руки поднял!

– Чё ты надрываешься? Я не ухожу никуда, – заявляет парень.

– Руки поднял, я тебе говорю, – требует полицейский.

– Окей, если тебе так спокойнее, – медленно поднимает вверх своих татуированные руки.

Мы снова сталкиваемся взглядами всего на секунду. В его наглых глазах расплавленная сталь и застывшая угроза, но он продолжает улыбаться, чем сильно нервирует полицейских.

Ему заламывают руки. Тот, что кричал громче всех, подходит и неожиданно ударяет парня кулаком в лицо, разбивая ему губу. Я покрываюсь мурашками и задерживаю дыхание, увидев кровь.

Он ведь крупный, накачанный, мог бы им ответить, но почему-то позволяет тащить себя к машине.

– Животное, – с пренебрежением выплёвывает моя мама. Соседи её поддерживают.

Полицейские, не церемонясь, заталкивают парня в машину. Он упирается лбом в стекло, пристально смотрит на меня. Дёргает правым уголком губ в ещё одной борзой улыбке и нагло подмигивает.

– Не смотри на него. Таким место в зверинце, – шипит мать мне в ухо. Разворачивает за плечи и подталкивает в сторону дома.

***

БУКТРЕЙЛЕР к роману.

***

©️ Все события выдуманы. Все совпадения случайны.

Главные герои совершеннолетние.

Агния Арро.

Глава 2

Данте

Огонёк – первое, что приходит в голову при виде яркой девочки с длинными рыжими волосами. Ну и символичненько, с учётом случившегося пожара. Женщина с высокомерно поджатыми губами и медью в собранных в «ракушку» волосах грубо толкает её в спину, подгоняя в сторону неприличных размеров особняка.

Огонёк всё же успевает оглянуться. Украдкой улыбается, наверное, даже сама не заметив, как это произошло, а я прямо в груди ловлю мощнейший приступ эйфории, будто мне туда ударило солнце.

Веду плечами от крайне необычных ощущений и прилипаю лбом к стеклу.

Пока менты, переговариваясь, рассаживаются в служебной машине, я смотрю на девушку или девочку, никак не определюсь. Забавная она, маленькая, я бы даже сказал компактная. Глаза красивые. В моей голове по стандарту у рыжей девчонки должны быть зелёные глаза. Классика же. А у этой, кажется, голубые или серые, мне из тачки не разглядеть.

Секунда, две, три, и Огонёк скрывается за высоким забором, а меня везут в отделение, довольные тем, что им удалось мне врезать. Я только усмехаюсь, закатывая глаза и думая, какие же они дебилы.

Выдёргивают из машины. Под конвоем ведут в трёхэтажное здание. В коридоре воняет краской и очень не хватает света. Мрак, темнота…

Придурки в погонах подталкивают меня вперёд. Спотыкаюсь об открытую банку с краской. Я её видел, но создать им лишний геморрой – отдельное удовольствие. По бетонному полу растекается жирная зелёная лужа.

– Слепошарый! – вновь пихает меня в спину самый бесстрашный.

Резко разворачиваюсь и бью его лбом аккурат чуть выше переносицы. Мент глухо стонет и теряется. На меня набрасываются ещё двое в попытке скрутить, пока их до хрена умный коллега приходит в себя, стирая пошедшую из носа кровь.

– Да не лапайте вы меня, я не сопротивляюсь! – огрызаюсь на них.

– Ты за это ответишь, выродок! – зло шипит травмированный.

– Что у вас ту… Оу, нехило, – к нам выходит начальник этих бедолаг. – Голиков, умойся сходи, смотреть страшно. Этого сразу ко мне, – кивает на меня.

Входим в его кабинет. Взмахом руки мне указывают на стул.

– Наручники с этого чудовища снимите, – приказывает подпол.

– Вы уверены, товарищ подполковник? Он же неадекватный! – подаёт голос один из его людей.

– Данте, ты же не совсем отбитый, чтобы накручивать себе срок? Одно нападение на сотрудника у тебя уже есть. За меня больше дадут.

– Он сам нарвался, – выдаю фейспалм и кручу головой вправо-влево, разминая шею до хруста в позвонках. – Если что, я могу встречку накатать, – намекаю на свою разбитую губу.

– Будем считать, что в этой части мы с тобой договорились. Снимай браслеты, – командует своему.

За спиной раздаётся щелчок, шаги, и в кабинете мы остаёмся один на один с подполковником Рагозиным.

– Итак, Даниил Александрович Тимирязев, – растягивая слова, мент лениво бросает на стол моё личное дело. – Третий раз у нас за последние два месяца.

– Скучаю… – скалюсь разбитыми губами.

– Я так и понял, – хмыкает он. – Поэтому каждый раз повод посетить нас становится всё интереснее и интереснее. Хулиганство, драка, теперь вот поджог.

– Ложь чистой воды и фантазии твоих оперов, – улыбаюсь шире.

– Тебя взяли на месте пожара. А твои дружки сбежали.

Довольный такой, аж бесит!

– Кстати, а ты чего с ними не рванул? – интересуется Рагозин.

– А смысл? – пожимаю плечами, лениво сползая по спинке стула в расслабленную позу. И теперь, приятно скрипнув зубами, бесится подпол. – Я ни в чём не виноват. Докажешь обратное? – с вызовом смотрю ему в глаза.

Мужика аж передёргивает всего. Взгляд тяжелеет, челюсть напрягается и рука, лежащая поверх моей папки, сжимается в кулак.

– Слышь, ты! – взвинчивается он. – Борзота! – лупит кулаком по столу. – Вы влезли в частное домовладение. Это уже статья!

Закатываю глаза. Тоже мне, напугал. А то я не знаю, как это решается.

– Если это всё, что ты можешь мне предъявить, товарищ подполковник, то я пойду. Меня дома заждались.

– Не так быстро, Тимирязев. Придётся тебе у нас ещё задержаться. Сейчас приедет хозяин дома с адвокатом. Напишет заявление.

– Мне ему ручку подержать? – ухмыляюсь.

– Лейтенант! – рявкает Рагозин. – Забери его в камеру! Пока я ему ещё пару узоров на рожу не добавил. Сукин сын! Ничего не боится!

– Боятся, товарищ подполковник, те, кому есть что терять, – поднимаюсь, пока лейтенант опять не начал меня лапать.

– Свобода? – хмыкает он.

– Я вот здесь, – делаю из пальцев пистолет и прижимаю к своему виску. – Всегда свободен.

– Ничего. Посмотрим, как ты заговоришь, когда Калинин приедет, – слишком внимательно смотрит на всё ещё закрытую папку с моим делом.

Мля, день этот через задницу начался с самого начала! И сидеть мне здесь долго нельзя, у меня вечером бой в «Клетке». Туда ещё надо добраться. Ставки собраны, бабки никто клиентам не возвращает. Надо отработать.

Уперевшись затылком в стену, сижу в камере и прикидываю, как выпутываться из дерьма, в которое я встрял. Вытаскивать меня некому. Я давно уже сам по себе. Лет с десяти меня воспитывали улица и тренер. И если во мне осталось что-то человеческое, то это только его заслуга. Но каждый раз выходя на ринг, я начинаю сомневаться в том, что оно там осталось…

– На выход! – раздражающее эхо бьёт прямо по мозгам.

Поднимаюсь, выхожу из своей клетки.

– Молись, Данте. Там Калинин приехал, – шипит мне в затылок осмелевший лейтенант.

Прохожу всё по тому же коридору. Пара стажёров вместе с уборщицей оттирают с пола разлитую мной краску. Криво ухмыльнувшись, вхожу в кабинет Рагозина. На входе меня тормозит охрана пострадавшего от пожара бизнесмена. Снова лапают. Да что б вас!

– Р-р-руки, – рычу, скалясь на мужика в кожаной куртке. – Ещё раз тронешь меня, сломаю, – обещаю ему.

Не верит, пытаясь залезть в карманы свободных штанов. Перехватываю в болевой, выворачиваю, ставлю на колено. Все в кабинете подрываются со своих мест.

– Сказал же, сломаю, – давлю сильнее, останавливаясь за мгновенье до перелома.

Второй охранник реагирует слишком медленно. На нашем ринге его бы уже убили. Мужик в дорогом костюме поднимает вверх руку, останавливая своего человека. Заинтересованно смотрит на меня.

– Ломай, обещал же, – говорит он.

– Игорь Саныч… – хрипит уёбок, не понимающий словами.

Но «Игорь Саныч» смотрит исключительно на меня. Рагозин нервничает, жестами пытается показать мне, чтобы я отпустил охранника бизнесмена.

Нее, я так не играю. Своё слово надо держать. И довожу приём до конца. Взвывший от боли мужик в кожанке становится мне более не интересен.

– Вышли все, – указывает на дверь «Игорь Саныч». – И этого уберите. Уволен за несоответствие занимаемой должности, – взмахом руки указывает на поломанного мужика.

– Игорь Александрович, – отмирает подполковник.

– Дайте нам пять минут на разговор, – перебивает его Калинин. – Наедине.

Мне уже нравится этот «костюм». Похоже, у меня есть шанс попасть сегодня на бой.

– Почему «Данте»? – спрашивает Игорь Александрович, как только мы остаёмся вдвоём.

– Потому что, – без страха смотрю ему в глаза.

– Я так и подумал, – хмыкает, указывая мне на стул. – Садись, поговорим, – устраивается на место подполковника. – Спрашивать, что ты делал в моём доме и кто его поджог, бесполезно? – уточняет он.

– Не я, – складываю руки на груди.

– Кто бы сомневался. Но я же всё равно узнаю.

Вскидываю руки, мол, твоё право, мне по хрен.

– Моё время стоит слишком дорого, чтобы просиживать его в этом убогом месте. Давай сразу к делу. Ты сядешь за проникновение со всеми вытекающими. Взлом, что-то там наверняка пропало…

– Там всё сгорело, – напоминаю ему. Ржёт. – Или?

– Или ты пишешь мне расписку о том, что должен, – задумчиво стучит ручкой подполковника по столу, – скажем, пятьдесят лямов. И принимаешь активное участие в восстановлении дома. Разумеется, в свободное от учёбы или что-там у тебя, время. Заодно присмотришь за рабочими. Знаешь, что-то вроде сторожевой овчарки. Бабки будешь отдавать каждый месяц равными суммами, если на стройке не будет проблем…

– Например? – грубо перебиваю его.

– Например, если больше ничего не сгорит. Я подумаю об амнистии. И возможно, сделаю тебе интересное предложение.

– От которого я не смогу отказаться?

– Уверен, мы договоримся. Триста штук в месяц потянешь? Пятьсот? – прощупывает меня.

– А если нет? – отвечаю ему тем же.

– Мы вернёмся к первому варианту. Ты сядешь, Данте.

– Двести, – торгуюсь.

Калинин снова смеётся. Находит лист бумаги, толкает его ко мне по столу, сверху кладёт синюю шариковую ручку.

– Триста. Пиши: «Я, Тимирязев Даниил…» Кто ты там по отчеству? – заглядывает в папку с моим делом. – Пиши-пиши, парень. И пойдём уже отсюда. У меня дел невпроворот.

Глава 3

Амалия

На улице всё ещё сильно пахнет гарью. Она оседает на языке неприятной горечью. В воздухе летают чёрные хлопья останков некогда красивого дома, наполненного приятным запахом дерева. Они опускаются на мою белую блузку. Аккуратно сдуваю, но маленький чёрный мазок всё же остаётся.

Переодеваться уже некогда. Я после тренировки до трёх часов ночи зубрила эту дурацкую алгебру, чтобы сегодня пересдать контрольную. Поспала, но мать всё равно заставила сесть за стол и позавтракать. У меня режим. Она следит за тем, что я ем, сколько и когда. Поэтому сейчас остаётся сесть в машину и поехать на учёбу.

Дядя Лёня тушит сигарету, улыбается мне и открывает заднюю дверь.

– Доброе утро, Ами, – вынимает из кармана карамельку и вкладывает мне в ладонь, как маленькой.

– Спасибо, – закусив губу, сжимаю конфету в кулаке.

От одной точно ничего не будет, но внутренняя тревога становится блокиратором для нарушения правил. Прячу карамельку в кармашек другого рюкзака, пока целого, и застываю взглядом на знакомых с детства пейзажах. У меня есть несколько минут, чтобы настроиться на этот день.

У колледжа обычная утренняя суета. На крыльце смеются девочки из нашей группы, курят парни, тискаются какие-то парочки. Я учусь здесь, потому что не добрала баллов для поступления в университет по той же дурацкой математике во время ЕГЭ. Мне легко даются гуманитарные науки, а физика, алгебра, геометрия… там я начинаю чувствовать себя тупой.

Репетиторы возможны только летом или во время новогодних каникул. Отец мог решить вопрос с моим поступлением, но мама оказалась категорически против. Наш экономический колледж считается довольно сильным по преподавательскому составу. У нас много приходящих преподавателей из крупных вузов. И мама считает, что такой опыт будет для меня полезен, поэтому я здесь.

Сложно спорить с семьёй, которая помимо всего прочего спонсирует тебя как спортсмена. А я люблю лёд. Я боюсь его потерять. Там я могу быть собой. Там я сильная, уверенная в каждом своём шаге. Там я знаю себе цену.

Иногда мне кажется, что я живу две жизни. Одна моя – это фигурное катание, мечты, связанные именно с ним, тренерская работа, выступления с различными ледовыми шоу в разных городах страны или мира. А вторая – чужая, где девушка, очень похожая на меня, получает экономическое образование, является изгоем в колледже и часто боится возвращаться домой.

– Хорошего дня, Ами, – желает мне добрый дядя Лёня.

«Вот бы он меня удочерил!» – иногда думаю я. — «Хотя бы на время.»

Выхожу из машины. Поправляю лямку рюкзака и, стараясь ни на кого не смотреть, торопливо взбегаю по ступенькам. Хорошо, что этот учебный год скоро закончится. Я целое лето не увижу всех этих людей, а там, может быть, смогу уговорить отца дать мне возможность поступить в Университет спорта в столице. У них очень крутая учебная программа и выстроена она как раз с тем учётом, что большинство студентов причастны к тому или иному виду спорта. Там учатся и боксёры, и футболисты, гимнастки, пловцы и фигуристы тоже есть. Я хочу к ним!

А здесь меня не понимают и никогда не поймут. Я не курю и не пью алкоголь, ем по часам то, что лежит у меня в контейнерах, и на физкультуре делаю любого из них, в то время как одногруппницы предпочитают всеми силами откосить от занятия.

За это меня считают выскочкой. А ещё тупой, потому что у выбранной родителями специальности базис – это точные науки, где как раз я сильно проседаю.

Делаю шаг в кабинет, а меня за рюкзак грубо оттаскивают назад и отшвыривают к стене.

– Тупицы заходят последними, – больно придавив меня за плечи, говорит одна из девочек и снова дёргает за рюкзак.

Он падает. Его поднимает другая девочка. Открывает замок и вынимает оттуда контейнер с обедом.

– Что тебе сегодня мамочка наложила? Фу-у, – открыв крышку, принюхивается к свежему салату с курицей и семенами чиа.

Это вкусно, между прочим! Даже с учётом того, что там почти нет соли.

– Вонючая преснятина. А говорят, богатенькие хорошо питаются. Рыжая, ты уверена, что хочешь это есть? – кривится девушка.

– Положи на место! – требую я.

– Ладно, – она пожимает плечами и переворачивает контейнер. Салат летит на бетонный пол. – Упс, – кидает туда же контейнер. – Ну ты же сама донесёшь это до места. Помойка за углом.

– Себя тоже можешь там оставить, – говорит та, что меня толкнула.

Они громко смеются, входят в аудиторию и демонстративно хлопают дверью. Зажав рот ладонями, чтобы не расплакаться от досады, дышу глубже и иду искать уборщицу, пока не получила от преподавателя. Эти ведь обязательно скажут, что я сама всё устроила.

– Хоть бы охрану к тебе приставили, что ли, – вздыхает наша техничка. – Ну что это такое? – сокрушённо вскидывает руки и роняет их вдоль тела.

«В этом нет необходимости» – считает семья.

– Иди, девочка, – отпускает меня уборщица. – Я приберу.

– Спасибо, – в порыве искренней благодарности глажу её по плечу и шагаю в аудиторию.

После лекции ухожу последняя, чтобы снова не нарваться на агрессивных одногруппниц. У меня встреча с преподавателем по линейной алгебре. Мама сама договорилась и поручилась за меня. Попробуй теперь облажаться! Сожрут вместе с косточками!

И пока все отдыхают, я быстро переписываю контрольную, надеясь, что в этот раз всё сделала правильно.

Когда же наступает конец ещё одного ужасного дня, я совсем неэстетично плюхаюсь на заднее сиденье семейного автомобиля, забиваюсь в угол и закрываю глаза.

– Дядя Лёня, выключите музыку, пожалуйста, – прошу его. – Очень хочу тишины.

Он выключает радио, и меня сначала глушит от того, что в салоне стало слишком тихо, а потом становится хорошо. Есть только очень хочется, но это точно можно пережить.

Тренировки сегодня нет. Нам дали выходной за то, что вчера мы выложились больше, чем на полную, а мышцам обязательно нужен отдых, иначе будут травмы.

Вспоминаю про карамельку, которую получила утром в подарок. Улыбаюсь, разворачиваю прозрачную хрустящую обёртку и закидываю вкусняшку в рот. Сладость приятно обволакивает язык, и я улыбаюсь шире, почти не чувствуя угрызений совести, ведь обеда у меня не случилось.

У ворот Калинина стоит большая машина. В неё рабочие грузят то, что осталось от дома. На мою блузку снова садится чёрная шелуха, но я застываю, так и не смахнув её.

С территории особняка выходит тот самый парень в татуировках. Полуголый!

Сглотнув остатки конфетки, хлопаю ресницами, бессовестно разглядывая перекатывающиеся канаты натренированных мышц под блестящей от пота кожей.

Из одежды на парне только армейские штаны в зелёном камуфляже, грубые ботинки и чёрная с белыми черепами бандана, завязанная в узел на затылке. Смотрится устрашающе.

Он ведёт своими мощными плечами и исчезает в воротах. Несёт оттуда какую-то балку, устроив её на левом плече и играючи придерживая пальцами, будто она ничего не весит.

Мой вес для такого, наверное, покажется совсем несущественным. Как те самые хлопья, что кружатся сегодня в воздухе.

Парень кидает балку в машину, вытирает ладони об собственные штаны и оглядывается на меня. Снова мимолётный взгляд глаза в глаза. Его кривая ухмылка. И он отворачивается, показывая, что ему совсем неинтересна такая, как я.

Разворачиваюсь к нашим воротам и кожей ощущаю, смотрит. Резко поворачиваю голову. Нет. Говорит с кем-то из рабочих, стоя ко мне полубоком.

Сердце от чего-то стучит быстрее, а щёки опаляет жаром. Прикладываю к ним ладошку, поправляю снова съехавший рюкзак и иду в дом.

Во мне горит любопытство. Я торопливо ем, пока не видит мама, беру из подставки с фруктами крупное зелёное яблоко и поднимаюсь к себе в комнату. Забираюсь с книгой на подоконник, впиваюсь зубами в хрустящую, сочную кисло-сладкую мякоть и иногда подглядываю в окно за тем, как этот гигант, перепачканный в саже, помогает расчищать место пожара. Поднимает взгляд на наши окна, и моё сердце снова уносится куда-то в запределье.

– И что это такое? – спрашиваю сама у себя. А он уже снова не смотрит…